Феминизмы. Всемирная история

Грозный гул освобождения

Песня «Carry Greenham Home» Пегги Сигер с опозданием заняла место в уже сложившемся музыкальном ландшафте женского движения за мир. Палаточный лагерь Гринхэм-Коммон около запасной авиабазы НАТО стал исключительно женским протестом против размещения американских ядерных ракет в английском Беркшире. Одна из самых продолжительных в истории женского движения акций длилась девятнадцать лет. Протесты начались в 1981 году с марша, в котором приняли участие тридцать шесть женщин и четверо мужчин. Демонстрантов (они отправились из Уэльса), назвавших свою акцию «Женщины за жизнь на Земле», вдохновил ранее состоявшийся марш за мир (от Копенгагена до Парижа). Они преодолели 193 километра и явились к Гринхэм-Коммон, но пресса проявляла мало интереса к их поступкам до тех пор, пока активисты, применив прием суфражисток эдвардианского времени, не приковали себя к внешнему ограждению базы. В лагере мира побывало более 30 000 женщин. В декабре 1982 года они встали в живую цепь по периметру базы, чтобы «обнять» ее. Участница вспоминала:

Взявшись за руки, мы составили живую цепь в девять миль [14,5 км] длиной, чтобы сдержать ужасы войны, чтобы встать между ними и нашим миром и сказать: мы встретим ваше насилие любящими объятиями, поскольку это вернейший способ его обезвредить. Какой сильной я почувствовала себя, присоединив голос к волнам голосов, прокричавших: «Свобода!» А потом по базе прокатилось далекое эхо[331].

В лагерь — разбитый и населенный именно женщинами — приезжали и мужчины. Их пускали не везде, но они помогали, например, присматривать за детьми. Лагеря у ворот базы, названные по цветам радуги, имели отличительные признаки. Осаждавшие Фиолетовые ворота женщины считались религиозными и пели в основном о матери-земле. Лагерь у Оранжевых ворот был пространством, безопасным для детей. Здесь много внимания уделялось музыке. В лагере у Зеленых ворот стояли воинственно настроенные активистки, а обитательницы лагеря у Желтых ворот фокусировались на борьбе с расизмом. В таких сложных условиях (отсутствовала проточная вода, электричество и телефонная связь) ежедневное творчество — пение, танцы, плетение и так далее — стало поддерживающей деятельностью. Песни нередко адаптировались. Хорошо известные песни с несложным повторяющимся текстом (их иногда называли zipper songs, «песнями-молниями», за то, что их можно моментально переделать и привести в соответствие с изменившимися условиями) служили оперативным источником ресурсов протеста. Так, активистки из лагеря Гринхэм-Коммон переиначили детскую песенку «Frère Jacques»:

Сила женщин, сила женщин
Велика, велика!
Бомбы уничтожим, бомбы уничтожим
На века, на века!{16}

1 января 1983 года — история, наделавшая много шума, — 44 женщины проникли на базу и, пока их не арестовали, целый час танцевали на крышке ракетной шахты и пели под аккомпанемент скрипок и саксофонов. Затем начались регулярные попытки прорезать ограждение. В том же году манифестантки сумели демонтировать 6,4 километра забора прежде, чем успела вмешаться полиция. Они также сопровождали военнослужащих на физподготовку на плато Солсбери-Плейн, держали их за руки и пели, что делало выполнение упражнений невозможным[332].

Лагерь мира Гринхэм-Коммон получил большую известность, и рядом с другими базами появились аналогичные лагеря. Катрина, осаждавшая базу Уоддингтон в Линкольншире, вспоминала свои ощущения:

Лагерь процветает, женская культура развивается. Она яркая, смелая и новая. Мы оплели ограду, спели новые песни, учились жонглировать и на протяжении двух недель блокировали главные ворота… Атмосфера волнующая: похоже на сбрасывание старой шкуры и отращивание новой, ярко окрашенной. Ощущение нашей силы опьяняет[333].

Все это обходилось активисткам недешево. Обитательниц Гринхэм-Коммон регулярно (иногда ежедневно) изгоняли приставы, которые уничтожали палатки и костры, но потом на деньги музыканта и художницы Йоко Оно был приобретен участок рядом с базой, что избавило манифестанток от притеснений со стороны полиции. Демократическое и антииерархическое пространство, управляемое женщинами, нередко было трудно организовать, и часто возникали конфликты по поводу тактики, подотчетности и инклюзивности. Жительницы женского лагеря по-разному понимали даже саму категорию «женщина». И все же эксперимент с «женской культурой», лесбийской сексуальностью и женским пространством, устроенный в непосредственной близости от в высшей степени маскулинного места — ракетной базы эпохи холодной войны, — оказался чрезвычайно вдохновляющим.

На сохранившихся записях слышны исполняемые у ворот лагеря и забора американской авиабазы песни, провоцировавшие яростные попытки полицейских и работников базы заставить протестующих замолчать. В некоторых песнях есть сопровождение, но многие исполнялись только под импровизированный бит. Некоторые строки из гринхэмских песен («You Can’t Kill the Spirit» и другие) превратились в лозунги и разошлись по всему миру в виде граффити и наклеек. Песни посвящены не только защите мира и ядерной угрозе. «Reclaim the Night» — известная гринхэмская песня о проходивших по всему миру маршах конца 1970-х годов против мужского насилия. В песеннике Chant Down Greenham есть песни о ведьмах («Weave your power with the wind, we will change and we will spin» и так далее — отсылка к экофеминизму Мэри Дейли). Этому сопутствовало заимствование у коренных американцев и австралийцев изображений змей и пауков. Песню «You Can’t Kill the Spirit» сочинила активистка чикана-феминизма Наоми Литтлбер Морена, рассерженная тем, что у коренных американцев отобрали их землю. Заимствование потенциально обогащало феминистскую мозаику и отражало ее пестроту, однако могло оказаться и неловким (из-за невнимательности к тому, что такое посягательство может оказаться формой привилегий белых) присвоением музыкального наследия. Уловив серьезный интерес к историческим и духовным источникам «женской» власти, женщины из Гринхэм-Коммон прибегали к причитаниям. (Этот обычай уходит корнями в культуру кельтов, но встречается и в Древней Греции и Древнем Риме.) Причитания выражали ощущение катастрофы в случае ядерной войны и придавали протесту политический и эмоциональный смысл. Первый марш «Женщин за жизнь на Земле» сопровождался причитаниями. Одна из участниц, Джейн, прежде не знавшая об этом обычае, вспоминала:

Это было похоже на целительную практику — выплакать горе, тревогу из-за того, что олицетворяла [военная] база… Звуки рвались из глубины души, у меня гудело в ушах, и, кажется, я была на грани обморока — у меня из глаз полились слезы. Мериса [еще одна демонстрантка] тоже плакала, мы обнялись. Для меня это как бы довершало опыт марша и приковывания. На самом деле это венчало всю мою жизнь, прожитую до того момента[334].

Выступление женщин из Гринхэм-Коммон в 1982 году у Вестминстерского дворца, где заседает парламент, назвали «стенанием»: с помощью звуков они взялись преодолеть физические барьеры. Одетые в черное, держащиеся друг за друга женщины наполнили Вестминстерскую площадь жуткими звуками не поддающейся выражению скорби. Одна манифестантка объясняла: «Если бы мы просто явились и стояли снаружи с плакатом, то нас с легкостью могли проигнорировать, зато с помощью звука мы все-таки смогли проникнуть в здание»[335]. Плач и гул также оказались уместным способом обозначить феминистское присутствие во враждебном окружении. Так, в 1984 году группа манифестанток из лагеря Гринхэм-Коммон посетила ежегодное общее собрание цинковой компании Rio Tinto, чтобы выразить протест против ее насилия по отношению к общинам в Австралии, Панаме и Намибии. В те моменты, когда феминистки считали, что выступавшие члены совета директоров (все — мужчины, все белые) лгут, они гудели или причитали, чтобы сорвать мероприятие. После скандирования обвинительных речовок, в которых упоминались отдельные члены совета: «На ваших руках кровь, поджигатели войны!» — из зала вывели трех женщин. Однако оставшиеся в зале активистки возражали настолько решительно, что продолжать заседание стало невозможно, и изгнанных пришлось впустить обратно. Признававшие в этом случае важность звука активистки записали заседание на пленку и передали ее другим протестующим, поощряя заимствование тактики «аудиовмешательства».

Причитания не только стали выражением общей скорби, но и (как указывает исследовательница Маргарет Лавэр) указывали на роль женщины как «моста, связующего живых и мертвых, посредника» между прошлым, настоящим и будущим. Плач по поводу годовщины бомбардировки Хиросимы и Нагасаки отразил это чувство истории, горя, утраты будущего из-за войны. Акции в память о жертвах ядерного оружия повсеместно стали частью глобальной тенденции. Манифестантки из лагеря Гринхэм-Коммон стали известны всему миру и присоединились к коллегам в других местах протестной активности. Так, в 1983 году слухи о строительстве на Сицилии, в Комизо, ракетной базы НАТО привлекли туда гринхэмских женщин. Активистки подверглись жестокому обращению со стороны полиции и были арестованы, но оставшиеся на свободе женщины окружили тюрьму и провели в поддержку соратниц «кричащую акцию» (с песнями и так далее). Арестованным не позволяли отвечать товаркам, но тюремные правила не запрещали им петь. В песнях арестованные рассказали о том, что с ними происходит, и в том числе о том, что полицейские сломали одной из женщин руку.

Как и в случае суфражистки Этель Смит, тюремный опыт английских борцов за мир был наполнен пением. В 1980-х годах женщинам, оказавшимся в лондонской тюрьме Холлоуэй за пацифистские выступления, предлагали (как и другим заключенным) «добровольно» собирать игрушки Alien Space Invader. Бывшая заключенная Сара Грин вспоминала:

Ожидалось, что женщины будут прикреплять к машинам орудия и укладывать в коробки… Мы сидели за своим столом и гудели, и я сообщила главному, что мы не намерены этим заниматься, поскольку игрушки — военные… Мы начали петь: «Заберите у мальчишек пушки». Этот человек необычайно смутился и закричал на надзирательниц: «Уведите их отсюда!» Многих женщин это очень позабавило. Больше нас не просили работать[336].

Гудение, пение, скандирование, плач и причитания оказались действенными при сопротивлении аресту и в тюрьме, в ситуациях, когда нужно было заявить о своих притязаниях на пространство, при оплакивании утраты будущего (из-за угрозы атомной войны). Строка из популярной в лагере песни Холли Ниар «We Are a Gentle Angry People» указывает на то, что манифестанты «пели, чтобы остаться в живых»[337].