Крепость в Лихолесье

— Тебе чего?

Шавах недовольно заворчал: встречаться с мастером заплечных дел даже вне стен тюремного застенка было делом не из приятных.

— А где, — он исподлобья огляделся, — Кхамул?

Мёрд как будто удивился. Задумчиво пожевал бесцветными, втянутыми в рот узкими губами.

— А зачем он тебе?

— У меня к нему дело, — буркнул Шавах.

— У всех дело, — равнодушно заметил Мёрд.

— У меня важное! — рыкнул орк.

— У всех важное, — лениво откликнулся Мёрд. — Знаешь, сколько вас тут таких ходит, с важными-то делами? Вон, — он кивнул в сторону писца, — скажи ему свое важное дело, он запишет, потом по адресу передаст.

Шавах угрюмо топтался посреди комнаты. Связываться с крючкотвором-писцом ему не хотелось совершенно. Не писцовская это была забота — совать нос в раздобытые им, Шавахом, ценные сведения.

— Мне надо, того… лично! С глазу на глаз!

Мёрд вздохнул.

— Да нету здесь Кхамула. И других тоже. Дела у них. Вести какие-то дурные с юга… Не до тебя сейчас.

— Когда будут?

— Да кто ж знает-то? Может, к вечеру, может, через неделю. После полудня зайди, коли невтерпеж.

Шавах издал глухой досадливый рык. Дело оказалось сложнее, чем он думал. Ладно, Шарки все равно никуда не денется, денек-другой с доносом можно и подождать… Орк повернулся и молча вышел из Канцелярии, не забыв с силой захлопнуть за собой дверь.

***

Саруман уехал. Скрипучая телега подкатила к крыльцу, тяжело переваливаясь на кочках, и Шарки втиснул свой дорожный сундучок меж какими-то тюками и ящиками, тоже отправляющимися в путешествие, после чего втиснулся на повозку сам. На передке сидели дремлющие «козявки», делая вид, будто правят мулами, чуть поодаль за телегой шагал урук, темнокожий, как ночь — кожа у него была еще чернее, чем у соплеменников Гэджа, цвета полированного эбенового дерева. Чуть дальше, за стенами Замка, повозка должна была присоединиться к очередному обозу, идущему на юг с грузом каких-то скобяных и кузнечных изделий. Гэдж брел за этой шаткой колымагой до ворот Крепости, до большого замшелого валуна, покоящегося перед подъемным мостом, — и точно такой же угрюмый, тусклый, обросший мхом камень лежал у него на душе, придавливая к земле своим тяжким весом.

Он опять остался один.

Ему было почти физически плохо. Когда-то, тысячу лет назад, движимый болезненной подростковой спесью, он рьяно боролся за свою, как ему казалось, попранную свободу, отстаивая права на «независимость» и «самостоятельность» в поступках и образе мыслей — а теперь воспоминания об этом не вызывали у него в душе ничего, кроме мимолетного невнятного стыда. Самостоятельности у него в одночасье оказалось хоть отбавляй, но отчего-то она теперь его совершенно не радовала, он бы предпочел, чтобы её было поменьше, а «независимость» почему-то представлялась ныне тождеством не желанной свободы, а постылого одиночества. Даже оставаясь наедине с закосневшими от древности стенами Ортханка, он не чувствовал себя настолько несчастным и покинутым, лишенным если уж не части души, то все равно чего-то очень важного, ценного и необходимого…

Впрочем, тогда все было по-другому. Он был храбр и самонадеян, ничего не боялся и был уверен, что весь мир лежит у его ног: бескрайний, заманчивый, полный неопасных приключений и замечательных открытий, только и ждущий, чтобы его покорили… М-да.

Гэдж вздохнул. Вернулся «домой» и затопил печь, вскипятил воды в чане, приготовил инструменты, которые аккуратный Саруман разложил на полочке в строго определенном порядке. Интересно, мрачно спросил себя орк, как быстро новость о том, что Шарки уехал, распространится по Крепости? И как быстро после этого иссякнет поток ищущих помощи лекаря страдальцев? Или не иссякнет?

Позади чуть слышно скрипнула дверь.

— Э-э…

Гэдж обернулся. На пороге, растерянно оглядываясь, стоял рыжий Шаграх. Держался рукой за левую щеку. Нахмурился, увидев Гэджа.

— Эй, глоб! А где Шарки?

— Нету, — сказал Гэдж мрачно. — Уехал. Я теперь за него.

— Ты? — Рыжий как-то странно кривил лицо, и Гэджу показалось, что Шаграх с трудом удерживает презрительный смех. Но нет: Рыжему явно было не до веселья. Левая щека у него так распухла, что это было видно невооруженным глазом.

— Что с тобой? — небрежно спросил Гэдж. — Зуб заболел?

Шаграх смерил его неприязненным взором.

— А твоё какое дело?

— Давай взгляну, что там у тебя.

Рыжий смотрел подозрительно. В его памяти, видимо, были еще свежи воспоминания о яростной и бесславной (для него) драке, и доверять драгоценный зуб какому-то бешеному «глобу» у него ни малейшего желания не имелось.

— Да пошел ты! — Он показал Гэджу презрительный жест, потом решительно повернулся и шагнул к выходу, собираясь уйти.

— Ну иди, иди, — мстительно сказал Гэдж ему в спину. — Будешь ждать, пока зуб совсем не развалится, и кость не начнет гнить? Вот тогда полезешь на стенку да повоешь от боли, а я послушаю.

Шаграх, чуть помедлив, остановился в дверях. Медленно обернулся. Посмотрел на Гэджа почти с ненавистью.

— Т-ты… Ты! Напугать меня хочешь, да?

— Хочу, — сказал Гэдж. — А что, разве не напугал?

— Я скорее сдохну, чем позволю тебе прикоснуться ко мне грязными лапами, понял!

— Да понял я, понял, — сказал Гэдж устало. — Ну иди и сдохни наконец, а я порадуюсь. Чего ждёшь-то?

— Гнида! — Шаграх яростно всхлипнул. Он все ещё топтался на пороге, растерянный и несчастный, явно не зная, что делать. Зуб у него все-таки болел и сам по себе выздоравливать не собирался.

Где-то во дворе — «гррум! гррум!» — бодро протопал мимо отряд уруков. Всколыхнулась занавесочка на окне… А ведь никуда этот рыжий не денется, сказал себе Гэдж, некуда ему деваться, я́ сейчас волен решать, выздоровеет он или дальше будет мучиться зубной болью, хворать и страдать. Это было какое-то низменное, подленькое, но поистине упоительное чувство, Гэдж даже устыдился его на секунду — но только на секунду. Он был сейчас не жалкий, неуверенный в себе «глоб», неприметный ученик костоправа, а всесильный вершитель судеб, бог и творец, облеченный властью казнить и миловать, — и даже начал подумывать, что, пожалуй, в положении лекаря есть некоторые несомненные преимущества. И все же…

«Постарайся быть в окружающем нас «худе» хотя бы крохотным добром, пусть даже никто не скажет тебе за это спасибо…»

Гэдж стиснул ладони в кулаки.

— Иди сюда. Пусть я и гнидой буду, а зуб тебе, пожалуй, выдерну. — Он достал с полки ящичек с «зубным инструментом» и небрежно кивнул Шаграху: — Садись на лавку поближе к свету.

Рыжий с присвистом втянул носом воздух, подозрительно покосился на Гэджа — но, видимо, все же счёл за лучшее не спорить. Медленно, нехотя подошёл, волоча ноги, к указанной лавке возле окна, сел на неё верхом, взявшись руками за края скамьи. Гэдж неторопливо и задумчиво перебирал лежащие в ящичке зловещие приспособления: длинный «коготь» для удаления зубов, похожий на причудливый клюв большой птицы, клещи и ножницы для подрезания десны, зубила для выбивания оставшихся в лунке корней, «роторасширитель» с винтовым механизмом… Наконец, покосившись на бледную физиономию Шаграха, выбрал стальные щипцы самого угрожающего вида, непринужденно щёлкнул ими в воздухе.

— Пасть открой.

Шаграх неохотно распахнул рот. Его печаль стала видна сразу: десна под одним из нижних клыков распухла, а в разверстое в зубе черное дупло можно было занырнуть с головой.

— Ого, — сказал Гэдж. — Это не дупло, а шурф для добычи мифрила. Зубы надо почаще чистить.

— Как чистить? — прохрипел Шаграх.

— Расщепленной палочкой. Или хоть древесную смолу после еды жевать. — Гэдж наложил щипцы и чуть пошатал больной зуб. Рыжий глухо застонал и вцепился руками в лавку.

— Ну, дергай! — промычал он. — Чего тянешь-то!

— Погоди, — пробормотал Гэдж. Ему самому требовалось собраться с духом, потому что вырывать больные зубы ему до сих пор не доводилось — он лишь пару раз видел, как в Изенгарде это делал Хавальд, гарнизонный лекарь. У Хавальда получалось так легко и практически без усилий, что дело не представлялось Гэджу особенно сложным, но сейчас он начал в этом сомневаться. Зуб, хоть и прогнил насквозь, все же сидел в десне плотно, а Шаграх вздрагивал и нервно ерзал в ожидании боли, и Гэдж не без оснований побаивался, что он взбрыкнет в самый неподходящий момент. — Сейчас.

Вымазать шаграхову пасть изнутри немейником было нельзя, но Гэдж вспомнил про другое средство, которое использовалось для лечения язв на деснах и языке — мазь на основе вытяжки из грибов-подземников, она обладала заживляющим и обезболивающим действием. Увы, баночка с лекарством оказалась почти пуста, Гэдж с трудом наскреб со стенок сосуда на тряпицу немного вязкого беловатого снадобья.

— На, приложи к зубу. Это притупит боль.

Шаграх смотрел на него исподлобья — но скорее уже не злобно, а страдальчески. Пару минут подержал тряпицу во рту, выплюнул её на пол.

— Глоб вонючий! Надеюсь, ты знаешь, что делаешь.

«Я тоже на это надеюсь», — подумал Гэдж.

— Ну, готов? — спросил он то ли у Шаграха, то ли у себя самого.

Рыжий мученически распахнул рот. Гэдж вновь наложил щипцы, стараясь взяться за коронку зуба пониже, у основания, чуть покачал клык из стороны в сторону. Зуб пошатывался, но держался крепко, как доблестный воин на боевом посту. Перед глазами Гэджа всплыли красочные картинки из трактата «О зубах человеческих и звериных, а также методах изгнания зубного червя, их разрушающего»; интересно, спросил он себя, а звериные зубы от человеческих сильно отличаются? Задумываться об этом не было времени; Гэдж вздохнул, собрался с духом — и рванул злосчастный клык изо всех сил: на себя и чуть вверх…

Раздался жуткий хруст — и зуб остался у Гэджа в щипцах. Из открывшейся ямки в десне кровь и желтоватый зловонный гной хлынули ручьем.

Шаграх коротко взвыл.

— Ублю-ю-у-док! — Он, наверно, достал бы Гэджа кулаком в нос, если бы тот не успел вовремя увернуться. В щипцах был зажат большой зуб с длинными желтоватыми корнями, и на какой-то миг Гэджу показалось, что один корень обломан — куце и неровно. Неужели отломанный кончик остался в лунке? Холодея, Гэдж положил свой трофей на стол и рассмотрел более внимательно: нет, кажется, оба корня были в целости и сохранности — лезть в кровавую яму щупом и «козьей ножкой» в поисках затерявшегося там отломка нужды, кажется, не было.

— Коновал проклятый! Да чтоб тебя! — прорыдал Рыжий, захлебываясь кровавой слюной. Он судорожно сглатывал её и облизывал губы, но она все текла и текла, оставляя на подбородке орка кровавые разводы. Шаграх вытирал их — или, скорее, размазывал по щекам — дрожащей ладонью. Потом сплюнул Гэджу под ноги, поднялся и, пошатываясь, побрел прочь, держась рукой за щеку, утирая плечом измученное лицо. Гэдж догнал его и всунул в руку тряпицу, пропитанную едким коричневым раствором.

— Ты это… на десну… приложи. Чтобы кровь остановилась и грязь не попала.

Шаграх посмотрел на Гэджа с тоскливой злобой — но тряпицу все-таки взял и всунул в рот. Сглотнул. Потом повернулся и побрел прочь, все еще постанывая и шмыгая носом, прикрывая щеку ладонью…