Святые российских катакомб (Отверженные святые России. Жития новомучеников)

(Из книги Регельсона, стр. 168-169, 469-471.)

"О хулах этих я узнаю впервые от Вас; о единственно же возможном для меня отношении к ним Вы имеете полную возможность судить хотя бы по тому ужасу, с каким "отталкивал я от себя мысль о безблагодатности совершаемых сергианами священнодействий и таинств". Вы сами отмечаете этот мой ужас и, приобщая после сего и меня к таким хульникам, говорите просто неправду. Если хулы такие действительно кем-нибудь произносятся, то они плод личного темперамента говорящих, плод — скажу Вашими словами — "беспросветной темноты одних и потери духовного равновесия другими". И как горько, Владыко, что потерю духовного равновесия обнаруживаете и Вы в равную меру. Для своей христианской любви, имеющей по Вашему сознанию "некоторую смелость верить, что грозное изречение Господа ("Всякий грех и хула простятся человекам, а хула на Духа не простится человекам," — Мф. 12, 31) не будет применяться к этим несчастным со всею строгостью, Вы, однако, не осмеливаетесь найти более любовный способ воздействовать на них, как постановление Вашего Синода от 6 августа 1929 г. за № 1864, воспрещающее, несмотря ни на какие просьбы, отпевать умерших в отчуждении от Вашего церковного управления. Не говоря уже о перемазывании крещеных, тем же Св. Миром помазанных, каким намазуют и послушные Вам священники, или о перевенчании венчанных. В апреле Вы в заботе о заблудших хлопочете о снятии клятв Собора 1667 г., а в августе — вызванный Вашей деятельностью не для всех еще ясный спор церковный закрепляете как непримиримую церковную вражду.

Не забудьте, что вражду такую Вы создаете своим синодским постановлением главным образом с теми, кто за время существования обновленчества разных призывов своим православным чутьем, не зная писаных законов, безошибочно определяли подлинную церковную правду и возвращали к ней самих пастырей, пошатнувшихся было на своей церковной стезе, вследствие книжнического пользования писанными церковными правилами. В постановлении Вашего Синода за № 1864 послышался мне подобный же приговор иудейских первосвященников: "Народ сей, иже не весть закона, проклят суть" (Ин. 7, 49).

Происходит это от того, конечно, что отрицательное отношение к Вашей деятельности по управлению церковному Вы с Синодом воспринимаете как отрицание самой Церкви, ее таинств и всей ее святыни. Поэтому же Вас так изумляет, что, воздерживаясь от совершения с Вами литургии, я не считаю, однако, ни себя, ни Вас стоящими вне Церкви. "Для церковного мышления такая теория совершенно неприемлема, — заявляете Вы, — это попытка сохранить лед на горячей плите". Если в данном случае есть с моей стороны попытка, то не к сохранению льда на горячей плите, а к тому, чтобы растопить лед диалектически-книжнического пользования канонами и сохранить святыню их духа. Я воздерживаюсь литургисать с Вами не потому, что тайна Тела и Крови Христовых будто бы не совершится при нашем совместном служении, но потому, что приобщение от чаши Господней обоим нам будет в суд и осуждение, так как наше внутреннее настроение, смущаемое неодинаковым пониманием своих церковных взаимоотношений, отнимет у нас возможность в полном спокойствии духа приносить милость мира, жертву хваления. Поэтому во всей полноте свое воздержание я отношу только к Вам и единомысленным с Вами архиереям, но не к рядовому духовенству и тем менее к мирянам. Среди рядового духовенства очень немного сознательных идеологов Вашей церковной деятельности...

Как бы ни подчеркивали Вы строгость суждения канонов, на какие ссылаетесь в обличение непослушных Вам, Ваши толкования производят малое впечатление и на непослушных и на все церковное общество, совершенно перестающее доверять диалектической канонике, развившейся у Вас до ужасающих размеров с появлением обновленчества. Вспомните, как на основании канонического буквализма учредительный, обновленческий так называемый Собор 1923 г. осудил Патриарха не только на лишение сана, но и монашества. Поэтому не злоупотребляйте, Владыко, буквой канонических норм, чтобы от святых канонов не остались у нас просто каноны. Церковная жизнь в последние годы слагается и совершается не по буквальному смыслу канонов. Самый переход патриарших прав и обязанностей к митрополиту Петру совершился в небывалом и неведомом для канонов порядке, но церковное сознание восприняло этот небывалый порядок как средство сохранения целости патриаршего строя, считая последний главным обеспечением нашего православного бытия, особенно ввиду обновленческого отрицания идеи Патриаршества".

На это письмо митрополит Сергий ответил письмом от 20 декабря / 2 января 1930 года, защищая свои "права", как обладающего всей патриаршей властью. Вскоре после этого письма митрополит Сергий и его послушный Синод объявили, что митрополит Кирилл был предан церковному суду и освобожден от управления епархией; в отличие от митрополита Иосифа и других более откровенных оппонентов митрополита Сергия он, однако, не был полностью запрещен или отлучен.

Больше ничего не было сделано ни одним из иерархов до 1933 года, когда митрополиту Кириллу был предоставлен краткий период свободы (в городе Гжатске) от ссылок и тюремных заключений. 15/28 июля этого года он адресовал последнее письмо митрополиту Сергию, подытоживая свою позицию. (Текст из книги Регельсона, стр. 175-179). Оно начинается таким образом — со ссылкой на семидесятый год своей жизни, который только что наступил:

"Достигнув возраста, являющегося, по слову Св. Псалмопевца, начальным пределом земной человеческой жизни (Пс. 89, 10), стоя, так сказать, в преддверии могилы, сознаю свой долг разъяснить своим собратьям-архипастырям, пастырям и верующему народу, почему я считаю Вас узурпатором церковной власти и отказываюсь повиноваться административно-церковным распоряжениям Вашим и учрежденного Вами Синода. Между тем у меня нет непосредственной возможности довести свое исповедание до слуха Церкви и потому я вынужден это сделать, обращая его к Вам, дерзновенно утверждающему себя первым епископом страны; может быть и по искреннему заблуждению и во всяком случае с молчаливого попустительства части собратий епископов, повинных теперь вместе с Вами в разрушении канонического благополучия Православной Русской Церкви".

Остальная часть этого послания еще раз подробно описывает причины, по которым митрополит Кирилл отказывается признать власть, на которую предъявляет свои требования в Церкви митрополит Сергий.

В течение этого времени на свободе митрополит Кирилл вошел в активный контакт (и сам подбадривал, и организовывал) с "непоминающими" митрополита Сергия, теми, кто поминал только имя митрополита Петра на Богослужениях, а теперь создавали отдельную церковную организацию, позднее названную Катакомбной Церковью. В двух посланиях, написанных до его следующего ареста в июле 1934 года, он дает каноническое основание для своей деятельности, которое продолжает быть каноническим основанием до сего дня не только для "непоминающей" катакомбной Церкви в России, но и для Русской Зарубежной Церкви. Декрет патриарха Тихона от 7 /20 ноября 1920 года, который митрополит Кирилл цитирует как точное каноническое основание для церковной организации, утверждает, что тем, кто отрезан от церковного центра в Москве, следует организоваться как можно лучше в их обстоятельствах, выбрав старшего из своей среды главным иерархом.

Письмо № 4, январь 1934 год