Дары инопланетных Богов

Страшные откровения или же… правдоподобная ложь?

Она отшатнулась с испугом и отвращением, но старик поспешил оторвать от груди Нэи свою голову, порылся в кармане куртки и извлёк оттуда верёвочку, которой ловко перетянул свои седые лохмы, став намного благообразнее. Он не имел запаха живого существа, и всё ещё казался высеченным из скалы. Но несмотря на то, что от него реально шло веяние камня, разогретого тёплым воздухом, он уже не походил на видение, посланное горами.

— Кто вы? — спросила она, веря и не веря самой себе. Не является ли он миражом озера и скал вокруг, живым феноменом природы, в который её и утянуло, как в некую таинственную воронку? Она не раз слышала рассказы ребят из подземного города, что тут многих настигали галлюцинации. В силу необычности всё происходящее туманило её сознание.

Выплакавшись и вытерев нос красного лица подолом чёрной рубахи, старик благодарно, как ребёнок, опять уткнулся в облачное платье Нэи. Нэя сумела определить, даже видя повреждённую кожу человека, как соразмерны и правильны черты его лица. Были и могли быть, если бы не недуг. Наверное, он был некогда красив.

— Не пугайся, моё милое дитя, мой белейший надводный цветок. Только в отличие от настоящих надводных цветов, тянущихся из пучины, ты произрастаешь на чистой и прозрачной глади и лишена тьмы в своих истоках. Твой запах для меня родной, хотя ты пока и не понимаешь, о чём я тебе сказал. А если бы знала, о чём я, возненавидела бы меня.

— Я помню тебя, — Нэя вгляделась в его лицо. — Ты плакал на моей груди в том подземном отсеке… Но как ты туда попал? Даже в мой сон? Я же никогда тебя прежде не видела.

— Зато я видел тебя прежде. Зато я не только вдыхал, но и осязал твою красоту, припадал к твоей юной груди, поскольку ты много лет жила в сохранности и нетронутости в волшебных плантациях у страшнейшего существа этой планеты.

— У какого страшнейшего существа я жила? Когда? Как бы ты смог меня, как ты говоришь, осязать? Я ничего не помню… — растерялась Нэя, холодея своими конечностями от жути его признаний. Он продолжал держать её за талию своими чёрствыми твёрдыми, как камень, ладонями. Нэя ощутила странный болезненный трепет своих кожных рецепторов, как если бы шершавая рептилия тёрлась о голое тело, проникнув под одежду. И хотя ткань должна была препятствовать такому вот ощущению, оно было явственным.

— А тот отсек в самом нижнем уровне подземного города? Ты забыла о том, что в нём произошло? И почему оно произошло?

— Что? Как ты… Откуда… — она сделала попытку оторвать его руки от себя, но с таким же успехом можно пробовать разжать тесный железный обруч. Видя её панику, старик сам отпустил её. И вместо того, чтобы опрометью бежать прочь, она стояла и чего-то ждала.

— Ты помнишь мои объятия? Ты столь прекрасна, что я едва дышал, лаская тебя как пушинку, боясь повредить твою шелковистую телесность.

Нэя задохнулась от его наглости, лжи, — Когда ты меня ласкал? Где это?

— Разве сама ты не видела моего восхищённого взгляда на себя из того Кристалла?

— Из Кристалла? Так ты сидел в Кристалле? Кристалл поцарапал меня!

— Как бы я смог там сидеть? Он же маленький совсем. Я был твоим любовником одновременно с Рудольфом. Его ощущения были моими, и ты на тот момент принадлежала мне больше, чем ему. — Старик-чудовище опять обхватил её гадкими своими лапами с нешуточной силой.

— Как это? Ты сумасшедший! — она пыталась отстраниться от страшного старика, но его зажим был каменным и неподвластным её усилиям.

— Может, и так. Только кто же мне всё рассказал об этом? Разве это ты сделала? Или он, твой Венд? Ни тебе, ни ему такая любовь не принесла никакого счастья. Только мне она была необходима, поскольку являлась актом мщения.

— Мне? За что? Я никогда тебя не знала… — ей не хватало воздуха, мир вокруг колебался, рассыпался на мельчайшие частички как опадающий сверху, но мрачный фейерверк. Нэя из последних сил держала собственное сознание за край, точно так же, как оно происходило в том отсеке…

— Ты забыла, как посмела прикоснуться к Кристаллу? Хотела его похитить? Любой другой на твоём месте был бы уничтожен. Но я тебя пожалел. А вот отменить месть Кристалла я не мог. Мог только отсрочить её и максимально смягчить. У него же в его жизненном измерении нет времени. Ему что год, что век, без особой разницы. Я же милосерден. К своему несчастью, а к твоему уже счастью.

— Смягчить? Так это называется милосердием твоего Кристалла, то, что я пережила? Ты хотел убить мою любовь к Рудольфу, а не смог! За что ты так ненавидишь его?

Старик разжал свои руки, Нэя ощутила свободу и опять не ушла. Она чего-то ждала, уже не особо страшась Хагора. Вернее, сильнейшее любопытство подавило страх.

— Я в ещё большей степени невольник, чем Венд. Он-то имеет силу и защиту своего мира. А я? Я не могу простить его за Гелию. Венд — виновник того, что так сложилась её жизнь на скверной планете. Он не отдал её Зелёному Лучу, держал её в своём силовом поле даже тогда, когда ясно осознал отторжение себя ею. А она уже в отместку ему в тайных притонах, закрытых для не званных, на искрящемся подиуме выставлялась вся. Те аристократы жрали, пили, ликовали, сидя и глядя на её попранное тело и душу. Кричали похабные слова. Конечно, она дарила им себя только на погляд. Так-то у них имелись особые девы, много. Но желания будила она. Когда Венду случилось узнать об этом, он и тогда не отпустил её, хотя набухал такой ненавистью к ней, что не всегда мог и удержаться от того, что пускал в ход своё колоссальное физическое преимущество перед ней, — попросту бил её в своём подземелье. Она же хотела только одного — освобождения от него посредством уже нравственного глумления над ним. Что хуже, что лучше — и то и другое никуда не годилось. Видишь, кого ты полюбила? И когда она купалась в подземном бассейне, он приходил и начинал топить её, но не с целью убить, а чтобы поиздеваться, говоря при этом: «Ну что, сука, отмокла? Пошли трахаться!» — и ведь всё выносила.

— Зачем она терпела? — Нэе по-прежнему дышала с усилием, чтобы не лишиться сознания окончательно. Она сделала глубокий вдох и такой же глубокий выдох, нормализуя дыхание. Она не желала помнить о своих страданиях, причинённых страшным и непостижимым существом, не то Кристаллом, не то его хозяином. Кто являлся хозяином подлинным, так и не прояснилось.

— Я хозяин Кристалла, — ответил Хагор на её не озвученное вопрошание.

— Нет! Хочешь подвести меня к мысли, что Руд раб твоей ничтожной игрушки Кристалла? Нет! И сам ты слишком ничтожен, чтобы повелевать хоть кем… Чёрный Владыка был там и едва не уничтожил твой Кристалл!

— Может, и был, тебе виднее, коли уж это был твой личный контакт с местным Божеством. Но поскольку он не мой владыка, я его не заметил.

— А что означает травма на твоём лице? Чёрный Владыка едва не раскрошил твой Кристалл! Твоё счастье, что он всего лишь сбросил его на пол и не счёл чем-то для себя значимым…

Старик осторожно прикоснулся к своему лбу и болезненно поморщился, — Я болен уже давно. Местные Боги в упор не видят пришельцев, чтобы ты знала. Им хватает забот со своими детьми, рождёнными на Паралее. Главное, не раздражать их и не путаться у них под ногами. При условии, что у Богов имеются ноги, подобные человечьим…

— Иногда Боги проявляют милость и к пришельцам, но уж точно не к тебе! Даже твоя дочь Гелия презирала тебя!

— Никогда она не презирала меня. Она презирала лишь собственную природу, наделившую её женскими устремлениями, которыми она не умела управлять. Как я умолял её: «Беги прочь из этой столицы»! А она? «Да куда? В горы? В подземелья? Чтобы сидеть там, как земляной червь? Я создана для света, для игры, для радости людей. Или мне после гибели Нэиля надо было бежать в пустыни, к отбросам и людоедам»? Она точно сбежала бы к Пауку Обаи, но он отверг её… Без Нэиля это уже не имело смысла. Я напоминал ей: «Не забывай о дочери. Икри единственная, кому ты нужна». Только ведь Гелия не любила свою дочь. Никого она не любила!

— Как же Нэиль?

— А ты уверена, что Гелия была нужна твоему брату? Счастье Гелии, что её не постигло уже второе и такое же сокрушительное разочарование, что никто из её избранников не был достоин её. А тот, для кого она и была создана, кто любил и любит её, остался никчемным в её мнении!

— Уж не ты ли?

— А что? Смешон? Страшен? Стар? А если это лишь иллюзия твоего сознания? А если я прекрасен и молод?

— Если только в своём больном воображении…

— Когда-нибудь ты убедишься в моей правоте. Когда-нибудь ты увидишь меня в моём настоящем образе, но, к сожалению, не здесь…

Глава четвёртая. «Хагор — опасный осколок чужого мира».

— Зачем ты погрузил мою душу во мрак?

— В доброте и всепрощении и есть сила твоя, перед которой не устоял даже Чёрный Владыка, укрощённый тобой. Не красота твоя спасла тебя, не думай. Красота вас женщин чаще губит, чем спасает. И счастье редко кому от неё в мире этом бывает. Она уже в самой себе несёт воздаяние за пользование ею. Да кто же по молодости это понимает? Вот и Гелия засияла как утренняя звезда перед восходом, да попала в алчные руки недоразвитого существа!

— Недоразвитое существо это ты! А мой возлюбленный самый прекрасный! Он, конечно, несколько запутался в чужом для себя мире поначалу. А теперь он нашёл меня! Моя любовь уже не даст ему пропасть!

— Сама не пропади!

— Я-то не пропаду, а вот ты шёл бы… куда и хотел! Зачем привязался? Я вспомнила, как ты, безумный, преследовал меня и прежде! Только я тогда не знала, кто ты…

Хагор оставил её вскрики без внимания, — Моя Гелия просияла лишь на краткий миг над печальной планетой и рассыпалась звёздным дождем, погаснув во мраке. Соберу я осколки её, все до единой искорки соберу, и восстановлю её там, в мире нашем. Но прости меня, Венду я отомщу за всё. И месть моя не будет подобна скоропалительной мести человеческой, она будет другой. И пусть не прощает меня Всевышний, а отмщение мне! А там и отвечу за все злодеяния свои.

— Какие ещё злодеяния? — отчасти страшась его глаз, ставших на самом деле безумными, прошептала Нэя. — Я вас прощаю, если за себя…

— Я натворил тут много чего. За всё и отвечу. Коли уж невиновных губил, то и врага не пожалею. Возьму грех ещё один на себя и буду я палачом его. Но не физическим. Нет. Я другую кару ему изобрету. Буду орудием мести в руках Всевышнего.

— Так ты и во Всевышнего веришь? — Нэя отбросила всякую вежливость, понимая, что ни словесный шёлк, ни колючая грубость не важны Хагору. Ему важно одно, высказаться самому.

— Разве так велики его злодеяния? — дрожа от страха перед колдуном, прикинувшимся вначале безобидным путником, спросила Нэя, — разве не единичны жертвы его, и то они были ему враги по их законам, которым он служит. Он воин и не убивал невиновных никогда.

— Откуда ты можешь знать степень вины его жертв? Да и муку человеческую измерить-то как? Чем? В каких единицах измерения?

— Что же мне делать, по-твоему? Если ты сам любил Гелию, как говоришь, то возможно ли это, запретить себе любить?

— Ничего не надо тебе и делать. Люби, как и любила. Что ещё и делать на этом свете вам, женщинам? Любить природу, детей, птиц и животных. Любить самцов ваших недостойных и тех, кто сумел стать достойнейшим разумным человеком. Крест ваш такой и благо вам такое. А меня забудь, если хочешь. Я всё равно, что сон, мираж в горах. Забудь и живи, как и жила.