Орден Скорпионов

Тарек

Верус смотрит на меня, в его взгляде застыли ненависть и гнев. Он изо всех сил пытается не глотать настойку корня белены, которую я только что влил ему в рот. Он дергается и борется, пытаясь вырваться из пут и моих рук, но моя хватка на его челюсти и носу не ослабевает. Мы оба знаем, что это лишь вопрос времени – как и раньше, когда я заставлял его пить эту дрянь.

Его сила воли в борьбе с неизбежным впечатлила бы меня, если бы вся ситуация так меня не раздражала. Прошло уже четыре дня – на два дня больше, чем я рассчитывал, но мы делаем успехи. Вчера мы наконец-то узнали его имя – шаг, который, казалось, почти сломил фейри, но он остался тверд в своей решимости молчать. Но он сломается – мы почти у цели.

Судя по отвращению, светящемуся сейчас в его серебряных глазах, сегодня, похоже, наконец наступит тот решающий момент. Обычно настоящие воины, опытные охотники, всегда собираются перед решающей битвой. И прежде чем сломаться, они бьются изо всех сил.

Чего Верус не знает, так это того, что я люблю наблюдать за этой последней битвой больше, чем за тем, как фейри передо мной сдается. Конечно, момент, когда из пленника выливается наконец вся информация, которую мы так хотели получить, захватывает. Но встретиться с таким вот воином лицом к лицу и победить – вот что по-настоящему питает мою душу.

У Веруса перехватывает горло, и он закрывает глаза в знак поражения, снова открывает их и смотрит на меня яростным взглядом.

Я отпускаю его челюсть и нос, и он делает глубокий отчаянный вдох. Он покашливает, и я, хмурясь, смотрю на обреченного воина. Затем дергаю за рычаги приспособления, к которому он привязан, и перевожу его из лежачего положения в сидячее.

– Если тебя вырвет, я снова открою твой рот и вновь волью эту штуку в тебя, как в прошлый раз, – предупреждаю я. – И я с удовольствием сделаю это столько раз, сколько понадобится, чтобы настойка наконец осталась в тебе.

Верус презрительно кривит губы. Он ничего не отвечает, но и не отхаркивает раствор, от которого ему становится все труднее держать рот на замке, а свои секреты – при себе.

– На чем мы остановились? – спрашиваю я рассеянно и перевожу взгляд на Курио.

А затем усаживаюсь напротив кресла, которое он специально разработал для этой комнаты. Оно привинчено к каменному полу и может принимать множество различных положений – и все это с помощью рычагов, расположенных сзади. Это значительно облегчает работу – можно переходить от одного сеанса пыток к другому без необходимости развязывать пленника. Ведь так случайно можно дать тому возможность напасть или сбежать, пока его снова привязывают.

Верус сидит в своем пыточном кресле, как будто мы – цивилизованные фейри, собравшиеся поболтать и, возможно, выпить чаю.

– Его волосы? – спрашивает Курио, и я киваю, распутывая нити вопросов, которые мы обсуждали в прошлый раз с нашим пленником.

Первые два дня мы провели, погрузившись в дело об убийстве лорда Дэрала.

Все прошло примерно так, как я и ожидал. Мы не узнали почти ничего, кроме того, что произошедшее было своего рода уроком. Усвоил ли лорд Дэрал этот урок или он предназначался кому-то другому, мы до сих пор не знаем, но это, очевидно, натолкнуло Веруса на определенные мысли. Ему кажется, что он знает, чего мы хотим от него. Он считает, что наша цель – узнать, как можно больше о той бойне. И о ней он молчит – насколько это возможно, поэтому мы изменили нашу тактику, чтобы ему казалось, будто он нас перехитрил и при этом смог спасти себя от боли – опять же, насколько это возможно. Со стороны кажется, что мы пытаемся уговорить его, а не сломать. И что мы не хотим убивать его – ведь нам нужно получить информацию, в которой мы отчаянно нуждаемся.

Верус считает, что сейчас мы сосредоточились на том, чтобы заставить его говорить в целом. Иначе зачем бы мы задавали бессмысленные вопросы о его любимой еде, о том, почему он так выглядит, какое время года ему больше всего нравится, чем он занимался в детстве?

Это выбивает его из колеи. Мы иногда задаем ему вопросы о массовом убийстве, чтобы он продолжал думать о том, что, как ему кажется, нам нужно, и не начал догадываться, что на самом деле нам интересны все мелкие детали его жизни.

Он бросает нам крошку-другую информации, думая, что так сможет увести нас в сторону. Он лжет, я уверен, но многое можно сложить из самых простых и невинных неправд.

– Твой цвет волос… Он передается по материнской или по отцовской линии? Это какой-то недуг? – небрежно спрашиваю я, опираясь лодыжкой на колено, и откидываюсь на спинку стула, как будто устраиваюсь поудобнее, готовясь к долгому допросу. – Может быть, твои светлые глаза хуже видят ночью – или днем?

Верус не отвечает.

– Кто-нибудь когда-нибудь называл тебя «благословленным луной»? – спрашиваю я, и этот вопрос вызывает в нем отклик.

Верус смотрит на меня так, будто ему надоели мои вопросы, но мы оба знаем, что дело не в этом. Его удивило, что я использовал этот термин. Своей реакцией он ответил на мой вопрос, затем понял свою ошибку и теперь пытается зарыть правду в гневе и разочаровании.

Я изучаю свои ногти, осматривая их так, как будто не смакую каждую откровенную деталь, которую он только что выдал, и еще раз пытаюсь вспомнить, где я слышал это название.

Я вспомнил его, когда мы встретили Осет на Торгах, – что-то в уникальном цвете ее волос навело меня на эту мысль. Я знаю, что где-то читал об этом, но я перерыл всю библиотеку, но так ничего и не нашел.

Я догадывался, что Верусу термин «благословленная луной» покажется знакомым, и оказался прав. И оттого этот неуловимый фолиант, содержащий это название, бесит меня еще больше – потому что я не могу вспомнить, где он может быть.

– Во сколько ты обычно встаешь? – спрашиваю я, и Верус вновь надевает маску, ясно говорящую: «Да пошел ты».

Курио с тихим стуком устанавливает на столе поодаль маленький инкубатор. Верус старается не поворачивать голову в его сторону, но его глаза быстро скользят по устройству, затем он так же быстро отводит взгляд в сторону.

Он знает, что сейчас произойдет. Его дыхание учащается, в его движениях появляется намек на панику. Но Верус все же берет себя в руки, дыхание вновь превращается в равномерные выдохи и вдохи, которые наш пленник изо всех сил старается поддерживать.

Я вытаскиваю кинжал из ножен на лодыжке. Это тот самый ножичек, который Осет стащила у меня в ту первую ночь, и я раздумываю, не подарить ли его ей – или оставить себе и хранить как важную награду, которой он и стал для меня.

Не спеша я ловко прокручиваю его меж пальцев – выглядит так, будто он не способен выскользнуть в любой момент и лишить меня одного из них. Это можно расценить как тактику запугивания, но на самом деле мне просто скучно. У нас большие планы на сегодня, но Риалл приготовил слишком много блюд на завтрак – Осет, вероятно, не сможет оторваться чересчур скоро.

Риалл знает, что ей нужно научиться держать себя в руках, но это противоречит его новому инстинкту, которым он обзавелся вместе с Кровными узами, – ему необходимо ее накормить. А Осет не может оставить на тарелке ни крошки.

Когда дело доходит до еды, она просто дичает, и это восхитительное зрелище. Но когда я думаю о том, почему она так себя ведет, то начинаю чувствовать себя пещерным ублюдком.

Это чудо, но Осет не винит нас в том, что с ней произошло. Не знаю, смогу ли я когда-нибудь простить себя за это.

Я получил бесценный урок: никогда нельзя допускать халатности, никогда не стоит себя вести чересчур самодовольно. Это навсегда изменило то, что мы позволяли себе творить во имя Ордена Скорпионов, навсегда изменило наши ценности, которые мы впредь будем отстаивать. Но мы уже нанесли ей вред, и мы мало что можем сделать, кроме как постараться, чтобы подобное больше ни с кем не повторилось, и возместить Осет ущерб, когда она будет готова.

Я ненавижу обстоятельства, в которых произошла встреча с нашей соулмейт, и то, что ей пришлось пережить в Приюте. Как бы я ни был благодарен за то, что мы вообще нашли ее, это чудовищный удар – знать, что половинка твоей души была вырвана с корнем и истерзана бездушными монстрами, и это твоя вина.

Я снова сосредотачиваю внимание на Верусе и комнате пыток. Сейчас не время погружаться в подобные размышления – как бы мне ни хотелось исправить то, что мы натворили. Но я могу отдать Веруса Осет, открыть ей доступ к тому, что хранится в его голове, и пока этого достаточно.

– Что ты ел перед тем, как устроить нам засаду той ночью? – задает вопрос Курио, отпирая замки на крышке инкубатора. – Во сколько ты обычно ужинаешь?

Ноздри Веруса раздуваются, пытаясь втянуть больше кислорода, он плотнее сжимает рот, и его губы истончаются, превращаясь в упрямую линию.

– Тебе больше нравится холод или жара? – спрашиваю я.

На верхней губе Веруса начинают выступать капельки пота, дыхание становится более шумным, а взгляд устремляется на небольшой затененный альков, скрывающий дверь и единственный вход и выход из комнаты.

Курио опускает руку в инкубатор.

– Какое твое любимое оружие? То, за которым ты тянешься в первую очередь, когда тебе страшно?

Глаза Веруса набухают черным, теперь в них виднеется лишь тонкое кольцо серебра. Его необычный цвет глаз заметно темнее, чем у Осет. Вместо бледно-голубого и фиолетового оттенков в них спрятаны осколки серого.

Курио поворачивается, и бледная кожа Веруса белеет.

– Ты ведь помнишь Дэйнса и Гилмора? – говорит Курио и укладывает на бледную грудь Веруса двух маленьких скорпионов-«болтов». Затем он закрывает крышку инкубатора и опускается в свое кресло. Скорпиончики начинают устраиваться на груди Веруса поудобнее – тот откидывает голову, словно пытаясь оказаться как можно дальше от этих жутких существ.

Скорпионы осторожно расползаются в разные стороны: Гилмор – к плечу Веруса, а Дэйнс – к его подмышке. Дэйнс всегда выбирает самые болезненные места, и эта черта, к сожалению, не передалась ни одному его потомку.

Я ухмыляюсь, вспоминая этого малыша в детстве – уверен, этот одаренный гаденыш получает от пыток не меньше удовольствия, чем мы.

– Какой первый звук ты слышишь, просыпаясь утром? – спрашиваю я с нажимом, и грудная клетка нашего призрака начинает подниматься и опускаться все быстрее, а на его голых руках и груди появляются мурашки.

Верус молчит, но я вижу, что ему это дается с трудом.

Курио улыбается и берет со стола камертон. Он не отрывает глаз от Веруса, бьет камертоном о ножку своего стула и поднимает его перед собой. И как только в комнате раздается особый дрожащий звук, Верус напрягается, а оба скорпиона впиваются в его кожу клешнями и бьют по нему хвостами.

Из-за стиснутых зубов Веруса вырывается негромкое рычание – боль от укусов заполняет все его существо. «Болты» – удачное название для этих скорпионов, ведь их укус ощущается так, будто в тебя только что выстрелили арбалетным болтом. А еще они обладают одной полезной особенностью – они причиняют максимум боли, при этом их яд не слишком ядовит. Так что эти скорпионы – незаменимые маленькие помощники в подобных делах. Несколько дней, проведенных наедине с «болтами» и «красавчиками», которых мы разводим специально для пыток, – и пленники рассказывают все, что нам нужно. К нам также всегда присоединяется Императрица, но ее мы обычно приберегаем на конец.