Ланиакея

— Мешаешь!

Это считалось нормальным.

Преподаватель диктовала лекцию по памяти, которая была у нее совершенной. Она помнила каждый день своей жизни, начиная со Вспышки — и все же училась не в «Ланиакее», а в нашем же ТюмПУ. После обучения Вишневская проработала какое-то время консультантом в «Кате Алерт», всероссийской организации, занимающейся розыском детей. Уволилась, потому что профессионально выгорела. Тяжело каждый день смотреть на детей, которые не вернулись домой, и помнить, как они выглядели, когда их нашли мертвыми — выражение лиц, позы, раны, все до мелочи...

Я ее понимала.

Я едва дождалась конца пары, бросила ручку на стол и с сумкой вышла из аудитории. Закрылась в кабинке и, привалившись спиной к стене, достала из сумки конверт. В туалет кто-то зашел, вышел, зашел, вышел, зашел — черт, мне когда-нибудь удастся остаться одной? Наконец поток желающих освежиться схлынул. До конца десятиминутной перемены оставалось еще пять, и я надеялась успеть. Иначе не доживу до конца пар, просто умру от любопытства.

Я открыла конверт — он был распечатан, конечно же, иначе как Вагнер узнал, что речь в письме обо мне? — и начала читать.

Тра-ла-ла, «наслышаны об успехах Вашего исследования… кандидатура Пучковой Кристины, предложенная Вами, нами одобрена…»

Так, где же обо мне? Я не просто пробегала письмо глазами, некоторые строчки были заботливо заклеены корректором. Естественно, Вагнер не хотел, чтобы я читала все, что ему пишут, но почему-то именно Пучкову он оставил не замазанной. Я не знала, кто это такая, но почему-то у меня было чувство, что скоро узнаю, и что оставлена она тут неспроста.

Наконец, я увидела собственную фамилию. «По поводу Фаины Голуб сообщаем следующее: председатель Тюменской комиссии, Татьяна Ивановна Смолькина, готова будет встретиться с ней в понедельник, 7 марта 20.. года. Желательно Ваше сопровождение… прилагаем бланк информированного согласия кандидата для подписания».

В конверт был вложен тоненький, почти прозрачный листочек бланка.

Информированное согласие на проведение глубокой психоскопии для выявления психопрактического потенциала.

Я несколько секунд тупо на него пялилась, а потом завопила и запрыгала в кабинке, как сумасшедшая, но тут же заставила себя успокоиться, пока кто-нибудь не решил, что у студентки истерика и не вызвал психиатрическую помощь.

Но внутри я просто ликовала.

Это на самом деле было приглашение! Меня на самом деле могут взять в «Ланиакею»! Ура-ура-ура!

Я выскочила из кабинки, а потом и из туалета, едва не сбив с ног какую-то старшекурсницу. Сердце в груди выделывало сальто.

Как Вагнер мог сомневаться? Какой ответ кроме «да» он мог предполагать?

Я готова была бежать к нему в кабинет, когда зазвенел звонок, возвещающий об окончании перемены. Следующие пары, психодиагностика, были как раз в той части здания, и я смогу перехватить его перед обеденным перерывом. Или потом, на практике. Или после нее.

Ух, мысли просто несутся вскачь.

Я едва заставила себя успокоиться перед входом в аудиторию, но Катя, конечно же, заметила, как из меня буквально бьет возбуждение.

Я уселась на место рядом с ней, то и дело расплываясь в глупой улыбке, которую не могла сдержать. Боже, Боже, Боже! Меня рассматривают в качестве кандидата! В самую крутую школу страны, туда, где учатся самые сильные психопрактики!

Я постаралась заглушить свои мысли, включив придуманную мной «заставку» с большим городом, по которому сновала куча гомонящих людей.

Я столько раз использовала этот город в качестве отвлечения, что уже даже не продумывала — просто включала, когда было нужно. В большинстве случаев прокатывало на «ура». Пока люди в городе ругали пробки и спрашивали друг у друга, будет ли сегодня дождь, внутри себя я скакала от радости и вопила — короче, сходила с ума.

А ручка моя в это время кропотливо заносила в тетрадь слова Вишневской: «избежать возникновения положительного переноса при работе психолога с клиентом невозможно…».

Как мне такое удавалось? Очень просто. Расщепление личности. Диссоциация, раздвоение на уровне коры, можно называть как угодно, сути не меняет.

Нет, я, конечно, не была Билли Миллиганом (прим. — реальный человек и герой книги Дэниела Киза, Уильям Миллиган страдал расщеплением психики, утверждал, что в его голове живет 24 человека), но и тех двух Фаин, которые там жили, мне хватало.

Более подвижная Фаина-экстраверт, то есть, я, отвечала за то, что видят люди. Я обожала компании, друзей, тусовки, шумные вечеринки. Интроверт чаще прятался и страдал от шума и голосов. Это тоже была я, но я немножко другая.

Фаина-экстраверт могла передавать мысли. Фаина-интроверт была телекинетиком, то есть могла перемещать предметы размером с кошку и более в пространстве. Именно поэтому ручку держала моя рука, а не мой направленный на нее поток энергии. Мне удавалось играть только с большими предметами. Наличие у меня за плечами решения суда о выплате ущерба за утопленную в реке соседскую машину говорило о том, что пока этот навык я до совершенства не довела. Но я честно не хотела ее трогать. Просто пока не научилась контролю.

Может, поэтому меня и позвали в «Ланиакею»? Может, им нужны такие, слегка ненормальные?

Я надеялась расспросить у Вагнера — если, конечно, как обычно не начну блеять в его присутствии, — а пока постаралась сосредоточиться на положительном переносе. Очень интересная вещь, если так разобраться. Психолог работает с клиентом, забирается ему в душу, ковыряется там, доставая на свет божий комплексы и заставляя клиента лить слезы все пятьдесят минут сеанса. А клиент начинает считать психолога своим ближайшим другом и даже влюбляется, не понимая, что такая близость — это часть работы специалиста, для которого разговор по душам — всего лишь еще одно диагностическое исследование вкупе к другим.

Это была одна из причин утверждения закона о запрете применения способностей у преподавательского состава. Преподаватель не должен был оказывать на студента никакого воздействия. Только книги, только объяснения «на пальцах». На практике задача преподавателя заключалась только в наблюдении. Работали мы в парах, друг с другом, учась на собственных ошибках.

Вагнер утверждал, что если учить материал, то вероятность ошибки сведена к нулю. Пока, судя по результатам, не учил лекции никто.

Когда прозвенел звонок на обед, я выскочила из аудитории, как ошпаренная. Дверь в кабинет Вагнера была полуоткрыта. Я сказала Кате, что он попросил меня зайти, и что я догоню ее внизу. Она только кивнула, сочувственно похлопав меня по плечу.

— Крепись, подруга. Если что — я помогу с эссе.

Мне было стыдно врать, и потому я просто промолчала. Остановившись возле двери, я на мгновение застыла, стараясь напустить на себя невозмутимый вид. Но толпа, высыпавшая в коридор по звонку, не располагала к сосредоточенности. Я постучала и после короткого «Войдите» просунула голову в дверь.

— Денис Николаевич, можно?

Он нажал кнопку выключения на компьютере и обернулся:

— Голуб, что в слове «войдите» прозвучало неоднозначно?

Я опять забормотала извинения, но он махнул рукой, прерывая их.

— Смотрели?

— Да.

— Что скажете? Согласны?

Я кивнула. Вагнер стащил очки, став без них чуточку менее строгим, и убрал их в очечник. Побарабанил пальцами, словно раздумывая, потом поднялся и взялся за свой портфель.

— Давайте так. Седьмое марта послезавтра, а завтра у меня выходной, и я не смогу вас проконсультировать. Вы ведь не совсем понимаете, что происходит, за исключением того, что в «Ланиакее» вами заинтересовались.

— Но ведь они приглашают меня, да? — уточнила я.

— Именно. Но с оговорками. Поскольку инициатива исходила от меня, я должен буду разъяснить вам все то, что разъясняют их кураторы другим ученикам. Вы сейчас идете обедать?

— Д-да. — Господи, почему в его присутствии я даже на слове из двух букв ухитряюсь заикнуться?

— Идемте. За обедом я все вам расскажу.

Видимо, мое выражение лица было более чем говорящим. Вагнер и я? Обед? Свидание? Свадьба? Девочку я назову Валентина, Валечка…

— Голуб, у вас абсанс (прим. — отключение сознания, одна из разновидностей эпилептического приступа)? — Вагнер взял с вешалки черное пальто, прошел мимо и придержал для меня дверь. Я вышла, стараясь не коснуться его даже краем одежды. — У меня еще дела, так что далеко не пойдем. Я знаю здесь одно место, где любопытных будет поменьше… Вы так пойдете, без пальто?

— Ой. Я сейчас, мигом. — Я вспыхнула до корней волос и почти бегом понеслась к лестнице.

— Да не неситесь вы так, я вас подожду у входа, — сказал он мне вслед.

Я споткнулась и едва не улетела кубарем вниз. Точно ненормальный день.