Орден Скорпионов

Осет кричит, я поднимаю голову и вижу, как Скорпиус и лекарь вытаскивают чакру из ее живота. Кровь быстро скапливается и рекой льется на землю.

Нет. Нет. Нет. Нет. Нет!

Этот вопль агонии прорывается в глубины моего мозга и требует, чтобы я сделал все, что в моих силах, чтобы больше никогда не слышать от нее подобных звуков.

– Ш-ш-ш, – успокаивающе шепчет Череп, откидывает волосы с ее лица и пытается отвлечь.

– Больно, – отвечает она, и одно это слово разбивает мое гребаное сердце.

Я собираюсь выследить того, кто сделал это с ней, и разорвать его на мелкие кусочки. Затем я разбросаю их по всем королевствам, чтобы все знали, что нельзя шутить с Орденом Скорпионов. Я дам понять всему миру, что, даже посмотрев на Осет, любой автоматически подпишет себе смертный приговор.

– Знаю, но все скоро кончится, – утешает ее Череп.

Лекарь вытирает рукавом потную голову, те немногие пряди волос, что еще держатся на его голове, промокли от пота. Вся его рука покрыта кровью Осет, и я знаю, что эта картина будет преследовать меня.

Черт. Может, нам нужен другой лекарь? Этот, похоже, выдохся.

Словно прочитав мои мысли, Череп ворчит:

– Сюда идут другие лекари. Я взял этого с собой, а остальным приказал собрать запасы лекарств и мчаться сюда.

Череп оглядывает шатер, ожидая, когда придет помощь, и я тяжело выдыхаю. Рука Осет крепко сжимает мою, я смотрю на нее. Она такая бледная. Она крепко зажмурилась, стиснула зубы и делает все, чтобы не издать ни звука.

– Эй. – Я придвигаюсь поближе к ее лицу и лихорадочно пытаюсь придумать, как отвлечь ее от происходящего: от тянущей боли в животе, бешеных воплей и пения лекаря, от Скорпиуса, орущего на дрожащего и быстро теряющего магию фейри.

Она открывает глаза и встречается со мной взглядом – в нем безмолвная мольба: «Пожалуйста, пусть боль уйдет». Сейчас я готов все отдать, лишь бы помочь ей, но не могу. Так что я силюсь что-то сказать, найти способ облегчить ее страдания, но у меня ничего не выходит.

– Расскажи мне, где ты выросла. Что там было? Какое твое любимое воспоминание? – заикаясь, бормочу я в надежде, что это хоть на мгновение отвлечет ее от боли и мук.

Осет щурит на меня свои лунные глаза, и я не могу сдержать теплую улыбку, замечая, как в них вспыхивает искра гнева.

– Почему вы, Скорпионы, такие тупые? – хрипит она, и я понимаю, что слова, срывающиеся с ее пухлых, окровавленных губ, даются ей очень нелегко. – Я же говорила тебе: из того, что было со мной до Приюта, я ничего не помню. – Заканчивает она уже шепотом, звуки выходят хрупкими и невнятными.

Вдруг створки на входе в шатер распахиваются, и внутрь вваливаются еще несколько лекарей с кожаными чемоданчиками в руках. Беспокойство ослабляет свою когтистую хватку на моем горле, Скорпиус немедленно начинает раздавать приказы и инструкции. Лекари собираются вокруг стола и присоединяются к песнопениям первого лекаря – эти священные тексты фокусируют их магию, направляя на то, чтобы срастить ткани и обернуть вспять все повреждения.

Один из лекарей принимается за руку Осет, Череп отпускает ее и приникает к голове Осет, проводит пальцами по ее волосам и нашептывает что-то – слишком тихо, чтобы я мог расслышать. Я никогда не видел, чтобы он был так нежен с кем-нибудь. Если и были какие-то сомнения в том, как глубоко Осет забралась нам под кожу, то при виде Черепа, воркующего с Лунным Лучиком, они испарились.

– Ладно, ты права. – Я наконец вспомнил: Осет говорила нам, что не помнит, откуда она и как сюда попала. Но я думал, что она просто пытается уклониться от ответа, но возможно, я ошибался.

– Расскажи мне о вас, – слабо просит она. – Где вы выросли? Каково было там жить? – Осет тянется за прикосновением Черепа, ее глаза снова закрываются, будто у нее нет сил держать их открытыми. Ее рука в моей хватке начинает слабеть, и меня охватывает ужас: ощущение, будто миллион ворон забились в моей груди в поисках выхода.

– Останься со мной, Осет! – рявкаю я и буквально прижимаюсь к ее лицу, будто одной своей волей могу удержать ее в этой реальности.

Ее веки поднимаются, и снова потрясающие серебряные глаза встречаются с моими. Я на распутье и не знаю, что делать, а затем перевожу взгляд на лекарей, корпеющих над нашим Лунным Лучиком.

Что ж. Я глубоко вздыхаю, смиряясь с собственным выбором, наклоняюсь ближе к Осет и читаю заклинание, которое сохранит то, что я скажу, между нами.

– Я вырос во дворце, – спокойно говорю я, не позволяя дрожи, сжимающей мое горло, просочиться в мои слова.

Я знаю, что глаза мои блестят, словно приглашая Осет отправиться туда, куда я захочу, мой голос звучит ровно, призывно, пока я рассказываю свою историю.

– Прежде чем ты бросишься тренироваться приседать в реверансе, – игриво предупреждаю я, – я не был принцем. Хотя за эти годы я не раз слышал от других, что я симпатичный и сошел бы за принца, – я шучу, и Череп хмыкает. И даже его притворное осуждение мне не мешает: я улыбаюсь, замечая, как приподнялся уголок губ Осет в предвкушении интересной истории. – Моя мать была кухаркой, и, если хочешь знать, быть ее сыном было даже лучше, чем быть наследником престола, – спешно продолжаю я. Мысли о маме вырываются оттуда, где я их обычно прячу, и я пытаюсь не обращать внимания на боль, что рвет мою душу. – Я бегал по замку, изучал укромные ходы и открывал секреты, хранящиеся в стенах из драконьего камня. А потом я и остальные дети рабов дворца сидели на скучных уроках и слушали надменных учителей, изучая те же бесполезные предметы, что принцы и принцессы. Потому что король думал, что так он проявит великодушие и будет выглядеть лучше, чем есть на самом деле.

Я хмыкаю и театрально вздыхаю, так что уголки губ Осет вновь приподнимаются в улыбке. Но очень скоро она исчезает, превращаясь в болезненный вздох, и Череп проводит пальцами по ее искаженному мукой лицу, словно пытаясь разгладить его черты.

– Уже почти все, – заверяет он ее, а затем наклоняется и целует в лоб, словно впечатывая это обещание в ее кожу.

– Моя мама готовила лучше всех на свете, – снова начинаю я, с нежностью вспоминая времена, когда мы с мамой делали косички из слоеного теста или запекали в печи большого, жирного фазана. – Она всегда позволяла нам тайком собирать объедки с королевского стола. А в выходные мы собирали целые корзины продуктов, которые скоро должны были испортиться, и несли их в город, а там раздавали всем желающим. Домой мы не торопились и на обратном пути играли в салочки. На солнце драконий камень светился голубоватым светом, ветер пел нам песни, носясь в полях за городом, полных пшеницы.

– Звучит красиво, – бормочет Осет, но так тихо, что я едва могу расслышать.

– Так и было, пока все не исчезло, – соглашаюсь я, сжимая ее руку, и нежно веду большим пальцем по щеке. – Когда-нибудь я покажу тебе этот дворец, – обещаю я и замечаю, что забытье подбирается к Осет и утаскивает ее с собой.

Лекарь ставит на стол таз с теплой водой, вытирает кровь с кожи Осет и ищет другие повреждения, которые могут требовать внимания. Мне кажется неправильным позволять им так обращаться с ней, пока она без сознания, и мне приходится подавить в себе желание вырвать тряпку из рук лекаря, чтобы все сделать самому. Череп подбирает чакру и прячет в свой сундук. Я не спрашиваю, зачем ему это лезвие, и что он будет с ним делать: у Черепа всегда и на все есть свои причины.

Я ерзаю на стуле и снимаю защиту, которую наложил, чтобы скрыть от других нашу беседу с Осет. Ее раны оказались серьезнее, чем я думал, – несколько лекарей выглядят так, будто сейчас потеряют сознание от усталости. И опасность ситуации мешает сидеть спокойно – хотя теперь я могу только лишь наблюдать.

Они врачуют Осет недолго, но ее спасение из объятий смерти далось этим одаренным фейри очень тяжело. И, если ей это потребуется, я позволю Осет выпить магию каждого из лекарей до последней капли – и даже глазом не моргну.

Череп протягивает мне кувшин с водой и усаживается, скрестив руки на груди. Выглядит он так, словно заступил в караул и охраняет нечто бесценное, чуть ли не священное. Что ж, такова Осет и есть.

– Что нам теперь делать? – Взгляд мой прикован к медленно поднимающейся и опускающейся груди Осет.

Она спит, а лекари продолжают исцелять ее, убирая все напоминания о случившемся. Скорпиус тоже отходит от стола – значит, Осет достаточно стабильна, раз уж он позволил лекарям остаться с ней наедине.

Корка страха, покрывавшая меня с той секунды, как окровавленная Осет, спотыкаясь, вышла из тени, начала трескаться и отпадать. С ней все будет в порядке, мы позаботимся об этом.

Скорпиус выглядит измученным – как и мы все, полагаю. Ужас отступает, адреналин в нас догорает, оставляя после себя усталость.

Скорпиус оглядывает меня и Черепа, я знаю, что он размышляет, планирует, как бы все обставить так, чтобы мы вновь были на шаг впереди того, что ждет нас. Наконец он берет тряпку и принимается методично оттирать кровь Осет с рук.

– Теперь… – начинает он и переводит взгляд на маленькую рабыню клинка, что лежит без сознания на столе из черного клена. Его черные глаза становятся еще темнее. – Нам нужно убираться отсюда. Ее мы забираем с собой.

20