Феминизмы. Всемирная история

Автономное пространство

Предоставление Вайолет Джонсон собственного жилища молодым работающим афроамериканкам, получившим таким образом убежище, — практика, знакомая и следующим поколениям активисток. В 1970–80-х годах наблюдался взрывообразный рост количества феминистских убежищ, приютов и безопасных пространств, организовавшихся главным образом чтобы помочь пострадавшим от того, что все чаще стали называть «домашним насилием», а также от сексуального насилия и насильственных домогательств. Прежде спорили о допустимости избиения жен. Новая терминология подчеркивала и то, насколько насилие распространено и проблема серьезна, и то, что домашнее насилие затрагивает не только жен, но и подруг, детей и других родственников.

В Австралии распространение приютов для женщин начиналось, как правило, с убежищ при церквях, открытых женщинами, действовавшими подобно Вайолет Джонсон. Но в 1970-х годах распространилось понятие патриархата (глава 2), повлиявшее на феминистский подход и вдохновившее женщин на организацию пространства совсем иного рода. Феминистки, сосредоточившись на перенесенном ими насилии, при котором вина нередко возлагалась на самих же женщин, предложили альтернативный подход: они увидели в мужском насилии по отношению к женщинам не проявление индивидуальной патологии, а структурную черту патриархатного общества, желающего сохранить статус-кво.

Признание масштаба и значения мужского насилия по отношению к женщинам привело к необходимости поиска новых пространств, где ему можно было бы противостоять. В начале 1970-х годов открылись приюты (например, Halfway House в штате Виктория), чтобы у женщин было безопасное место, где они смогли бы переосмыслить свою жизнь, отдохнуть и почувствовать, каково это — самим контролировать положение. Помещения никогда не пустовали, а часто бывали даже и переполнены. Пространство для приготовления пищи выделялось минимальное, и все свободное место занимали матрасы. В приютах сообща трудились их обитательницы, наемные работники и волонтеры. Особенно важным было участие первых в принятии решений и ежедневном труде: это был способ вовлечь их в феминистскую дискуссию и избежать «избавительного» — кто-то пришел и решил за них все проблемы — подхода. Вначале импровизированные приюты располагались дома у активисток или в сквотах. Тем не менее они оказывали важную помощь в тех очень частых случаях, когда ни полиция, ни социальные службы не горели желанием помогать женщинам, имевшим дело со склонными к насилию партнерами.

Австралийское государство неожиданно скоро стало финансировать приюты: средства на национальную программу поддержки убежищ для женщин выделяются уже с 1975 года. Женское движение Австралии было более, чем в других странах, склонно видеть в правительстве полезного союзника: это открывало новые возможности, позволяло расширить и обустроить доступные для женщин места. Однако встал вопрос автономности от государства (появилось понятие «фемократ»: «феминистка» + «бюрократ»). Австралийские феминистские институты попали в зависимость от финансирования, которое могло прекратиться при смене правительства. К тому же это, как правило, ставило в привилегированное положение образованных и белых женщин, обладающих большей уверенностью в себе и знанием бюрократических процедур[137].

Связи с государством вызвали особенно острую реакцию у коренных австралиек и породили у них огромные сомнения в гостеприимстве и безопасности феминистских заведений. Память коренных народов о том, насколько бесправными они были, о программах насильственного изъятия детей, стерилизации, о надзоре социальных служб препятствовала их взаимодействию с государственными органами. Некоторые женские организации, например Союз австралийских женщин, в 1950–60-х годах пытались вовлечь в свою деятельность коренных австралиек и принять во внимание их опасения. Союз австралийских женщин (связанный с левофеминистской Международной демократической федерацией женщин) регулярно сообщал о борьбе коренных австралиек с выселением. Движение за освобождение женщин 1970-х годов, однако, было в меньшей степени связано с борьбой женщин, подвергавшихся расовой дискриминации, и женщин из рабочей среды. В 1996 году Тика Ян Уильсон, сотрудница феминистского приюта, рассказывала, что персонал разделился на два лагеря: белых женщин и представительниц коренного народа кури. Несмотря на декларируемый приютом антирасизм, белые сотрудницы, как правило, считали коллег-кури ленивыми. Они плохо понимали, что это может быть культурным стереотипом и что с учетом расовых кодов и культурных ценностей приют может восприниматься как место «для белых»[138].

Белые феминистки предпочитали воспринимать гостий приюта просто как женщин, игнорируя особую уязвимость коренных австралиек при обращении за помощью. Речи о сестринстве, учитывая долгую историю агрессии и сексуального насилия со стороны белых расистов, звучали наивно или бестактно. Белые женщины, активно участвовавшие в работе социальных служб, в XIX–XX веках стремились контролировать общины коренных жителей, и эта практика иногда возрождается в феминистских приютах.

Аналогичным образом в Австралии иммигрантки столкнулись с дискриминацией в системе, уделявшей мало внимания их особым нуждам и почти не оплачивавшей услуги переводчиков. Сотрудницы приюта часто не желали давать иммигранткам места в приюте, поскольку полагали их заведомо не способными оставить склонных к насилию партнеров. Одна из них вспоминала, что коллеги «считали иммигранток упрямыми и считали бессмысленными попытки поддерживать их и укреплять их самооценку, поскольку те, как правило, возвращались домой, к применяющему насилие партнеру»[139]. Причину насилия иногда усматривали в этнической принадлежности, а не в обособленности и бедности как структурных факторах, делавших определенные группы с большей вероятностью жертвами насилия и с меньшей — способными ему противостоять. Приюты, возглавляемые белыми австралийками, также временами отказывались оспаривать расистские стереотипы о том, будто иммигрантки нечистоплотны или будто им требуются особенные условия (диета, религиозные нужды), так что некоторые вводили неформальный запрет на прием иммигранток. Одна из сотрудниц такого учреждения вспоминала: «Не проходило и недели, чтобы вы по меньшей мере в двух-трех приютах не слышали: никаких вьетнамок, никаких турчанок, никаких аборигенок, никаких арабок»[140]. В итоге появились специализированные приюты для иммигранток или коренных жительниц — как, например, группа поддержки иммигранток из Италии Co. As. It., основанная в 1975 году в Карлтоне, пригороде Мельбурна. Группе предложили воспользоваться государственным финансированием, но, как и следовало ожидать, в меньшем масштабе, чем «формально общедоступным» (mainstream) женским приютам. Доминирование «белых», англо-американских ценностей в австралийском движении, организовавшем приюты, оставило феминистские заведения лишь отчасти доступными для иммигранток и представительниц коренных народов.

Основным занятием активисток было организовывать и отстаивать феминистское пространство, однако то, что у них получилось, оказалось также связанным и с ограничениями, и с надзором. Женщины без привилегий, предоставляемых классовой или расовой принадлежностью, иногда испытывали трудности с доступом в женские центры, приюты, книжные магазины и другие открыто феминистские заведения. Организация заведений с государственным финансированием или совместно с социальными службами и полицией повлекла за собой проблемы для феминисток. Жестокое государство, причастное к подавлению, заключению в тюрьму и депортации неимущих, людей с инвалидностью или квир-персон, иммигрантов и цветных, вынуждало феминисток при определенных обстоятельствах держаться подальше от финансирования.

Некоторые феминистские пространства были очень непостоянными или не вполне контролировались женщинами. Другие благополучно существовали даже в довольно неожиданных местах — например, в церковной общине с мужчиной во главе или в малых предприятиях. Феминистки не всегда тратили деньги на то, чтобы построить долговременное сооружение или тщательно отделать его. В конце XX века бюллетени и самодельные журналы выглядели кустарными и выходили непостоянно, причем это была сознательная политика. Временами амбиции феминисток ограничивались контролем над микропространством женского тела и тем, как оно располагается в пространстве. Небольшие интимные пространства и короткоживущие СМИ, однако, оказались не менее важными формами воплощения феминистских мечтаний, чем более крупные и надежные: место в Конституции, или защищенное от посягательств рабочее место, или женские центры, архивы, библиотеки и книжные магазины, составляющие инфраструктуру современного феминизма(ов).

Теперь обратимся к эфемерным объектам феминизма — например, к появившейся в революционную эпоху 1840-х первой почтовой этикетке, посвященной защите прав женщин.