Крепость в Лихолесье

47. Луч

Впрочем, не миновали они и полусотни шагов, как Гэндальф опять остановился.

— Что такое? — прошептал Гэдж, заметив, как волшебник вздрогнул. Но Гэндальф только небрежно бросил через плечо:

— Ничего.

Все же орк понял, что́ привлекло внимание мага: чуть в стороне, в лохмотьях не то паутины, не то высохшего «студня», смахивающего на паутину, лежал на полу проломленный череп, судя по сохранившимся остаткам зубов — человеческий. Тут же рядом, в неопрятном коконе сухих волокон желтела груда костей — тоже явно не крысиных.

— Эге! — пробормотал Гэдж. — Кажется, не мы первые пытались улизнуть этой норой…

— Не смотри туда, — буркнул Гэндальф. Он стоял, склонив голову к плечу, к чему-то прислушиваясь; на лице его было написано беспокойство. — Там кто-то есть. Позади.

Орк поспешно обернулся. Ничего. Чернота. Тишина — только где-то чуть в отдалении с глухим стуком падают с потолка капли болотной влаги. И все же там, в пустоте затхлого мрака совершенно ясно угадывалось чье-то присутствие — не орков, не шаваргов, не назгулов… кого-то иного. Одной из тех тварей, что некогда напала на Гэджа на краю болот?

Орка охватила невольная дрожь. Ощущение исходящей из мрака холодной угрозы стало настолько острым, что буквально валило с ног, но То, Что Явилось Из Тьмы, покуда не приближалось: оно затаилось там, в глубине тоннеля, словно изучая незваных пришельцев, прикидывая, насколько они опасны — или выжидая подходящего момента для нападения? Странные утробные, хлюпающие, булькающие звуки, перемежаемые присвистом и липким шорохом, коснулись слуха беглецов — точно по узкому проходу двигалось, подволакиваясь, нечто колоссальное, покрытое слизью, а потом, внезапно, в свете факела мелькнуло что-то огромное, бесформенное, черное, как клякса, чернее окружающей тьмы; мелькнуло — и тут же пропало, растворилось в подземельной неизвестности, будто морок.

Гэдж охнул.

— Ты видел? Что это?

— Хозяин подземелья, по-видимому, пришел поздороваться, — помолчав, отозвался Гэндальф, — или, скорее, хозяйка. Кто-то же откладывает здесь эту «икру».

Волшебник говорил об этом так невозмутимо, точно ему каждый день приходилось «здороваться» с причудливыми подземельными существами, но Гэдж в дружелюбие явившейся из темноты твари не слишком-то верил. Он осторожно нащупал возле стены длинную палку — обломок копья, брошенный, судя по всему, предыдущим беглецом, которому это жалкое оружие не сильно-то помогло.

— Почему она не нападает?

Волшебник пожал плечами.

— Не хочет. Может, она пришла просто полюбопытствовать, кто это тут шарится… Или побаивается нападать — нас все-таки двое… Или чувствует…

— Что?

— Меня, — буркнул Гэндальф. — Ладно, не будем обижать животное, может, это создание на самом деле безобиднее коровы. Не нужно его дразнить… Пойдем, надо поискать выход отсюда.

— По-твоему, отсюда есть выход? — сдавленным голосом спросил Гэдж.

— Те тварюшки, что здесь плодятся, как-то все же выбираются на болота. Значит, выход должен быть, надо его только найти…

— С этим… чудищем за спиной? А если оно осмелеет? И все-таки решит попробовать нас на вкус?

— Что ж, вполне возможно, что и решит… Интересно, чем эта тварь вообще тут промышляет? Теми «гуулами», которые возвращаются к «мамочке» оставить потомство? Или все-таки выползает иногда на поверхность? Во всяком случае, если она не питается пыльцой и нектаром, то по свежей кровушке должна была соскучиться изрядно…

— Звучит очень утешительно. Её привлекает свет наших факелов?

— Вероятно, да. А может, она ориентируется по звуку или по исходящему от нас теплу… Слышишь?

Они замерли, прислушиваясь. Гэдж сжимал в одной руке кинжал, в другой — обломок копья.

Странные чавкающие, чмокающие звуки доносились из тьмы, точно некий великан, облизываясь, непрерывно шлепал липкими, влажными губами. Тварь пряталась где-то рядом… и, кажется, размерами действительно была не меньше коровы. Гэндальф поднял факел чуть повыше, и желтоватый дрожащий свет выхватил из мрака суетливое движение — на мгновение Гэджу показалось, будто из глубины тоннеля на них движется клубок огромных извивающихся змей. Подсознательно он ожидал увидеть, пожалуй… что? Гигантскую многоножку, жабу, мокрицу, исполинского паука? Но то, что скрывалось во мраке, не было пауком… Складчатый кожистый мешок меж множества шевелящихся, малых и больших щупалец, в гуще которых скрывалась заросшая бородавчатыми наростами безглазая морда, трубчатая пасть с рядом тонких игольчатых зубов, беспрерывно смыкающаяся и размыкающаяся; ряды и ряды мясистых пульсирующих присосок — вот что за чудище внезапно вывалилось из тьмы, страшное и огромное, точно дом. Гэдж остолбенел; едва соображая, что делает, он инстинктивно встретил жуткую тварь древком копья. Одно из щупалец ухватило жалкую палку, и гнилое дерево тут же с треском переломилось, будто сухой тростник — но, прежде чем Хозяйка успела добраться до Гэджа, Гэндальф достал её бородавчатую, заросшую кожистыми отростками морду горящим факелом.

Издав злобный отрыжистый звук, тварь отпрянула, но тотчас из мрака метнулось другое щупальце и мощным ударом отшвырнуло волшебника прочь, как соломенную куклу, он отлетел куда-то к стене, сметая полузасохшие шматья «студня». Гэдж не успел даже вскрикнуть; в следующий миг что-то мертвой хваткой захлестнуло его лодыжку и рывком опрокинуло на пол. Орк увидел над собой бесстрастную бородавчатую морду — и с отчаянием воплем полоснул по ней кинжалом.

И, кажется, попал — в лицо ему брызнула смрадная черная кровь, смешанная с зеленоватой пеной. Хозяйка яростно заклокотала, но добычу не выпустила; щупальце её сжимало щиколотку орка с такой силой, что, казалось Гэджу, кость его сейчас переломится, как та несчастная палка. Все случилось очень быстро, и застало орка врасплох; он наобум размахивал перед собой кинжалом, ничего не видя и не слыша, полумертвый от неожиданности, боли и ужаса. Факел он выронил, и тот, упав в мутную лужу на полу, едва тлел, освещая блеклым мерцанием темное складчатое брюхо твари, покрытое кое-где пучками редкой щетины, непрерывно вздувающееся и опадающее, бесформенное, как ополовиненный кожаный бурдюк; оно заканчивалось коротким трубчатым яйцекладом. Тварь волочила Гэджа по полу, стремясь подмять под себя и удавить гнусной тушей, злобно клокоча, хрипя и булькая, точно огромный котел с кипящим варевом…

Рядом что-то ослепительно вспыхнуло.

— Пошла вон, гадина! — негромко сказал Гэндальф.

Волшебник подоспел вовремя, в его руках дрожало и билось яркое белое пламя, обретая форму сферы; мерцающий шар стремительно вырос, налился мощью, достиг размеров хорошей тыквы: опасный, пылающий холодным огнем серебристый шар. Хозяйка отпрянула, шарахнулась в сторону, подтянула свои отростки, но с добычей все же не расставалась; тварь, казалось, раздумывала, не зная, что делать — напасть или отступить, — её жуткая безглазая морда съежилась, как-то втянулась внутрь себя, словно желая отодвинуться от серебристого шара как можно дальше. Щупальца пришли в хаотичное, беспорядочное движение, сплетаясь, точно клубок разъяренных змей — и плененную ногу Гэджа сдавило точно в стальных тисках… Огонь в руке волшебника засиял ослепительно, как звезда, и Гэдж с отчаянным хрипом полоснул по щупальцу кинжалом — изо всех сил, раз, другой, третий! — и его наконец отпустило; он повалился навзничь, слепой и глухой от боли и пережитого ужаса, не ведая, что станется с отвратительной тварью, да и не желая о том ведать…

— Убирайся в Удун, где тебе место! — Голос Гэндальфа звучал властно и твердо, но лицо было страшно искажено — или просто казалось таким в свете яростного волшебного пламени? Он вскинул руку — и серебристый огонь хлынул на Хозяйку, мгновенно охватив её всю, от головы до кончиков вышедших из повиновения щупалец. Еще мгновение она стояла, застыв на месте — чудовищный невообразимый факел — а затем, обезумев, метнулась прочь, бросаясь из стороны в сторону, судорожно взбрасывая извивающиеся щупальца, поджигая свисавшие с потолка стеклянистые потеки «студня». Волокнистые, ещё влажные, они вроде бы не должны были гореть, но горели, пожираемые неугасимым волшебным огнём, причудливо скручиваясь, извиваясь в серебристом сиянии, будто клубки издыхающих змей, и при этом почти не давая дыма. Еще минута, другая — и в тоннеле не осталось никого и ничего, лишь сизые обугленные остатки студенистых «клякс» жалко пятнали стены, осыпаясь на пол серыми хлопьями пепла… Гэндальф пошатнулся и устало привалился плечом к стене.

— Гэдж! — позвал он. — Ты как?

Никак, вяло подумал орк.

Преодолевая головокружение, он медленно приподнялся и сел, подтянув колени к животу. Судорожно глотнул. Открыл рот — и понял, что не сможет издать ни звука, голос попросту отказывался ему повиноваться. Да и слов не было — никаких, даже самых дурацких.

— Все… в п-п… порядке, — выдавил он наконец шепотом и через силу. Наверное, надо было улыбнуться в ответ и сказать что-нибудь бодрое, легкое, остроумное, как-нибудь непринужденно пошутить (Великий Творец, ну помоги мне родить что-нибудь бодрое и остроумное, вот прямо сейчас!), но его бестолковый язык будто присох к нёбу, а Творец, как обычно, был глух к просьбам презренных смертных… Волшебник подошел к нему, прихрамывая, держась рукой на стену, схватил Гэджа за плечо, торопливо осмотрел с головы до ног, на секунду задержался взглядом на подрагивающем на полу отрубленном щупальце.

— Слава Эру́, ты, кажется, цел… — Он тяжело переводил дух, потирая ладонью ушибленное плечо. — Я уж испугался, что эта красотка тебя задушит… надо признать, мы ещё дешево отделались…

— Что… это за тварь? — пробормотал Гэдж; голос его наконец пришел к повиновению, но по-прежнему постыдно дрожал и срывался до хрипоты. — Откуда она… здесь?

Гэндальф покачал головой.

— Не знаю. Глубины Удуна порой могут рождать самых невообразимых чудовищ… Нет, это не Саурон её прикормил — думаю, она уже давно была здесь, спала в недрах земли, погруженная в забытье, и приход Саурона лишь пробудил её ото сна. Это… частица очень древней магии, мрачной и первозданной, и я… мне… в общем, мне немало сил потребовалось на то, чтобы её прогнать. Но уж если в Башне до сих пор питали какие-то сомнения касательно избранного нами пути, то теперь их, конечно, не осталось совсем.

Гэдж всхлипнул. Огромное, толщиной с руку, пусть и отсечённое щупальце до сих пор крепко сжимало его ногу, и орк, сдерживая дрожь, закусив рукав куртки, чтобы подавить рвотные позывы, долго, целую вечность рубил его кинжалом, рассекая на части. Даже сейчас, стоило прикоснуться к мясистым буроватым присоскам лезвием ножа, они начинали конвульсивно сокращаться, сжимаясь и разжимаясь, точно разинутые в беззвучном крике немые рты, — а на коже потом долго, напоминая о силе их хватки, сохранялся ряд огромных синяков, будто следы от ударов увесистого круглого молотка.

— Радбуг… Радбуг говорил мне, — глухо пробормотал Гэдж, — что глупо считать жизнь законченной, пока ты не попал в лапы к Мёрду.