Ланиакея

Глава 4

Темное московское небо казалось тяжелым, как надвинутая на брови меховая шапка. Прохожие поглядывали вверх и быстрее передвигали ноги, торопясь добраться до дома, пока не началась метель. Мы отъехали от стадиона и двинулись прочь по наполненным машинами московским улицам, и асфальт блестел, отражая огни, как водная гладь.

— Итак, ты видела Калину. — Это был не вопрос, но я все равно сказала «да», когда Вагнер спустя какое-то время заговорил. — Чего она хотела?

— Тамара Калина считает, что я и профессор Аткинсон... убили ее сына, — выговорила я не без труда, хотя в уме эту фразу уже репетировала. — Видимо, хотела мне об этом сообщить.

— Значит, сообщить, — голос Вагнера звучал спокойно, но мне все равно стало не по себе. — И каким же образом она тебе это сообщила?

Я заколебалась.

— Не жалей ее, Голуб, — сказал он, не поворачивая головы. — Никто из вас двоих в случившемся не виноват.

Я даже открыла рот, когда поняла, о ком он.

— Так она и с Аткинсоном говорила? Приходила сюда же?

— Два дня назад, — кивнул Вагнер. — И тоже, как видно, хотела ему... сообщить.

Но кто сказал ей, что мы занимаемся на стадионе? Кто-то из морталов? Откуда она могла узнать?..

— Она меня напугала, — призналась я, понимая, что лучше выложить все и сразу и не заставлять вытягивать слова из меня клещами. — Вот в чем дело, вот почему Андрей появился в иллюзии. Она была не одна, с каким-то мужчиной... и он ее вроде как пытался урезонить, но она была практически бесконтрольна... Схватила меня за руки, — Вагнер покосился на мои лежащие на коленях руки, — я еле вырвалась.

— Если ты снова ее увидишь, то скажешь нам, это во-первых, — сказал он, когда я замолчала. — Во-вторых, ты напишешь заявление в полицию. Джек тоже видел ее всего раз, и, возможно, она больше не появится. Но если... — Он поймал мой взгляд в зеркале. — Ты сделаешь, как я сказал.

Я кивнула.

— Хорошо, Денис Николаевич. Я сделаю.

— Можешь говорить мне «ты», когда мы одни, — сказал Вагнер после недолгого молчания, и когда я посмотрела на него, неожиданно добавил, словно нужны были какие-то дополнительные аргументы: — Ты ведь уже это делала. И не только сегодня.

— Ладно, — буркнула я, стараясь не покраснеть.

— Что «ладно»?

— Ладно, Денис... — сказала я, чуть запнувшись, — я буду говорить тебе «ты».

Он еле заметно кивнул, и мы поехали дальше молча. За окном проплывали огни, текли рекой машины, убегали вдаль люди. Где-то сверкала иллюминация, и в парке, к которому мы приближались, уже запускали фейерверки те, кому, как видно, не терпелось дождаться зимы.

Очередной сноп огней взвился в воздух, причудливо закружился, рассыпался, снова соединился... Я отвлеклась от своих мыслей и пригляделась. Снова залп, но, погодите, это не огненные всполохи летают в темном небе, танцуя в причудливом танце, а...

— Левитаторы!

Да, это были они, и, судя по ловкости, с которой левитаторы выделывали в воздухе «мертвые петли», «бочки» и замысловатые «восьмерки», это были профессиональные спортсмены; воздушные гимнасты, решившие поразвлечь толпу, а заодно и развлечься сами.

Я буквально приклеилась к стеклу носом.

Как бы здорово было оказаться сейчас там! Наверняка там есть и снаряды, и, боже, как же я иногда скучаю по гимнастике, как же я хотела бы хотя бы одним глазком взглянуть на них!..

Я заметила, что мы остановились, только когда Денис одним движением отстегнул мой и свой ремень безопасности и открыл свою дверь, впуская внутрь холод и ночь, и звуки.

— Выходи, — сказал он, когда я вопросительно и недоверчиво на него поглядела. — У нас есть немного времени. Посмотрим на них.

Я выбралась из машины и задрала голову вверх, глядя почти зачарованно на летающих в воздухе людей, одетых в костюмы со светящимися и переливающимися нашивками. Еще один «выстрел» — до нас донеслись довольные детские крики и аплодисменты. Спортсмены синхронно вылетели из-за деревьев, создали в воздухе звезду, закружились...

— Идем ближе, — сказал Денис, останавливаясь рядом. — Отсюда ничего не видно.

Я последовала за ним.

Каменная дорожка совсем скоро привела нас к центру парка, где собралась небольшая толпа. На площадке посредине установили несколько светящихся неоном гимнастических снарядов: бревно, брусья, конь; кучка психопрактиков в костюмах с принтом Федерации спортивной гимнастики фотографировалась с желающими, которых, к слову, было много.

На моих глазах одна из девушек прыгнула на брусья, крутанулась несколько раз на верхней жерди и ушла ввысь под одобрительные крики толпы, не прекращая вращаться.

Чуть подальше раскрасневшиеся после полета левитаторы хлопали друг друга по плечу, подмигивали детишкам, уже выстроившимся в очередь, чтобы полетать, и спрашивали на полном серьезе, кого из них будет тошнить в воздухе.

— Высоко в небо полетят только настоящие храбрецы! Кто здесь храбрый?

И детские голоса загудели, доводя до смертельной бледности мам:

— Я-я-я-я-я!

— Что они делают, Голуб? Что ты видишь? — спросил Денис, когда следующая гимнастка подошла к брусьям.

— А ты?

Девушка начала выполнять элементы, сначала медленно и без применения способностей, но постепенно усложняя и добавляя то, что без левитации сделать было бы просто невозможно.

— Переворот, стойка, перехват... — неуверенно предположил он.

— Ну да, так и есть, — кивнула я, не отводя от гимнастки взгляда. — Вот только ты видишь отдельные детали и элементы, а я... наверное, я вижу еще и имена. Хоркина. Шапошникова. Корбут. Шушунова. Чусовитина (прим. — Фаина называет великих гимнасток, впервые выполнивших сложнейшие гимнастические элементы, некоторые из которых затем были названы их именами). Удивительно... каждая из них сделала то, чего до этого не мог сделать никто другой, шагнула за край, показала, что предела нет — и это все без надежды на что-то «невидимое», что удержит в воздухе и не позволит упасть. Мы делаем это, потому что у нас есть способности, но дорогу ввысь нам проложили абсолютные «нули».

Первая партия верещащих детей взмыла вместе с левитаторами в воздух, и я замолчала. Полет был таким захватывающим, что у меня... да, у меня захватило дыхание от восторга. А мамы так вообще охали и ахали, наблюдая за парящими в воздухе чадами.

Впрочем, там парили не только чада. Приглядевшись, я увидела среди летунов и взрослых, и они вопили будь здоров. Я не удержалась от смеха, впрочем, смеялись почти все.

— А ты когда-нибудь летал с левитатором? — спросила я, поворачиваясь к Денису и все еще улыбаясь.

— Никогда, — ответил он.

— Хотел бы попробовать?

— Нет уж, спасибо, — сказал он как-то уж очень быстро, но тут же пояснил: — У меня левиакрофобия. Боязнь высоты, но связанная именно с левитацией. Она не мешает мне летать на самолете и смотреть вниз с крыши стоэтажного дома, но при попытке оторваться от земли с левитатором я чувствую себя так, будто падаю в бездонный колодец.

— А я однажды летала, — сказала я.

Во мне вдруг пробудился дар красноречия, и следующие пятнадцать минут я провела, рассказывая, как здорово мы провели время на Живописном мосту. Народу вокруг становилось все больше, и в какой-то момент мы заметили, что на Дениса оглядываются... психопрактики, уж им-то точно грех не знать профессора Вагнера в лицо.

Так что мы ушли от площадки и направились обратно к машине: просто два человека, идущих бок о бок, и они уже целый час как оба называют друг друга на «ты».

— Да, я в курсе ваших ноябрьских похождений, — дослушав меня до конца, неожиданно сказал Денис. — На следующей практике у морталов только и было разговоров, что о них. Я бы сказал даже: слишком много разговоров для одного дня.

У меня чесался язык спросить, что говорила о празднике Ника, но я не знала, как подобраться к теме, не вызывая подозрений, так что заговорила о другом.

— У моей сестры Гали тоже есть фобия. Боязнь темноты из-за ее способности заглядывать в сознание людей в коме. Из-за этого она уже пять лет спит только при свете и постоянно видит кошмары. Говорит, в мозгу находящегося в коме человека царит мертвенная тьма.

Некробиопсихологам иногда требовалось несколько дней, чтобы отыскать разум спрятанного этой тьмой пациента. В этом и заключалась их работа: находить потерявшихся в собственном разуме людей и помогать им вернуться к свету, чтобы прийти в себя.

Если кто из обладателей способностей и творил настоящие чудеса, то это они.

Мы остановились у машины и повернулись друг к другу. Я чувствовала, что мне нужно что-то сказать, как-то поблагодарить Дениса за то, что он позволил мне побыть здесь — но не знала, как это сделать. Все казалось странно банальным и глупым, когда мой импринт стоял в шаге от меня и глядел мне в лицо.

Все — кроме того, что сейчас этот вечер завершится.

— А в твоей семье есть психопрактики?

Мой вопрос был бездумным, бестактным и слишком личным, но было уже поздно. И я застала его врасплох, я увидела — но если бы кто-то мне рассказал, я бы не поверила никогда, — как на обычно холодном и непроницаемом лице Дениса Вагнера проступают на мгновение растерянность, сожаление и приглушенная, но все еще очень сильная боль, — но почти тут он взял себя в руки и вернул маску на место.

— У моих родителей нет способностей, — ответил ровно. — А была ли вспышка у моей дочери, я не знаю. Я не видел ее с тех пор, как моя бывшая жена Ильзе забрала ее с собой в Европу. — Небольшая пауза. — Больше десяти лет.

— Ильзе... испугалась твоей вспышки? — спросила я осторожно.

Денис еле заметно кивнул.

— Да. — Еще одна пауза, на сей раз подольше. — После того, что случилось, она решила, что я опасен для нее и Хельги. А у меня тогда не хватило настойчивости, сил и уверенности в обратном, чтобы переубедить ее... и суд, который запретил мне общаться с дочерью, пока Хельге не исполнится четырнадцать.

Я молчала. Таких историй даже у нас в Зеленодольске были сотни. Жены, ушедшие от мужей, мужья, расставшиеся с женами, мать Антона Лаврова, бросившая его отца и двоих детей, потому что один из психодиагностиков, прибывших в город, оказался ее импринтом...

— И вы больше никогда не виделись?

— Нет, — сказал Денис. — Никогда.

С площадки донесся взрыв смеха, и я вздрогнула и повернула голову в сторону вылетевших из-за деревьев детей. Уж эти-то не боятся способностей. Их родители — да, возможно, но для них, рожденных после вспышки, существование левитации — это реальность, в которой просто приходится жить.

— А ты боишься моих способностей, Голуб? — спросил вдруг Денис, и я снова посмотрела на него. — Испытываешь страх, когда я направляю в тебя поток смертельных частиц?

— Нет, — сказала я тут же. — Нисколько не боюсь, ведь до практики по доверию...

Но Денис остановил меня.

— Именно так звучит ответ, который я написал, а ты заучила. Но сейчас я не пытаюсь проверить тебя на прочность. Я просто хочу услышать правду.

Я переступила с ноги на ногу, прежде чем ответить.

— Тогда да.

— Если бы был какой-то другой способ научиться противостоять смерти, я бы никогда не применил способности против тебя, — сказал он.