Океан

– Ну и что?

Все с любопытством смотрели на Колобова.

– Это сводка, а теперь вот это почитай, – он достал ему другой лист, – это экспертиза.

– Предмет в сердце убитого является суком молодого осинового дерева, заточенного на конце…Отпечатки убитого совпадают с отпечатками находящегося в розыске маньяка-убийцы. Следы протекторов машины…

– Да маньяк это, – перебил Колобов, – ты на число, на число посмотри. Помнишь, вы надо мной смеялись, когда я вам свой сон рассказывал, когда сатана убивает маньяка колом в сердце, а Наумов смотрит и всё видит.

– Стоп. Откуда ты знаешь про Сатану, – стал вдруг серьёзным Гульц.

– Да сон, говорю, – растерялся Колобов, думая, что сейчас над ним будут подшучивать, тем более Гульц.

– Менделеев свою периодическую таблицу увидел тоже во сне. Я вам расскажу одну историю. Один мною многоуважаемый человек проделал огромную работу, собирая сведения по всей стране – это во времена, когда про компьютеры даже и не слышали. По стране пропадали маньяки. Маньяк – это такая скотина, которая не может завязать с этим делом. Он сделал вывод, что их убивают, и некоторых действительно находили. Знаешь, Лёша, как он окрестил убийцу маньяков?

– Как?

– Сатана. Через много лет я спросил старого профессора: «Алексей Михайлович, что же ты бросил это дело?» И он мне философски ответил: «Пусть лучше Сатана живёт». Так что, Сатана теперь в Липецке, Лёша.

– Сейчас будем фоторобот составлять из твоего сна.

– Это, господа, будете делать в свободное от работы время, как твой профессор, а сейчас по коням.

***

– Вылезай, лодырь, вот он, жёлтый дом.

– Ну, спасибо, Костян, – скорчил рожу Гульц.

– Игорёк, только я с тобой не пойду.

– Ну, тогда здесь загорай, – и Гульц скрылся в «жёлтом доме».

Маликов долго гонял магнитолу в поисках хорошей музыки, пытался кимарить, но сна не было, и тогда он пошёл бродить по «жёлтому дому». Подойдя к кабинету Захатского, он даже пожалел, что не пошел с Игорем. На двери, ведущей в шестое отделение, была небольшая трещина, и Костя решил подглядеть. Вдруг замок загремел. Он едва успел отскочить, дверь распахнулась и в него врезалась высокая девушка в кожаной куртке.

– Ой?

– Извините, пожалуйста.

– Да это вы меня извините, летаю как угорелая, – она продолжала держаться за куртку Маликова. На неё сверху смотрел голубоглазый красавец.

– Вы здесь работаете?

– Да, иду со смены домой.

Костя решил побеседовать довольно-таки простым способом, тем более, что так он мог беседовать часами и имел право получить домашний телефон.

– Капитан Маликов,– показал удостоверение Костя. – Мне бы хотелось с вами поговорить.

– Может, вы лучше с Андреем Николаевичем Захатским?

– Нет, нет, с вами. А вы где живете?

– В Липецке, – зафлиртовала девушка.

– И зовут вас?..

– Люда.

– Я вас довезу, и по дороге мы побеседуем.

Гульц был за дверью, но Костя сделал по-другому. Он достал мобильный телефон и, вежливо улыбаясь красивой девушке, стал дозваниваться.

– Игорёк, я отъеду минут на сорок.

Красивый, модно одетый молодой капитан, с кобурой пистолета в куртке и мобильным телефоном, он усадил её в машину и довёз до самого дома, был весёлым, обаятельным, интересным. Он назначил ей свидание вечером, как только она выспится со смены.

Она была увлечена. Капитан не шёл ни в какое сравнение с человеком в пижаме, взгляд которого пугает, и тебе кажется, что он знает о тебе всё.

«Кому это понравится»

Она разглядывала себя в нижнем белье у зеркала.

«Сегодняшний вечер должен быть интересным».

***

Захатский сидел в кабинете, он отстукивал по стеклу, лежащему на столе, ручкой. Зашел практикант Андрей.

– Здравствуйте, Андрей Николаевич.

– Привет,– пожал он ему руку.

Он принялся снимать куртку.

Ручка Захатского стукнулась о то место, где под стеклом лежал листок, положенный несколько дней назад.

– Мерзкая погодка, да, Андрей Николаевич? – практикант снял куртку и хотел, было, надеть халат. Захатский разглядел пристёгнутый к штанам пейджер.

– О, Андрей, у тебя пейджер?

– Да.

– А туда погода приходит?

– Конечно.

– Дай посмотрю.

Он отстегнул для Захатского пейджер.

– Сегодня что у нас?

– Среда…. Зелёной кнопкой понажимайте, найдёте.

Найдя погоду, он кинул взгляд на лист под стеклом.

«Вот это да! Всё сходится».

– Что вас так удивило, Андрей Николаевич?

– Да так, пейджер никогда не видел.

– Андрей Николаевич, у Ерасова после реанимации не только отсутствуют симптомы болезни, но и долгое время устойчивое состояние.

– Я знаю.

– Как это так, чудеса какие-то?

– Ничего, Андрей, ещё и не такие чудеса бывают, – сказал Захатский, не отрываясь от листка под стеклом.

Раздался телефонный звонок.

– Да. Хорошо. Буду ждать, приезжай, – положив трубку, он сказал практиканту:

– Сегодня опять милиция по поводу Наумова приезжала.

– В чём они его обвиняют?

– Они этого не говорят, в интересах дела. Но, как я понял, они интересуются взрывом на Первомайской.

– Ого! Он что, связан с террористами?

– Не знаю, поживём, увидим.

Людмила, воровато оглядываясь по коридорам, дождалась пока в процедурной останется она одна. Она дошла до палаты и тихонько позвала Наумова.

– В процедурную зайди.

Она закрыла за ним дверь, украдкой передала ему несколько ампул.

– Больше нет. И ещё…. Ложись, тебе укол назначен.

Он смотрел на неё прямым, не отводящим, не моргающим взглядом. Ей стало не по себе.

«Неужели догадывается?»

– Давай, – прервал он тяжёлую паузу.

Он шёл по коридору и уже ощущал, как начинается шторм, как темнеет небо, сгущаются тучи, завывает ветер. Корабль начинает раскачивать, брызги холодной пены обжигали тело… добраться бы до кровати…

Студент сидел возле зеркала и гримировал своё лицо. Приклеивал усы и бороду. В это время Седой собирал пистолет.

– Седой, тебе не кажется, что в тёмных очках, в плохо освещённом зале, я буду смотреться, как белая ворона? А в такой бейсболке я вообще бросаюсь в глаза.

– Зато тебя вовсе не узнать, – Седой прикручивал глушитель. – Пройдешь мимо, пистолет будет накрыт курткой. Щелчок. Стрелять будешь в спину. Случайно выронишь дымовую шашку. Под грохот музыки поймут не сразу. Пока она упадёт, паника, дым, ты уже дойдешь до туалета, только обязательно дойдешь, а не добежишь. Закроешь его изнутри на ключ. Там тоже бросишь дымовую шашку и вылезешь в уже открытое окно. В это время отключается электричество, и приедут пожарные, будет хорошая комедия.

– А если кто будет в туалете?

– Кто из братвы – вали, а если так кто, то просто оглушишь. – Он вставил обойму и протянул пистолет Студенту.

Наташа шла по коридору и остановилась возле палаты Наумова. Он спал, свернувшись в клубочек. Наталья быстро всё оглядела и пошла в процедурную, там хозяйничала одна Людмила. Наташа подошла к сейфу с препаратами и полезла в коробку с ампулами, пересчитывая их.

– Ты Наумову что-нибудь делала?

– Нет, – напряглась Людмила, – а что?

– Просто я думаю, с чего это ты начала мне врать? Хочешь, я скажу, что ты ему вколола? Я молчала, когда ты воровала реланиум, но это уже слишком.

– Да что ты мне высказываешь? Ты что, влюбилась в этого придурка?

Хлёсткая сильнейшая пощёчина свалила Людмилу на пол.

– Дура, я всё расскажу, тебя уволят, – кричала Люда.

Наташа замахнулась ещё, но не ударила.

– Зачем ты ходила в бухгалтерию и с какой тетрадкой ты бегала, как курица?

– Я ксерила тетрадь.

– Наумова?

– Да.

– Где копии?

– Их увёз капитан. Наташа, ради бога не говори никому.

– Мразь, – перешагнула через лежащую девушку Наташа.

Она дошла до его кровати, где рядом с тумбочкой лежала та злосчастная тетрадь.

– Господи, что им всем от тебя нужно? – Смотрела она на сонное измученное лицо. Она открыла тетрадь, где была сделана последняя запись:

Белый день, распятый дорогами,

Кровавый рассвет поглощающий всё.

Он умирает, но он хочет, чтобы его не трогали,

Подняться с колен и увидеть её.

Она гладила его короткий мягкий волос и смотрела на лицо, под недоумевающие взгляды забредших в палату больных.

– Отлично сработано, Студент. – Глаза его отдавали игривым огоньком на свету и ярким свечением в темноте.

– Давай выпьем, Седой. Может, у тебя привычка, а мне нужно всё-таки расслабиться.

– Не…я тебе не собутыльник, на моей совести наша обратная дорога. Ты хочешь, пей, а мне всю ночь катить.

– Что, пьяный ни разу не ездил?

– Палиться из-за таких глупостей с мешком денег.

– Как хочешь, – Студент достал из холодильника водку, налил полный стакан и залпом выпил.

– Ты готов? – Седой взвалил на плечо большую спортивную сумку, – свалим из этого города, сделаем остановку.

– Поехали. – Он тоже взял сумку, а другой рукой схватил отпитую бутылку.

Ночная река с медленным течением была великолепна. Костёр, наспех разожжённый возле самого её берега, собирал вместе то, на что можно смотреть бесконечно. Течет река, горит огонь, и звёздное небо.

– Завтра этой красоты не будет.

– Это почему?

– Да потому что у тебя будет похмелье, – улыбался Седой.

– Слушай, старый, что ты будешь делать с деньгами?

– Мальчик мой, я куплю тебе большой корабль, и ты будешь на нём бороздить океан. Спи, Студент.

Она гладила его покорную голову и понимала, что сильное успокоительное для особо буйных не сделает его пробуждение лёгким.

– Спи, Андрей.

***

Гульц резким движением раскрыл дверь номера Чеснокова. Там уже сидел Вяземский и щёлкал пультом телевизора.

– Господа, это очень опасная ситуация: если раньше после работы мы шлёпали по домам, то теперь мы собираемся в одном месте – так можно спиться.

– А ты на иглу сядь, тогда не сопьешься, – язвил Вяземский.

– Да нет, я, наверное, немного старомоден.

– А пойдемте, сходим на улицу, проветримся, выпьем.

Вяземский бросил пульт и схватился за голову.

– О нет, ещё один поход я не перенесу.

Чесноков смотрел исподлобья на Гульца.

– Это тебе не со мной гулять, Валентин, с таким клиентом, как этот, точно расстреляют где-нибудь.

– Ну, господа, если у вас есть печальный опыт, это ещё ни о чем не говорит.

– Ладно тебе, куда Маликова дел? Был у Захатского, чего нового?

– Ой, ну не надо, – морщился Гульц, – когда я смотрю на твою страшную рожу, я забываю всё, что хотел сказать. Попроще, попроще, – и он достал из плаща бутылку водки и поставил на стол.

– О, информация от Захатского? – предположил Вяземский. – Или лекарство после беседы с психиатром?

– Между прочим, образованный человек, – Гульц снял плащ, – мужик подкованный, в отличие от вас, двоечники. – Он плюхнулся в кресло и стал подёргивать ногами.

– На агрессию, как и на буйство, способен любой человек. Способен ли Наумов на преступления в нормальном состоянии? Да, как и любой человек. Но мы говорим о его болезненном состоянии. Как мы и без него знаем, драться он умеет. Он может в болезненном состоянии быть агрессивным, но дело не в этом. К примеру, может ли он взорвать? Может, если у него в кармане граната, его задели, выдернуть чеку и бросить в машину – это да. Но много недель планировать преступление, сконструировать взрывчатку, установить, выследить, взорвать – маловероятно в его состоянии. Грубо говоря, воспаляется нервная система, и это отражается на всём остальном. То, что он не может многого вспомнить – это не только результат препаратов – это болезнь.