Святые российских катакомб (Отверженные святые России. Жития новомучеников)

1. Письмо от 17/30 мая 1925 г.

Мы с Вами не достигли того духовного состояния, когда чисто духовное, вернее, благодатная энергия препобеждает не только немощь нашей плоти и тела, но окрыляет связанный этим бременем наш тоже не всесильный и без Бога бескрылый дух. До поры до времени все мы живем богатыми естественными, от природы и родителей нам данными физическими и духовными запасами. Дух Божий и Господь действует через эту нашу физическую свежесть и энергичную душевность. И сама жизнь в эту пору открывает нам еще не все лицо свое, потому в нас так много бодрости и еще чаще хорошего идеалистического и всякого другого задора. Но эта полоса рано или поздно кончается, наступает для всякого своя Гефсимания с ее бореньями и изнеможением до кровавого пота, а потом и Голгофа. То и другое и мучительно и страдно, и всего чаще страдно именно тем, что дух наш должен отрешиться от своей праведности (как бы чиста и идеальна нам ни казалась она) и примириться с праведной волей Божией, для нашей душевности всегда стеснительной и трудной.

Вы пишите, что к 1-му мая должно быть "то-то", и от этого стонет все Ваше сердце и Вы говорите: "Это воля Божия, в ней ничего не может быть мучительного", а все же Вы мучаетесь. Вспомните кровавый пот Гефсимании, вспомните эти постоянные слова нашего Учителя, что идти за Ним можно только "взявши крест", и все это должно сказать Вам, что переход нашего духа в волю Божию всегда мучителен, как и всякий вообще переход от более простой формы бытия в более совершенную и высшую, как всякое и физическое и тем более духовное рождение. Мы имеем здесь на земле только начало этого всецелого перехождения нашей воли в волю Божию, нашего разума (даже верующего) в Разум Божественный, нашей маленькой и несовершенной любви в совершенную и всеохватывающую Любовь Триипостасную. Когда человек уже более полно, положительно (то есть любя это, считая за единую правду жизни) становится на сторону этой Вечной Правды или совершенно отталкивается от нее, то он уже больше не живет и обязательно умирает. Он прошел все, что может дать эта жизнь и созрел для будущего.

Смысл личной Гефсимании — внутренно страдая и трепеща, терпеливо выполнять нам заповеданное, не нервируя себя тем, почему это так, а не иначе, потому что одинаково иногда к Богу приводят как сильные потрясения от живого восприятия добра, так и страшные падения. Иуда все время был со Христом и Его предал; разбойник все время был без Христа и в Него уверовал. Если бы ни в жизни Господа, ни в истории нашей веры не было ясных указаний на эти смены светлого и темного и конечного торжества светлого, то и тогда, конечно, было бы страшно, но мы должны обвеселять свое сердце словами апостола Павла, сказанными про иудеев и язычников, быть может, приложимыми и к теперь живущим: "ибо всех заключил Бог в непослушание, чтобы всех помиловать" (Рим. 11, 32). Мы к тому же не знаем, как близки или далеки от нас скорбь "дней тех", которой никогда не было и которую не могут вынести даже избранные, если б ради них Господь не сократил дни ее. Мы живем во время, когда нужны слишком большие потрясения, чтобы не только разбудить мысль человека, но чтобы вернуть человека к средоточию всего истинно человеческого — к его сердцу. Понятна отсюда Ваша физическая и душевная усталость. Будем нести покорно крест Его, ожидая если не здесь, то там от Господа отдыха и полного откровения глубочайшего смысла всего, что нас теперь так ранит и бьет.