Океан

– А где сегодня наш практикант?

Захатский пожал плечами.

– Делает он свои записи, трудится? – после взгляда на задумчивое выражение лица Захатского, он продолжил, – Почитать бы кое-что?

– Про кого? – спросил его Захатский.

– Да про нашего Наумова, – сделал ударение на слове «нашего», будто лечением этого больного они занимались вместе.

– А ты сам с Наумовым поговори, если интересно. Только вряд ли что-либо новое увидишь. Может ты хотел у него что-то узнать?

– Почему вокруг него столько шума, милиция?

– Тебе он точно не скажет – ты его на аминазин сажал.

– А тебе тогда почему не говорит? Ты же его ни на что не сажал, – сказал Ерохин, – если Наумов действительно виновен, то всё встанет на свои места.

– Навряд ли.

– Что навряд ли? Навряд ли это он?

– Навряд ли встанет на свои места. Ты читал, что он жил в монастыре, когда от нас сбежал?

– Мне кажется, он врёт, нигде он не жил.

– Нет, я говорил с представителями власти, они проверяли.

– И что?

– Когда он от нас сбежал, он около недели жил в Задонском монастыре.

– А где его носило ещё три месяца, до того как он к нам попал снова?

– Не знаю, – достав сигареты, закурил Захатский. – Сейчас он вряд ли что-либо скажет.

– Я пошёл. Не люблю, когда ты куришь.

Захатский снова впал в свои размышления. Он часто закуривал при Ерохине, когда хотел побыть один.