Михаил Мишин

Одобрям-с!

— Я, местный житель, как и все местные жители…

— Мы, местные жители, как и жители других мест…

— Я, вагоновожатый, как и все вожатые вагонов…

— Мы, бурильщики…

— Мы, носильщики…

— Мы все, как и все остальные…

— Решительно и всемерно…

— Целиком и полностью…

— ОДОБРЯМ!!!

Одобрям. С большой буквы. Потому что это — не глагол. Это больше чем действие. Это — название эпохи.

У людей был Ренессанс. У нас был Одобрям-с.

Он был всеобщим. Он торжествовал в балете и нефтеперегонке, при шитье пеленок и возложении венков. Отеческий Одобрям руководящих сливался с задорным Одобрямом руководимых.

Одобрям был выше чувств и отвергал формальную логику.

Высокие потолки — Одобрям.

Низкие потолки — Одобрям.

Больше удобрений — Одобрям. Меньше удобрений — больше Одобрям.

Все газеты и журналы из номера в номер публиковали одно и то же: «Дорогая редакция! С глубоким одобрением встретили мы…»

Издать Сыроежкина — Одобрям. Изъять Сыроежкина — бурно Одобрям. Главным в нашем Одобряме было его единогласие и единодушие — причем в обстановке полного единства!

Вопрос «Кто воздержался?» вызывал улыбки. Вопрос «Кто против?» считался чем-то из английского юмора. Реакция на вопрос: «Кто за?» — была похожа на выполнение команды «Руки вверх!»

Снести церковь — Одобрям! Снести тех, кто ее снес, — сердечно Одобрям! Реставрировать и тех и других — Одобрям посмертно!..

Периодически Одобрям ударялся в свою диалектическую противоположность и тогда назывался Осуждам.

Тогда:

— Мы, намотчики…

— Мы, наладчики…

— Мы, профессора…

— Мы, шеф-повара…

— С гневом и негодованием…

— Решительно и сурово…

Узкие брюки — Осуждам. Длинные волосы — Осуждам. Того поэта не читали, но возмущены. Этого химика в глаза не видели, но как он мог?!

Пока бросали камни в химика, проходило время, и уже узкие штаны — Одобрям, а Осуждам — широкие. И опять — не поодиночке! Ансамблями, хором, плечом к плечу!

— Как вы считаете?

— Также!

— Какое ваше мнение?

— Еще более такое же!

Не я сказал — мы сказали. Не я наступил на ногу — мы всем коллективом наступили. Не у меня мнение, не у тебя, даже не у нас… А вообще: «Есть мнение…» Оно есть как бы само, а уже мы, доярки и кочегарки, его Одобрям. Или Осуждам. В общем, Разделим.

Казалось, тренированы, казалось, готовы ко всему. И все же многие не могли предвидеть, что начнется полный Осуждам вчерашнего Одобряма!

И вот вместо тишины — шум! Вместо шума — крик! 1 км, где раньше уныло скандировали, теперь весело скандалят. Заместитель назвал директора дураком — тот обнял его, как брата!

Согласных больше нет:

— Как вы считаете…

— Не так, к ад вы!

— Какое ваше мнение…

— Не ваше дело!!

…И это легко понять. Разноголосица радует наш слух после того единогласия, которым у нас называлось бормотание одного на фоне храпа остальных.

Но пора успокоиться.

Пора уже радоваться не столько факту крика, сколько его содержанию. И когда кто-то орет, что он думает иначе, надо для начала убедиться, что он вообще думает. Даже отрицательный результат этой проверки пойдет на пользу — среди множества орущих мы сможем выявить уцелевших после Одобряма думающих. Надо будет организовать их размножение.

Это — долгий путь. Но только таким путем мы, писатели, мы, читатели, — мы все — сумеем начать путь к действительно новой эпохе, к эпохе Размышлямса…

Которая одна способна стать эпохой нашего Возрождения.

1987

Музы глас меня настиг.
Нашептал мне дивный стих.
Жизнь — не пленка кинолент.
В жизни редок хэппи-энд.
К счастью, горе — не беда:
Редко — но не никогда.
Видел гейзер? Среди льда
Вдруг — кипящая вода!
О, без этих чудных «вдруг»
Жизнь угасла бы вокруг.
И тогда сей мудрый стих
Ты б, читатель, не постиг.

III. Моя жизнь в искусстве