Феминизмы. Всемирная история

Глава 6. Чувства

Эмоции давно стали частью непростого процесса, включающего в себя переосмысление гендерного порядка и выдвижение феминизма на передний край идеологической борьбы. Когда мне было лет пятнадцать, мне попалась в руки напечатанная феминистским издательством Virago книга с узнаваемым зеленым корешком — «Моя блестящая карьера» (My Brilliant Career) австралийской бунтарки Стеллы Франклин, бросившей вызов общественным условностям, а также тяжелой и нудной работе и настоявшей на своем праве стать писательницей. Автору этой книги, опубликованной в 1901 году под мужским псевдонимом Майлс Франклин, было всего шестнадцать лет. Несмотря на разделявшие нас тысячи миль и целые десятилетия, отказ Стеллы от гетеросексуальных любовных отношений нашел сильный отклик в моем сердце. Пару лет спустя не менее сильное впечатление произвел на меня написанный в 1950-х годах роман Симоны де Бовуар «Мандарины» (The Mandarins) — о напряженной, неуклюжей любовной связи, связавшей Чикаго и Париж. Эта книга, случайно попавшаяся мне под руку в одной южноафриканской библиотеке, перенесла меня в пространство очень серьезного анализа отношений между полами. Тексты, о которых идет речь, помогли мне в юности установить эмоциональную связь с феминизмом. Впрочем, когда один из учителей спросил, не поджигаю ли я на досуге лифчики (bra burner), я не поняла, о чем он говорит.

Оглядываясь назад, можно отметить, что для требований феминисток характерны не только провоцируемые ими сильные чувства, но и политика эмоций. Хосефа Амар-и-Борбон, стремившаяся в «Рассуждении» (Discurso, 1786) представить женщин рациональными существами, среди прочего решительно заявляет, что они имеют право на счастье. Не исключено, что Амар-и-Борбон, объявлявшая счастье правом, оказала влияние на авторов Декларации независимости США.

Чувства занимали главное место в политике конца XVIII века — и мужчины, и женщины в обществе могли открыто выражать широкий спектр эмоций. Хотя в следующем столетии приемлемые обществом эмоции подавлялись, чувства сохранили свое политическое значение. Отсутствие счастья становится характерным признаком угнетения женщин в XIX веке. Нора, героиня пьесы «Кукольный дом» (1879) Генрика Ибсена, признается: живя в доме отца, а впоследствии мужа, она была не счастлива, а «только весела». Ее готовность убежать от примитивного «веселого» брака, изображенная норвежским драматургом, стала одним из самых устойчивых образов женской свободы для мыслителей конца XIX века и продолжала находить отклик в XX столетии.

Пьеса Ибсена стала первым текстом, переведенным на японский язык (в 1911 году) редколлегией журнала «Сэйто». Испанское издание «Кукольного дома» вышло в 1892 году, в 1918 году пьесу перевели на китайский язык, в 1923-м — на бенгальский и гуджарати, в 1938-м — на хинди. Бунт Норы в «Кукольном доме» стал объектом глобального культа и начал использоваться для изображения женской эмансипации как притязания на счастье и самореализацию.

Позднейшие версии феминизма также видели в эмоциях территорию политики. В 1968 году Чуд Памела Аллен из сан-францисской группы Sudsofloppen писала:

Наше общество отчуждает нас от наших чувств… Это настоящий императив для понимания самих себя и своего психического здоровья: мы поддерживаем и углубляем контакт со своими чувствами. Первой нашей заботой должно быть не то, хороши или плохи чувства, а каковы они. Чувства — это реальность. Отрицать их существование — не значит избавиться от них. Скорее напротив: принимая их, можно наладить с ними отношения[231].

Название Sudsofloppen не значит буквально ничего и было выбрано с тем, чтобы предотвратить наклеивание ярлыков. По мнению Sudsofloppen, освобождения проще достичь в группах с небольшим количеством участниц. В такой обстановке женщины могли рассказывать о своем опыте и делиться «описаниями форм, которые приняло угнетение в жизни каждой». Эту модель роста самосознания или самопознания раньше связывали с итальянским и американским движениями за освобождение женщин, но у них существовал и альтернативный источник вдохновения — маоистская практика «проговаривания горечи» (sùkŭ). Эта модель связана c известным высказыванием Мао: «Женщины держат половину неба» (fùnǚ néng dǐng bànbiāntiān), и в ней сначала идет обнаружение угнетения, указание на него, а за ним следует и коллективное действие. Маоисты иногда называют эту процедуру так: «Говорить о страданиях, чтобы избавиться от страданий».

В 1960–70-х годах феминисток в Австралии, на Кубе, во Франции и ФРГ вдохновляло представление о женщинах коммунистического Китая и Вьетнама как о таким образом освободившихся и получивших силу и власть. После визитов активисток в Китай появлялись важные тексты, например «Половина неба» (La Moitié du Ciel) Клоди Бруайель, опубликованная во Франции в 1973 году. Этот бестселлер, вскоре переведенный на немецкий, испанский и английский языки, получил известность в Европе, Центральной и Латинской Америке. Бруайель подчеркивала, что коммунистки свободны в выражении своих чувств и следовании им, и предрекла, что эти приемы станут мировой феминистской практикой[232]. Глубоко впечатлившаяся этими заявлениями американская активистка Кэрол Ханиш увязывала это с правилом сторонников движения Black power — «говорить обо всем прямо» — и в 1970 году выразила свое отношение в феминистском лозунге: «Личное — это политическое»[233].

Подобные идеи не смещали фокус внимания феминисток с критики общества в целом на чувства индивидуальных активисток. Напротив, эмоции имели ключевое значение для выявления структурного характера угнетения женщин и демонстрировали, почему освобождение необходимо. По мнению участниц Sudsofloppen,

в группах роста самосознания мы в полной мере ощущали то, о чем раньше говорили отвлеченно: в этом обществе невозможно по собственному желанию быть женщиной. Мы поняли, что если сами не возьмемся за переустройство общества, оно в конце концов нас прикончит[234].

В этой главе речь идет о внутреннем, инстинктивном чувстве, лежащем в основе феминистской борьбы, и о политических требованиях нового «чувствования». Лишь недавно чувства стали объектом интереса историков феминизма. Феминизм считали «политикой чувств», связанной с переживанием гнева — сильного чувства, которое приобрело для феминистской деятельности важнейшее значение. Гнев может быть связан с грубыми стереотипами, описывающими активисток, и в ряде случаев оборачивается очень разрушительным, болезненным личным опытом. Но заострять внимание только на гневе неверно: это означало бы упустить из виду столь же важное для феминисток чувство — любовь. Для некоторых главной сферой приложения любви и заботы выступало материнство — доступная исключительно женщинам область эмоциональной привязанности, способная занять центральное место в феминистской деятельности. Для других феминизм предлагал сердечность, дружбу, доверие и страсть между женщинами — ключевые векторы феминистских перемен.