Океан

– Тут все понятно, парень спас её от изнасилования, теперь он её «принц», – поддерживал шутку Вяземский, – и она готова пасть перед его ногами.

– Да, но он ни разу этим не воспользовался, – с серьёзным видом закурил сигарету Костя.

– Непонятна мне вся эта история, как это он научил разговаривать. – Потирал очки Колобов.

– Это всё объяснимо наукой, я тебе, Лёша, потом расскажу. Вот у меня в студенческие годы был интересный опыт общения с женщинами. В нашем общежитие, довольно-таки стандартном, был один душ на первом этаже. И у девушек появилась нехорошая привычка воровать барашки с кранов. Иметь индивидуальный барашек было престижно, ходить в душ как с собственным ключом. В конечном итоге не осталось ни одного барашка, и чтобы искупаться, нужно было идти и выпрашивать этот «ключ-барашек». Тогда я однажды взял напильник, не поленился и сделал своё чёрное дело. Теперь их барашки просто беспомощно прокручивались. Ты представляешь, как я выходил помытый и чистый, а на меня смотрела толпа недоумевающих девушек с бесполезными барашками.

– Игорёк, как ты это делаешь?

– И я им показал пассатижи, единственные пассатижи на всё общежитие и, причем, такие, которыми мог пользоваться только я, ибо так я их смастерил. Вот когда перед тобой открываются женские сердца!!! – раскинул вширь руки Гульц. – Любовь, популярность, уважение всего лишь только из-за того, чтобы избавиться от запаха пота.

– И чем эта история закончилась?

– Грустно, но справедливо: с первой же стипендии в каждой комнате были хорошие пассатижи.

– Что, ты был банщиком в женской бане?

– Ну да, славные были времена.

На смех присутствующих Костя лишь грустно улыбнулся.

***

Все замерли в ожидании: «Неужели и на этот раз не получится?»

Трос лебёдки скользил по льду и начинал ломать его. Наконец-то из-подо льда появился бампер джипа, и вся машина вылезла из бездны.

– Как будто «Титаник» поднимаем, – шутил Карташов.

Чесноков, не ощущая холода, без шапки, мрачно смотрел, как из выдернутого со дна джипа выливается вода.

– Можете приступать, – сказал он группе экспертов.

Дверь машины открылась, оттуда хлынул поток воды.

– Ё-моё, – негодовал один из экспертов, – четыре трупа.

Чесноков обходил машину, разглядывая на ней следы от пуль. «Попаданий в двигатель и колеса не было, значит, машина сюда приехала своим ходом».

– Сергей, – обратился он к Карташову, – ты говоришь, рыбаки подсказали, а что, они сразу не заметили?

– Да погода была такая, неделю мело, и никто не рыбачил.

– Понятно, погода сыграла на руку преступнику.

Один из экспертов извлёк из машины импортную бензопилу.

– Хороший аппарат!

Чесноков обошёл ещё раз машину и направился к милицейскому «Уазу», наблюдая за движениями людей вокруг «Титаника».

Позже в машину забрался продрогший от холода Карташов.

– Во погода, мерзость! Лучше бы морозец был.

– Что там нового? – спросил Чесноков, не отрываясь от листа, лежащего на чёрной папке.

– Все ребятишки со стволами. Ещё один ствол на полу под водительским сиденьем. Трое получили контрольный в голову, четвертому, видимо, он не понадобился, был уже готов. Ну, а всё остальное завтра: отпечатки, баллистическая экспертиза. Да, ещё, у одного водительские права – это парень из фирмы Борисова.

– Ладно, ты тут за главного, я поехал к себе. Если что, звони.

И двухмостовый уазик, надрываясь и буксуя по раскисшей полевой дороге, выкарабкивался на трассу.

– Как же они тут зимой-то проехали, джип-то – он всё равно не танк, – обратился Чесноков к сержанту-шоферу.

– А зимой тут даже автобус проезжал, соревнования по зимней рыбалке проводили, грейдером расчищали.

– Тогда понятно.

Киллеры.

Чифир – это не только удовольствие в этой среде, но и некоторое спасение от действия лекарств. Каким-то, казалось бы, чаем можно задавить воздействие сильнодействующих препаратов. А так как это удовольствие было запретным, оно было вдвойне сладким и даже являлось роскошью, ведь чтобы пронести чай в палату, нужно поделиться со многими. Была всего лишь одна розетка возле процедурной. Все мешки из тумбочек и из-под подушек изымались каждое утро, что называлось утренний шмон, а кипятильники в первую очередь.

Операция началась.

Саша Горонин ставил тумбочку на кровать под светильником. В одной руке в полотенце держал банку, другой накидывал провода на светильник. Чтобы он не упал, его держал Усов. Выглядывать из палаты было бы подозрительно, поэтому человек на шухере бродил по коридору. Банка забурлила. Горонин выдёргивал шнур, Усов забирал у него банку, тумбочку ставили на место и всё, как будто ничего не было.

– Чего глядишь? Нифеля пожрать дам, а чаю не получишь, – отгонял вечно просящие рожи Усов.

– Сейчас осядут. Андрюху позови.

Сбившись в маленький круг, отогнав лишних, уселась компания.

Наумов засунул руку в карман и извлёк оттуда ампулы.

– На, – обратился он к Горонину, – релаха.

– Ого! Откуда?

– Секрет.

Горонин отламывал ампулы и вытрясал жидкость в кружку.

– Стёкла раздавишь и в унитаз выкинешь.

По два глотка обжигающего напитка из кружки делал каждый и передавал по кругу до полного опустошения банки.

Жизнь становилась немного веселее и красочней, кому-то хотелось даже посмеяться.

– Ну, кто нифеля жрать будет?

– Я.

– Нет, мне давай.

– Вадим, ты мне обещал.

Издавала голоса стая остальных жителей палаты, жаждущих удовольствия, но лишённых права пить чифир.

– Обещал, так бери, сожрёшь, помоешь банку.

Жёлтыми, почти чёрными от постоянного добивания бычков, пальцами бородатый мужик с лицом Карла Маркса хватал заварку и запихивал в рот.

– Может, водички? А то подавишься.

– Пусть ест, пойдем, покурим.

– Пойдём.

Туалет был полностью забит людьми, хотя курила всего лишь добрая половина. У увидевшего целую сигарету сразу вырывался крик.

– Дай закурить.

– Тогда покурим.

– Да отвалите, черти, сколько ж вас много.

– Андрюха, ты чего опять мрачный, – улыбался Вадим. – Тебе ли грустить, у тебя всё есть: дом, родители, работа. Вот я всю жизнь сирота, и ничего.

Наумов ему не ответил, и в тетради появилась ночью запись.

Ничего у меня нет, лишь простор холодных улиц

Лишь бездомные собаки мне родные брат с сестрой,

Лишь под крышей дома ветер,

Пол, усыпанный золой,

И кровать – сухие ветви,

Все пропахшие смолой.

– Ты чего не спишь, Наумов? Таблеточку выпел?

– Да, Татьяна Сергеевна.

– Тогда считай до ста, до тысячи. Раз … два … три .. и появится сон…

Белый день, улицы, наполненные людьми, куда-то спешащими по своим делам. Вечером к бару съезжаются машины, красивые иномарки, люди, считающими себя королями мира, которые разграничили других на категории и отнесли себя к элите.

Стёкла нараспашку, музыка на всю. Сильные мира сего вдыхали воздух празднества, уже ставший приторным.

Люди в шикарных авто так и не обратили внимания на то, как зашуршал стеклоподъемник в рядом стоявшей грязной машине и поползло вниз тонированное стекло, как оттуда появился автомат с подствольным гранатометом. Первым выстрелил гранатомет, и одна из машин взорвалась, а на вторую обрушился весь пулеметный огонь, не оставляя ни малейшего шанса на выживание. И не нарушая правил дорожного движения, машина скрылась.

На пустынной ночной трассе, где встречные машины – большая редкость, они неслись, пробивая порывы ветра и неукротимо преодолевая бегущие километры.

Его руки крепко сжимали руль, глаза напряжённо смотрели вдаль:

– Зачем нам всё это, Седой?

Морщинистый лоб, ёжиком седые волосы и сатанинский взгляд. Он невозмутимо смотрел вперёд, удобно устроившись на пассажирском сидении.

– Ради чего погибло столько людей, столько крови?

– Как ты сказал, людей? А может, нелюдей? К чему эти вопросы? Они сами выбрали себе такую жизнь. Они гордо называли себя братвой. Кто-то выбирает себе профессию летчика-испытателя, зная, что она самая опасная в мире. Кто-то захотел курчаво жить, разделяя весь мир на лохов и пацанов, объединиться в стадо, стать бандитами. Они это заслужили.

– И тебя еще не тошнит от крови? Куда тебе столько денег?

– От крови? А что это тебя не затошнило, когда ты казнил маньяка, растерзавшего маленькую девочку? Ты выстрелил из дробовика в живот, заставляя его умирать долгой и мучительной смертью, глотая собственную кровь. Ты знал, что ничто и никто ему уже не поможет. Что ты хотел, чтобы он раскаялся или что-то понял перед смертью? Ты хорошо стреляешь, ты мог бы сделать то, что предрешено судьбой, быстро и без мучений.

– Предрешено судьбой? Какой судьбой? Кем ты себя возомнил? Богом? Это шизофрения. Кто тебе дал право выбирать, кому жить, а кому умирать? – Студент надавил на газ до упора, и машину стало швырять.

– Я начал когда-то с того, что выслеживал и убивал маньяков, очищая мир от бесов. И сам стал сатаной. Вот тебе и все ответы.

Он замолчал, прибавляя громкость в приемнике.

«И мы снова приветствуем вас на радио Европа-плюс, поздравления сменяются следующим сообщением: «Наумов Андрей, вернись, пожалуйста, домой, я знаю, ты жив, мы тебя любим и ждем. Мама»».

Он нажал резко на тормоза: визг колёс, дым жжёной резины, машину развернуло боком, фары пробивали чёрную даль ночи, освещая придорожную лесополосу рядом с одинокой магистралью. Студент сильно ударил по рулю.

– Может, я поведу?

– Я сам.

И машина снова набирала скорость. Во мраке засветилась полосатая палочка сотрудника ДПС.

– Добрый день, права, техпаспорт.

Студент высунул в окно красную корочку.

– Куда спешите, лейтенант?

– По оперативным делам.

– Счастливого пути, – отдал честь постовой и направился к своей машине.

– Кто там? – спросил напарник.

– Да менты, по оперативным делам.

– Борзеют, двести на радаре, как он тебя вообще заметил?

***

– Игорёк, ты почему у Захатского не был?

– Я тебе что, оперативник? Я эксперт. Я, во-первых, не знаю, где это, и, во-вторых, я что должен на автобусах туда чалить?

– Костя, отвези этого клоуна в Плеханово.

– А где у нас Колобов?

– Да появится, куда он денется.

– Ну и что мы имеем? – Чесноков положил руку на разбросанные по столу результаты экспертиз. – Оказывается, ребята друг друга постреляли, и Борисов добил оставшихся, где теперь деньги и героин – неизвестно. Так как Борисов приказал долго жить, дело, можно сказать, раскрыто, но всё равно ничего не понятно.

– Понятно то, что Наумов ни при чём, – издевался над шариковой ручкой Маликова Гульц. – По Матырскому всё раскрыто, а на момент взрыва он уже был в психушке. Так что кирдык, и к Захатскому можно не ехать.

– Нет, ехать придётся.

– Какой ты настырный.

– На все знаки вопроса должен быть получен ясный ответ.

Дверь распахнулась, в неё влетел возбуждённый Колобов с листом бумаги. Сквозь линзы очков его глаза казались огромными. Он тряс этим листом перед лицом Вяземского.

– Полюбуйся.

Вяземский взял лист из рук ошалевшего Колобова.

– …Найденный в машине труп мужчины… убитый деревянным предметом в сердце.