Михаил Мишин

Виктору Лошаку — 50

20.04.02

Опять Одесса! Опять, опять, опять апрель!

Все сходится! Мы опять совпали в той же точке.

Не помню, что было — юморина, фестиваль или мой день рождения. Но помню, что надежды протрезветь не было. Помню, как вдруг из тумана — голубые глаза в твидовом пиджаке.

Что сразу насторожило? Во-первых, он стоял вертикально. Во-вторых, улыбался дружелюбно. В-третьих, было неясно — откуда он. Для одессита мало острил, для москвича мало матерился. Он смахивал на члена палаты общин, забывшего английский.

Мы выбрали друг друга сразу. Подтвердив, что жизнь есть праздник выбора, где ежесекундно решаешь — белое или красное, ехать или плюнуть, свобода или семья.

Кстати о Маринке. Стоит ей глянуть лучистыми глазами на Витяню, которого она сурово зовет Тюшей, как Тюшино лицо принимает выражение безнадежной духовности. И тогда Маринка ведет Tюшу в консерваторию, где, проведя два часа в адских наслаждениях, Тюша понимает: он сделал правильный выбор.

Возможно, это и есть его главный дар — умение выбирать. Точный выбор — неизменно превосходный результат. Практически, «Unckle Ben’s».

Снайперски выбрав из всех нормальных профессий ту, что он выбрал, Витяня стартовал в «Вечерней Одессе» с разгромной заметкой о коррупции среди двух сантехников Жовтневого района. Потрясенное начальство, поняв, с кем имеет дело, сделало свой выбор — и хлопчика приютила Россия.

Москва. Утро.

Витяня подходит к окну своего кабинета, смотрит на «наше все» и думает о читателях. И это взаимно. Поэтому-то за этим столом сегодня и собрались все читатели его газеты. И все ее писатели тоже.

Умение выбирать — его глубинное качество. А внешний имидж нашего Витяни — демократ-трудоголик, осознавший тщетность борьбы за идеалы, но не могущий дозволить себе выйти из борьбы.

Спросишь его, бывало:

— Витяня, ты куда?

— В Париж, — ответит он с мужеством декабриста, ссылаемого в Сыктывкар.

Кстати. Выбирая маршрут, выбираешь способ перемещения. На пути к сегодняшней вершине Витяня успел сменить трамвай на «жигуль», «жигуль» — на «опель», «опель» — на «мерс», «мерс» — на джип, а джип — на крылья родины, которые принесли его сюда, где сгрудились мы, благодарные ему за все в совокупности, и каждый — за свое.

Витяня! Я благодарен тебе за мою дочь, которую ты своими руками вырвал из роддома. Я благодарен тебе за твою дочь. Когда ей было десять лет, она обещала выйти за меня замуж — хорошо, что в ней вовремя проснулась твоя смекалка. Я особо благодарен тебе за то, что подарил мне Боречку Литвака. До сих пор не знаю, как отдариться, хотя, говорят, где-то в уссурийской тайге видели что-то похожее…

И в завершение, Витяня.

Я не помню тебя некорректным. Могу это простить.

Не помню тебя неискренним. Могу примириться.

Не помню тебя неталантливым. Готов проглотить даже это.

Но я что-то не припомню тебя радостно напившимся

А это уже пробоина. Сегодня ты обязан завести на эту пробоину пластырь, как сказал бы один наш с тобой общий компетентный друг. Но пока ты не приступил, окинь взглядом всех, кто сейчас здесь. Посмотри на эти пока еще лица. И запомни: ты можешь с нами поссорился, но не сможешь от нас отделиться. Потопу что мы тебя — выбрали. На долгие годы, Витяня.

Аминь!

* * *

Безбрежна жизнь.
Бессмертна смерть.
Иллюзий — ни на грош:
Из ниоткуда ты пришел
И в никуда уйдешь.
Мгновенья вечности — века
Промчатся без следа.
В бездонной млечности Земля
Застынет глыбой льда.
А где-то вспыхнет мир иной —
Чужого бытия…
А с этой глыбы ледяной
Писать вам буду я.

IX. Практически народ