Феминизмы. Всемирная история

Протест и предметы, «преобразующие мир»

Убедительные слова учредителей Африканского феминистского форума, будучи напечатаны на бумаге, сами становятся материальным объектом. Книги, брошюры и журналы относятся к самым привлекательным и заметным объектам феминизма. (В них находят выражение глубокие чувства, речь о которых пойдет в главе 6.) Одна австралийская феминистка вспоминала о том, как ей писалось в 1970-х годах — когда она ощущала «опьяняющий прилив феминизма» и «над страницей клубились, будто пар, эмоции: возбуждение, восторг, единение, сестринство»[175]. Для феминизма письмо и чтение имели настолько важное значение, что, с точки зрения некоторых ученых, «женское движение словно бы вызвало себя к жизни письмом»[176].

Это ощущение силы письма привело к экспериментам с письменными принадлежностями с феминистской маркировкой. Например, Женская суфражистская партия Нью-Йорка выпустила черно-желтую (своих «геральдических цветов») перьевую ручку с надписью «Право голоса — женщинам». Английский Женский социально-политический союз также изготовил фирменные ручки, прибыль от продажи которых шла на нужды феминисток. Конечно, ручку можно применить много для чего (в том числе для написания антифеминистских сочинений), но особые отношения феминизма с письменным словом делают ручку ярким феминистским объектом.

На протяжении почти двух столетий силу письменного прибора умножали книгопечатание и переплетное дело, а также развивающиеся средства доставки уже напечатанных слов по всей планете. Печатное слово служило главным двигателем феминистских идей и проектов — в виде книг, брошюр на злобу дня, газет, самодельных журналов. Большую долю этой печатной продукции выпускали не обычные издательства. Небольшие феминистские группы выпускали книги и брошюры, когда у них хватало на это средств. «Миникоми» (mini-komi) — неофициальные бюллетени японского движения за освобождение женщин 1970-х годов — и самодельные журналы движения riot grrrl 1990-х годов издавались на небольшие деньги, в условиях крайне ограниченных технических средств и в отсутствие сетей распространения. Феминистскую культуру книгоиздания поощряли и поддерживали некоторые издательства, не называющие себя феминистскими, но в которых женщины — авторы или партнеры — играли видную роль, например Baobab Books в Зимбабве или Le Fennec в Марокко. Иногда феминистское письмо сознательно поощряли, как это делало индийское издательство Kali for Women. Затевая в 1984 году свой проект, Риту Менон и Урваши Буталия пользовались опытом издания в 1978 году индийского (на английском языке) феминистского журнала Manushi. Основатели рассчитывали расширить публикацию в стране феминистской литературы — в противовес преобладанию книг ученых-иностранцев, в том числе из стран глобального Севера, а также ради того, чтобы печатная продукция обходилась индийским читателям подешевле. Одно из популярнейших изданий Kali for Women — «О теле» (Sharir ki Jaankari). Многотысячные тиражи этой книги не попадали в магазины, а продавались (по себестоимости) деревенским женщинам. Первоначальный текст был составлен в Раджастане по итогам деревенских семинаров, посвященных женскому здоровью. Коллектив более чем из ста женщин подготовил и вручную переплел первый вариант книги. Издание (отчасти напоминающее справочник «Наши тела, мы сами») было нацелено на повышение самооценки деревенских женщин и просвещение для противодействия таким явлениям, как изнасилование в браке и внутриутробный отбор по признаку пола. Участникам последующих семинаров, однако, изображения обнаженного тела показались нежелательными, да и деревенские жители указали на то, что в быту обнажаются редко. Активистки из издательства Kali for Women переработали книгу: теперь тело на картинках было закрыто одеждой, но одежду эту можно было приподнять и все рассмотреть. Мужчины-печатники отказались выпускать и это издание, и тогда Kali for Women поручило задачу делийской типографии, где работали исключительно женщины. Они стали переплетать книги вручную, что позволило издать полезную, учитывающую местные особенности, осязаемую феминистскую книгу[177].

Другие феминистские издательства выработали грамотный визуальный стиль, породивший мгновенно узнаваемую книжную эстетику. Virago Press в 1973 году основала в Лондоне австралийка Кармен Каллил, работавшая в контркультурных изданиях Ink и Oz. Каллил с коллегами твердо решили переиздать (в серии «Современная классика») давно не публиковавшиеся женские сочинения. Зеленые корешки переплетов Virago Press стали признаком легко узнаваемого и оригинального стиля. Как заметил один американец, посетивший книжный магазин в Лондоне: «В Virago прекрасно то, что когда входишь, то лицом к лицу встречаешься со всеми вышедшими его изданиями. Море зеленых книг…»[178]

Ранее зеленый цвет использовали женщины из издательства Cuala Press, выпускавшие, по выражению Джеймса Джойса [в «Улиссе»], книги в «обложках телячьей кожи цвета мочи с прозеленью»{8}. Издательство Элизабет и Сьюзен Йейтс, действовавшее с 1902 года в Чёрчтауне, близ Дублина, никогда не объявляло себя феминистским и гораздо чаще публиковало (книги были роскошными, в духе «Искусств и ремесел», и изготовлены вручную) авторов-мужчин, а не женщин. Элизабет и Сьюзен часто оставались в тени своего более известного старшего брата — поэта Уильяма Йейтса. Но, как рассказывает Симона Мюррей, незамужние сестры Йейтс содержали родственников-мужчин и на протяжении четырех десятилетий (пока Ирландия переживала революцию, гражданскую войну и борьбу за независимость от англичан) обучали состоявший только из женщин персонал типографике и печатному делу. Элизабет и Сьюзен Йейтс подчеркивали, что женщинам необходимы экономическая самостоятельность и доступ на рынок труда. Аналогичные аргументы в 1860-х годах приводили новаторы из Victoria Press (глава 3). Именно основательницы Victoria Press при посредстве лондонского Женского типографского общества предложили Элизабет Йейтс обучиться полиграфии[179]. Сеть проектов содействия женскому труду оставила ценное наследие в виде феминистской и вообще женской печатной продукции.

В целом изготовление книг и журналов — это отдельный мир материальной культуры, связанный с рутинными производственными процессами: сочинительством, переплетным делом, манипуляциями с краской и печатным станком. И даже в конце XX веке, когда радио и телевидение (а после и цифровые медиа) как будто вытеснили печать, исключительно важное значение сохраняют осязаемые, бумажные свидетельства феминистской работы. Филиппинская активистка Анна Лия Сарабия отмечала, что, хотя она записала тысячи часов радио- и телепередач, значение имел прежде всего «печатный след — в виде либо ксерокопированных листовок и газет, либо скопированных на мимеографе монографий, пусть с трудом поддающихся прочтению, либо сборников работ, уже несколько раз опубликованных». Сарабия выступила сопродюсером книги «Рассказы о нашей жизни» (Telling Lives) — об опыте филиппинок, представленной на Феминистской международной книжной выставке (1992) в Амстердаме, и продолжила издавать книги[180].

Технические средства последних двух столетий (в том числе карандаш, ручка и ножницы; печатная машина с ручным приводом Albion и наборный шрифт в 14 пунктов, которыми пользовались сестры Йейтс; станки Gestetner и Roneo, позволившие недорого тиражировать бюллетени и брошюры и преобразившие в XX веке процесс распространения феминистских знаний; усложнившиеся приборы наподобие пишущей машинки IBM со сферической шрифтовой головкой; электронная обработка текста и цифровая полиграфия) сыграли ключевую роль в воплощении феминистских идей и оформлении творческой энергии.

Повседневный труд, финансовые операции и торговля феминистскими объектами были для феминисток не менее важны, чем трагический, революционный опыт баррикад, накал страстей и воинственность. В этой главе описывается широкий круг предметов — продаваемых и покупаемых, переделываемых, переиначиваемых, позволявших «прикоснуться» к феминизму. Феминистские движения брали вещи (от пинтового бокала, пользовавшегося у феминисток временным успехом, до морской губки — возможно, не по своей воле сделавшейся «животным-компаньоном») на вооружение, обрабатывали их, раскрашивали, дарили, продавали, хранили и собирали.

Мысль о том, что феминизм можно превратить в товар, оказалась скандальной. Скептики опасались, что это втянет радикальное политическое движение в сферу прибыли и производства. Всеядный бизнес, в самом деле, иногда стремился превратить творческие способности феминисток в один из товаров. Впрочем, зарабатывание денег порой представлялось активисткам полезным (глава 3). Политическим движениям нужны средства, что прекрасно понимали суфражистки начала XX века. Женщины ставили себе на службу книжные магазины, умение редактировать тексты, дизайн и полиграфию — и все это позволяло осуществлять активистскую деятельность иного рода. Историк Джоан Мари Джонсон полагала, что «деньги были действенным средством ускорить перемены в глубоко патриархальном в то время обществе»[181]. Появившиеся на рынке коммерческие женские пространства могли служить трамплином для женщин, которых пугала перспектива визита в группу роста самосознания. А феминистские журналы, значки, ручки, шарфы и плакаты давали женщинам возможность разобраться со своей феминистской идентичностью или в не слишком серьезной форме рассказать о своих убеждениях.

В следующей главе мы займемся феминистской модой. Эту же я закончу настоящим гимном феминистской материальной культуре. Его автор — австралийская феминистка Дени Фуллер — рассказывает о «женской» эмблеме:

Мы делали этот символ из бумаги, жести, ситца, изображали краской, в ход шли древесина, аппликация, стразы, серебро, картон, лен, шерсть, холст, деним, мел, фломастеры, маркеры, фарфор, батик, витраж, тату, волокно, глина, хрусталь, песок, бисер, блестки и жевательная резинка. Мы размахивали им, таскали на себе, рисовали, наносили его по трафарету, ламинировали и вышивали, помещали его на серьгах, подвесках и кольцах. Мы видели в кулаке знак решимости. И соединяли их по два: это обозначало сексуальность и солидарность. Мы в невообразимых количествах изготавливали его на кухнях и задних дворах, оклеивали им фонарные столбы и стены магазинов, рассылали по почте и раздавали на улицах. Мы любили его, а он любил нас[182].