Орден Скорпионов

Мы уже вели эти бессмысленные дискуссии, и вот опять.

– Да, ты говоришь нам все это, но твои действия свидетельствуют об обратном. – Теперь на лице Курио читается самодовольство. И от этого он должен превратиться в полного урода – но нет. И это меня тоже раздражает.

Я складываю руки на груди и смотрю на него.

– И что же это за действия?

– Когда тебя ранили в Приюте, ты пришла к нам, – он позволяет словам повиснуть между нами на мгновение, а затем продолжает: – И ты ушла сегодня утром, а потом вернулась. Даже если ты говоришь себе, что это ненадолго, ты все равно доверилась нам, в той или иной степени. Ты позволила нам помочь тебе – разве это не говорит о каком-то доверии между нами? – В его карих глазах я вижу вызов, словно в подтверждение своих слов, Курио приподнимает черную бровь.

Я же в ответ бросаю на него язвительный взгляд.

– Ты слишком хорошо о нас думаешь. Это не доверие. Я тут, потому что вы – мой единственный вариант.

– Но все же вариант, и это говорит о том, что ты нам веришь – и плевать, что твердишь ты себе совсем другое, потому что твои чувства задеты.

От такой чудовищной лжи я мгновенно напрягаюсь.

Мои чувства задеты? Мои чувства…

Горячий гнев раздирает меня: так преуменьшать то, что творится и творилось со мной – унизительно. Но все, что я могу сделать, – это силой заставить себя не схватить какой-нибудь инструмент со стены позади и не избить им этого наглого мудака.

Курио смотрит на меня так, будто читает мои мысли. И блеск в его глазах наталкивает меня на мысль, что увиденное ему даже нравится.

Он явно больной на голову.

– Могу заверить тебя, Череп, что не только мои чувства были задеты, пока я принадлежала тебе и пока меня ломал Тиллео, – огрызаюсь я, и Курио поднимает руки, капитулируя. Ага, будто этот фальшивый жест меня успокоит.

– Мы не плохие фейри, Осет, мы делали все, что могли.

Это заявление меня смешит.

– Одно не исключает другого, – говорю я, не веря в их невиновность ни на секунду.

Курио смеется, и это злит меня еще больше. Никогда не знаешь, чего ждать от этих троих.

– Хорошо, можешь рисовать нас какими угодно. Но цвета, что ты выберешь, будут очень похожи на те, что выберем мы. А если думаешь иначе, то ошибаешься, Лунный Лучик.

Я качаю головой и смотрю на него, совершенно недоумевая, как он может так думать.

– Это – все, что у нас есть, – говорит Курио и широким жестом указывает сначала на инструменты и оружие вокруг, а затем на открытые двери и пики замка, что виднеются над верхушками деревьев позади нас. – У нас с братьями были свои хозяева, Осет. Думаешь, случилось бы все так, будь у нас другие варианты? Мы могли бы топтаться вокруг, жалуясь на то, как все несправедливо, отказаться от возможности, что нам предоставили из-за бесполезных моральных устоев, которые никому не нужны, но мы не…

– Нет, – прерываю я его. – Вместо этого вы сами стали частью проблемы.

Курио снова смеется, но на этот раз выходит грубее и не так весело.

– Нет. – Выглядит так, будто он говорит с кем-то очень недалеким, кто не поспевает за его мыслями. – Мы взяли насквозь прогнившую систему и заставили ее работать на нас и приносить пользу многим, – защищается Курио. – Но ты не готова это признать, да ведь, Лунный Лучик?

– Перестань меня так называть, – выдыхаю я и веду руками по бокам, будто ищу кинжал, которого нет.

Ярость подползает к моему горлу, и я готова выпустить ее наружу, обрушить на этого фейри и его больное представление о правильном и неправильном, но Курио вдруг говорит:

– Ты хоть раз задумывалась, что теперь творится с рабами клинка в Приюте? Тебя вообще волнует, что с ними случилось? Или ты думаешь только о том, что ты оттуда выбралась? – Он подходит ближе, его лицо пылает от негодования – он винит меня. – Один из них чуть не убил тебя, а ты, похоже, даже не расстроилась из-за этого.

Мною движет ярость, я тоже шагаю к Курио, но останавливаю себя прежде, чем мы окажемся нос к носу.

– Это потому…

– Потому что ты всегда знала, что так будет? – перебивает он. – Ты уже смирилась с тем, что каждый фейри сам за себя. Ты не осуждаешь ублюдка, воткнувшего чакру тебе в живот, за то, что он выбрал себя, а не тебя. Но нас ты осуждаешь, раз мы делали, что могли, с теми картами, что были у нас на руках?

Чудовищные, злые слова, готовые вот-вот сорваться с языка, растворяются у меня во рту. Я стою, уставившись на Курио, и не представляю, как ответить на его заявление.

– То, что случилось с тобой, ужасно, но ты это пережила – немногим это удалось. Ни один фейри в здравом уме не осудит тебя за то, что ты делала, что было должно; все, о чем мы просим, это об ответной вежливости, – настаивает Курио.

Его слова безжалостно бьют по мне, и что хуже всего – они попадают в цель. Он откидывает волосы назад, светлые пряди в его черных локонах ловят отблески огня, и это очень притягательно. Его глаза цвета древесной коры пристально смотрят мне в душу, словно Курио ищет ту частичку меня, что верит его словам. Мне бы хотелось, чтобы он ее никогда не нашел, но этому не бывать.

Мне так хочется приказать ему заткнуться. Хочется лаять на Курио бешеной собакой, орать о том, что он не прав, и что он может взять свои слова и засунуть их в свою округлую, крепкую задницу, но я не могу. Я обдумываю его слова, ища нестыковки и изломы, которые помогут мне разбить его теорию, но в его словах слишком много правды.

Это бесит.

Я провела здесь слишком мало времени, но уже успела испытать немало откровений, поменять отношение к прошлому и смириться с моей новой реальностью. И я могла бы притвориться, что переживания этого дня – вот причина, по которой я не думала о других рабах клинка, но это было бы ложью. Правда в том, что мне плевать на них… а им – на меня. По-другому и быть не могло: как заметил Курио, мы все просто пытались выжить. И если это означало, что кто-то другой упадет, чтобы ты сам смог подняться, то так тому и быть. Я без зазрения совести шла по головам, не задумываясь об этом, потому что это значило, что у меня будет еще один день, еще один бой и еще один шанс. В то время быть жестокой казалось жизненно необходимым, но так ли это было?

Будто кто-то отдернул занавес, и я увидела, что находится по ту сторону сцены. И вот она я – не могу оторваться от той жестокой правды, что Курио буквально бросил мне в лицо только что. Стыд пятнает своим прикосновением все внутри меня, все, до чего может дотянуться. И я не знаю, за что мне стыдно. За то, что я понимаю точку зрения этого грубияна? Или за то, что я наконец-то увидела правду о том, кто я есть, и теперь понимаю, что я не так уж и отличаюсь от других – не настолько, насколько думала.

Я убиваю без зазрения совести. Я была готова купить свою свободу и будущее с помощью монет – я могла забрать любую жизнь, стоило предложить мне подходящую цену. Я ставила себя превыше всего – и даже если я сейчас и вижу, как это ужасно и насколько наш мир омерзителен, я все равно не остановлюсь.

Если я не позабочусь о себе, никто не позаботится.

Я думаю, что Курио сейчас заметит рану, что оставили на мне его слова, и добьет меня. Я жду, что он обрушится на меня с новыми доказательствами моего лицемерия, выбьет все, что я думаю о нем и его братьях, пока наконец я не позабуду все свои прошлые убеждения. Но он ничего такого не делает. Вместо этого он оставляет меня вариться в своей неуверенности, а сам разрывает один из мешков, что он бросил на стол, и высыпает его содержимое в ведро – то, что размером с ванну. Курио вновь включает воду и с помощью большого металлического прута начинает перемешивать смесь.

– Что ты делаешь? – спрашиваю я и подхожу ближе к огню. Будто он сожжет обволакивающие меня сомнения и смятение – из-за них все кругом становится тяжелее и тягостнее с каждой секундой.

– Как я уже говорил, мне нужно сделать слепок твоего тела, чтобы я мог начать работать над твоими доспехами.

– И что мне придется сделать, чтобы заплатить за них? – настороженно спрашиваю я.

Его карие глаза отрываются от смеси, которую он помешивает, и упираются в мои.

– Ничего, чего ты не захочешь, – рычит он, и его слова и низкий голос опускаются глубоко в мой живот, словно трепещущие на ветру перья. – Мы не монстры… то есть мы, конечно, монстры, но после трех месяцев, если ты решишь уйти, то можешь забрать все, что получишь, потому что все это – твое. Ты тут можешь не делать больше ничего, кроме как есть, спать, поправлять здоровье, тренироваться и ненавидеть нас. Но все равно все эти вещи будут твоими – несмотря ни на что. Мы не торгуемся, Осет. Мы просто отдаем.

Миллион мыслей, обвинений и опасений проносятся в моей голове. Но я отсекаю их и сосредотачиваюсь на одном слове.

– Если? – Это слово кажется незначительным, но оно буквально вопит, перекрикивая все слова, что только что произнес Курио.

Он смотрит на меня, его лицо медленно меняется – только что на нем было написано разочарование, а теперь оно буквально светится уверенностью. Его глаза слегка сужаются, но не от гнева – в его взгляде много тепла, в нем – обещание чего-то хорошего. Он мгновение изучает мое лицо, и когда наши взгляды наконец встречаются, меня словно выдергивает с моей орбиты и уносит прямо к Курио.

– Да, если, – говорит он, его крепкое тело прижимается ко мне. – Потому что даже если мы ничего не будем требовать от тебя, мы все равно сделаем все, что в наших силах, чтобы ты захотела остаться.

Мощное пламя быстро разгорается и пытается поглотить каждый миллиметр моего тела. Я чувствую, как оно хочет перепрыгнуть с меня на Курио и обратно, стремясь сжечь все сомнения и опасения, что стоят между нами. Я просто дышу, пережидаю нахлынувшую жажду, зная, что разум и логика когда-нибудь заработают вновь.

Мой взгляд мечется, но фокусируется на его глазах. Я отказываюсь смотреть на губы Курио или на что-либо еще, хотя мне ужасно хочется выпить его всего целиком.

– Почему? – В горле вдруг пересохло, а голос стал хриплым и стал дрожать.

Курио разглядывает мое лицо, кажется, целую вечность, а потом чуть улыбается. И как раз когда я думаю, что он мог бы не говорить, а показать мне ответ на мой вопрос, Курио качает головой и отступает на шаг, разрушая волшебство между нами. Расстояние между нами заставляет меня одновременно испытать облегчение – и тревогу.

Наконец его глаза отрываются от моих, и он возвращается к помешиванию смеси.

– Ты еще не готова услышать ответ на этот вопрос, Лунный Лучик, – наконец говорит он. – Но не волнуйся, думаю, скоро будешь.

Курио вновь размешивает густеющую массу в огромном ведре, а я наблюдаю за тем, как напрягаются мышцы на его руках. Пряди длинных черных и песочно-светлых волос падают Курио на лицо, и я не упускаю из виду ухмылку, все еще играющую на его губах – он явно что-то знает. Я пытаюсь заделать дыры от обмена откровениями, но это трудно. Часть меня, которой я почти не знаю, рвется наружу, и я не решаюсь заложить все двери для нее кирпичом и притвориться, что ничего не было.

Я все еще борюсь за выживание здесь, окруженная «скорпионами», но правила каким-то образом изменились, и ставки стали еще выше, чем раньше. Здесь на волоске висит не только жизнь – кажется, им нужна моя душа. И меня никто не научил, как защитить душу, и я беспокоюсь, что проигрываю самую важную битву, которая вообще когда-либо была в моей жизни.

27