Под черным флагом. Истории знаменитых пиратов Вест-Индии, Атлантики и Малабарского берега

Глава 38. Кубинские пираты

Почти целое столетие моряки могли свободно ходить в море, лишь изредка подвергаясь нападениям пиратов, но к концу этого срока морские разбойники снова активизировались, на этот раз под защитой испанского флота. После того как каперы южноамериканских республик стали подвергать все, без разбора, суда ограблению и когда эти республики освободились от власти Испании, Куба осталась единственным крупным владением в Новом Свете, которое Колумб преподнес Кастилии и Леону. Торговля этого острова и его метрополии несла из-за этого огромные убытки, и островитяне начали предпринимать ответные действия. Островки, расположенные юго-западнее Сантьяго-де-Куба, и удобная бухта Рио-Медиас предоставляли укрытия и гавани для пиратских судов, которые вскоре сделались многочисленными и очень агрессивными, а их основной добычей стали американские и английские суда.

Встревоженное растущей наглостью пиратов, правительство Соединенных Штатов снарядило восемнадцатипушечное судно «Шершень» (Hornet) под командованием капитан-коменданта Роберта Хенли, двенадцатипушечное судно «Предприятие» (Enterprise), переделанное в бриг, под командованием лейтенанта Лоуренса Кирни, двенадцатипушечное судно «Дельфин» (Porpoise) лейтенанта Джеймса Рэмиджа, двенадцатипушечный «Грампус» (Grampus, «Косатка») лейтенанта Френсиса Х. Грегори, двенадцатипушечную «Искру» (Spark) капитан-коменданта Дж. Х. Элтона и двенадцатипушечную «Акулу» (Shark) лейтенанта М. С. Перри, поручив им охрану торговых путей и охоту на мародеров. Однако это оказалось трудной задачей, поскольку пираты пользовались молчаливой поддержкой кубинских властей, а их добыча открыто продавалась в Гаване, причем некоторые пираты, не скрываясь, торговали прямо в порту.

Кубинские пираты не ограничивались нападениями на суда в открытом море. Очень часто они атаковали торговые суда неподалеку от берега. Заметив корабль, попавший в штиль, они садились в лодки и захватывали его. Одним из примеров может служить нападение на шхуну «Лебедь» (Swan) капитана Картера, которая шла из Гаваны в Мобил. Неподалеку от кубинского побережья, в 30 милях от Гаваны, она была остановлена баркасом с девятью пиратами, которые были вооружены мушкетами и абордажными саблями. Они захватили судно, отобрали у моряков одежду, обувь и ценности и даже ограбили пассажира – испанского священника, забрав у него 800 долларов. Шхуну отпустили, приказав ей идти на северо-восток в 3 лигах от берега, поскольку пираты намеревались ночью вернуться и захватить ее окончательно. Однако у капитана хватило мужества проигнорировать их угрозы, и он пошел своим курсом на Мобил.

Бостонский бриг «Коббоссонконте» капитана Джексона подвергся нападению в 4 милях от форта Эль-Морро (Замок Волхвов), в Гаване, 8 октября 1821 года. Помощник капитана был избит и подвешен за шею для того, чтобы он сообщил, где прячет свои деньги. Компас судна был разбит, а весь такелаж изрезан. Пиратам досталась богатая добыча, в том числе и часы капитана. Стремясь узнать, где хранятся деньги, капитана полоснули ножом, и тот чуть не истек кровью. За день до отплытия, находясь еще на стоянке в гавани Гаваны, он увидел этот пиратский шлюп.

В течение того же года бриг «Три партнера» (Three partners) из Нью-Брансуика, следовавший с Ямайки на остров Сен-Джонс, был ограблен испанскими пиратами у мыса Антонио, Куба. Его капитана привязали к нок-рее и жестоко пытали, отчего он чуть было не умер. Следующей жертвой стал бриг «Морской лев» (Sea lion), шедший с мыса Гаитьен в Белфаст, а 12 октября у Кабо-Сан-Антонио судно «Гарриет», капитана Димонда, следовавшее из Сантьяго в Балтимор, лишилось своего груза сахара и 3 тысяч долларов в монетах. В нападении на него участвовали две шхуны, его капитана Димонда держали подвешенным за шею, пока он не лишился чувств. Здесь же, у мыса Антонио, был ограблен и голландский бриг «Меркурий» (Mercury), с него забрали все товары, стоившие 10 тысяч долларов. Его капитан сообщил о своем несчастье в Гавану 16 октября.

Пакетбот «Ливерпуль» (Liverpool Packet), шедший из Портсмута, штат Нью-Гэмпшир, под командой капитана Рикера, стал следующей жертвой. Он был взят на абордаж командами двух шлюпок, посланных с двух шхун. На нем было захвачено все движимое имущество, включая корабельную шлюпку, которая случайно оказалась на воде вместе с сидевшим в ней мальчиком. Капитан Рикер был жестоко избит, а его старшего помощника привязали к салингам и держали в таком положении, пока он не потерял сознание. За день до этого пираты сожгли неизвестный бриг и убили всю его команду. Экипаж «Ливерпуля» подвергся угрозам, но не пострадал, хотя пираты отыгрались на его офицерах.

13 октября шхуна «Комбин», шедшая из порта Катскилл, Нью-Йорк, в порт Джереми на Эспаньоле, капитаном которой был Джекоб Данэм, проходила мимо мыса Антонио, когда на якорной стоянке в 3 милях от берега были замечены три небольшие шхуны, шлюп и открытая баржа. О том, что последовало за этим, лучше всего рассказал капитан Данэм в своем «Дневнике путешествий», опубликованном через несколько лет после этого события:

«Примерно через 15 минут вся эта флотилия подняла якоря и подошла к нам. Одна из самых больших шхун приблизилась к нам на расстояние мушкетного выстрела, дала залп из пушки, на что мы ответили своим выстрелом, а остальные суда окружили нас со всех сторон. Самая большая шхуна немедленно выслала в нашу сторону шлюпку, в которой сидело восемь или девять человек. Они пошли на абордаж с мушкетами и саблями наголо; помимо этого, у каждого пирата на поясе висело по длинному ножу и кинжалу. Как только они оказались на палубе, один из них на ломаном английском несколько раз крикнул слово «Вперед!», указывая при этом на полубак. Старший помощник, матросы и два пассажира побежали туда же и запрыгнули в полубак. Я сильно ослабел после болезни и тащился медленно, и тот, кто командовал пиратами, начал бить меня плашмя своей саблей. Я сказал ему, что болен и не могу идти быстрей, но он ответил мне: «Nao entendo» («Не понимаю»). Как я узнал позже, он был португальцем, и, не понимая этого языка, я, как мог, извинился на французском, надеясь, что он поймет, но тот не оставлял мою спину в покое и продолжал лупить по ней, пока мы не добрались до полубака, а когда я спускался вниз, он сильно ударил меня по голове и захлопнул люк, где мы сидели около получаса. Пираты тем временем обыскивали судно. Выпустив нас из заточения, они приказали матросам подойти поближе к берегу и встать на якорь, что они и сделали. Пока мы шли в сторону берега, разбойники заявили, что если я отдам все свои деньги, то меня и судно отпустят. Я с готовностью согласился, надеясь спасти судно и груз. Я отдал им все деньги, что у меня были, в сумме 480 долларов золотом и серебром. Получив их, пираты взломали наши рундуки, вытащили всю одежду и нацепили на себя самые лучшие рубашки и жилеты.

Поставив мое судно на якорь, разбойники расположили самую большую шхуну вдоль нашего борта, а остальные суда встали на расстоянии нескольких десятков ярдов от нас. После этого они подняли кроваво-красный флаг – знак смерти. Мне приказали спуститься в каюту, где один из пиратов нашел бутылку спиртного. Держа ее в одной руке, другой, вытащив саблю, он отсек ей горлышко. Держа оружие над моей головой, он сделал мне знак отпить, я выполнил его приказ с большим трудом, опасаясь порезаться. После этого он подошел к ящику со спиртным, стоявшим в каюте, достал несколько бутылок и заставил меня отпить из каждой. После этой церемонии один из пиратов вытащил из ножен длинный нож и, схватив меня за волосы, вздернул мою голову и несколько раз провел им вдоль моего горла со словами: «Я хотеть тебя убить». Вскоре еще один пират подошел ко мне с кинжалом, которым он слегка кольнул меня два или три раза, приговаривая: «Я так и так тебя убить». После этого меня выпустили из каюты и заперли в полубаке вместе с матросами и пассажирами. Нашего кока забрали на шхуну, стоявшую рядом с нами. Несколько пиратов поднялись на борт моего судна и искромсали прямой парус, топсель и брамсель, а затем забрали наш фок, весла и шлюпки, испортили такелаж, забрали себе компас, квадрант, все наши койки и постельное белье, чайник, посуду, ножи, вилки и ведра – словом, лишили нас всех кухонных принадлежностей, оставив голый камбуз. Какое-то время мы оставались в полубаке, как вдруг неожиданно открылся носовой люк и старшего помощника вызвали на палубу. Люк снова захлопнулся, и мы остались в темноте и полном неведении. Вскоре мы услышали, как избивают старшего помощника. Когда шум стих, мы услышали громкий приказ: «Огонь!» – а через мгновение другой голос произнес: «Бросьте его за борт!» Один отчаявшийся матрос, по имени Билл, бросился к своему рундуку, чтобы достать бритву и перерезать себе глотку, закричав, что будь он проклят, но он не позволит этим негодяям убить его.

Но пираты до этого уже вытащили из рундуков матросов все, что было в них ценного, в том числе и бритву Билла. Через некоторое время люк снова открылся, и захватчики велели одному из матросов выйти на палубу. В полубаке их было четверо. Они взглянули друг на друга, и любимый всеми матрос Браун встал и обратился ко мне со словами: «Капитан, мне все равно, когда умереть – первым или последним», после чего крепко пожал мне руку и добавил: «Прощайте». Я посоветовал Брауну разговаривать с пиратами по-французски, поскольку мне показалось, что среди них есть французы, а он хорошо знал этот язык. Когда он поднялся на палубу, я услышал, что он произнес несколько слов по-французски, но после этого по звукам, доносившимся до нас, мы поняли, что его жестоко избивают. Когда избиение закончилось, мы снова услышали слово «Огонь!» и приказ выбросить тело за борт. Вскоре после этого люк открылся, и нам крикнули, чтобы выходил капитан. Я с трудом выбрался из люка, поскольку был очень слаб; мне сказали, что если я не скажу, где хранятся деньги, то со мной поступят точно так же, как со старшим помощником и матросом, а потом выбросят тело за борт. Я настаивал, что денег на борту нет, и убеждал их обыскать судно. Мне указали на старого испанца и сказали, что это коммодор, я спросил, что ему от меня нужно, и посмотрел ему в лицо. Он ответил, что ему нужны мои деньги. Я сказал, что денег у меня нет, а если бы и были, то давно отдал бы ему; судно принадлежит ему, но лишать меня жизни он не имеет права, поскольку у меня есть семья, которую я должен обеспечивать. До этого тот, кто меня подгонял, нарисовал мелом на палубе круг и велел мне: «Стоять на месте», после чего принялся избивать меня тяжелой пиратской саблей плашмя и бил до тех пор, пока моя рубашка не окрасилась кровью. Во время моей беседы с коммодором, поняв, что все мои мольбы бесполезны и сил у меня больше нет, я решительно встал в круг, начертанный для меня, надеясь, что получу пулю прямо в сердце. Я боялся, что если буду только ранен, то меня будут пытать, пока я не умру, а эти дьяволы станут потешаться надо мной. Два пирата с заряженными мушкетами встали напротив и выстрелили. Я опустил глаза вниз и стал искать кровь, думая, что ранен, но боли не чувствовал. Но тут пират, который истязал меня до этого, снова принялся меня бить, указывая при этом на дверь моей каюты, куда я и проследовал. Он сопровождал меня, продолжая наносить удары. Он велел мне зайти в каюту и сильно ударил меня по голове саблей. Войдя туда, я увидел там и помощника и матроса, которых считал убитыми и выброшенными за борт. Следующим, кого вызвали на палубу, был мистер Пек, пассажир, которого сразу спросили, где спрятаны деньги; он ответил, что ни о каких деньгах он не слышал. Один пират стоял перед ним с мушкетом, другой – с пиратской саблей. Они сбили его с ног и некоторое время подвергали побоям, а затем схватили за волосы и сказали, что сейчас убьют. Ему приказали сесть на лебедку и заявили, что застрелят его и выбросят за борт, как капитана и всех других. Он встал рядом с лебедкой, и в него выстрелили из мушкета, а потом загнали в нашу каюту. Только мистер Шоле, молодой человек, плывший с нами в качестве пассажира, был избавлен от побоев. Некоторое время нас держали в каюте и после неоднократных угроз прикончить снова загнали в полубак. Пираты забрали весь наш груз: кофе, какао, черепашьи панцири, восемь верповальных якорей, всю нашу провизию, оставив только неполную бочку говядины и около 30 фунтов хлеба. Увезя весь наш груз, запасной такелаж и все, что имело ценность, они перерыли в поисках денег балласт судна и, вызвав нас на палубу, велели убираться. Подняв якорь, мы начали двигаться, но очень медленно, поскольку у нас остались лишь два кливера и грот. Оглянувшись с тревогой назад, мы увидели, как пираты сидят на палубе самой большой шхуны, пьют ром и веселятся. Мы боялись, что они вдруг передумают, бросятся в погоню и лишат нас жизни. Приближалась ночь, и я решил спуститься в каюту и посмотреть, чем мы располагаем из еды и питья. Когда я добрался до каюты, уже стемнело, и я споткнулся о что-то, лежащее на полу. Оказалось, что это наш кок; мы думали, что он остался у пиратов, поскольку хорошо видели, как его забрали на шхуну, стоявшую рядом с нами, но не заметили, как он вернулся. Я заговорил с ним, но не получил ответа. Я таскал его по всей каюте, но заставить заговорить не смог. Наконец я зажег лампу и стал искать провизию, кухонную утварь и т. д. и нашел около 30 фунтов хлеба, немного молотого кофе и говядину в бочке, но не нашел никаких кухонных принадлежностей. На камбузе, кроме пары горшков, ничего не осталось. На следующее утро я собрал весь экипаж в каюте, показал, сколько осталось хлеба, и заявил, что каждый теперь будет получать в день всего один кусок хлеба. Все согласились с этим, надеясь в будущем добыть какую-нибудь провизию. Затем я расспросил кока (поскольку знал, что он сидел в трюме пиратской шхуны) о том, какой груз они везли. Он ответил, что там был набивной ситец и всякие товары, валявшиеся где попало, и около сотни больших оплетенных бутылей со спиртным. При этом он воскликнул: «О, капитан, это был самый лучший ямайский ром из тех, что я пил!» Я ответил, что если бы пираты увидели, что он пьет их ром, то тут же прикончили бы его. Он ответил, что ром выглядел так соблазнительно, что не попробовать было нельзя. Я полагаю, что, напившись рому, он и сбежал на наш корабль, прежде чем спиртное начало действовать, поскольку о нашем освобождении он не знал».