Негасимое пламя

– А где все?

– В питомнике, – Верховский рухнул на стул и с неожиданным ожесточением придвинул к себе клавиатуру. – Водворяют, кого наловили.

– А ты?

– А меня прокляли.

Щукин сделал страшные глаза.

– Серьёзно? Чем?

– Идиотизмом, – огрызнулся Верховский. – Прямо при рождении. Вить, что лучше: труп или тень на свободе?

– Ну, – Щукин честно задумался, – наверное, труп хуже. Потому что это уже точно труп, а тень ещё неизвестно, натворит ли чего…

– А если она потом перебьёт половину Подмосковья?

– Тогда тень хуже. Но ведь не факт, что перебьёт.

– Так и запишем, – буркнул Верховский себе под нос.

Витька ещё немного помаялся тяжкими размышлениями и осторожно спросил:

– Тебя тень, что ли, прокляла?

– Угу. Сказала, чтоб я сбрендил. И ещё по мелочи.

– Нифига себе, – Щукин озадаченно поскрёб затылок. – Ну… Проклятие – это же вероятности, правда? То есть, может, и не сбудется…

– Медик примерно так же сказал. Либо сбудется, либо нет.

Странное дело: почему-то, несмотря на упрямые попытки сохранять невозмутимый вид, Верховский на деле всерьёз беспокоился из-за проклятия. Он привык думать, что жизнь его не имеет никакой особенной ценности – в первую очередь, для него самого. Однако с тех пор, когда это было действительно так, слишком многое успело измениться. Знать бы ещё, что именно… Отвлекшись на несколько мгновений от рапорта, Верховский прижал ладони к лицу и с силой потёр переносицу. Угнездившаяся во лбу зудящая боль от этого, кажется, только усилилась.

Отдельская дверь весело хлопнула. В кабинет влетела Сирена, напомаженная и пахнущая целым парфюмерным магазином. Верховский с трудом сдержал вздох: в последний раз он виделся с ней ещё до нового года, и уж на этот счёт прекрасно понимал, что изменилось за прошедшие дни. С Сиреной непременно нужно поговорить начистоту, но… не сейчас. Леший побери, им ведь ещё чёрт-те сколько работать вместе…

– Мальчики, как дела? – с придыханием пропела Сирена. Ярко обведённые глазки метнули в сторону Верховского чересчур красноречивый взгляд.

– Да ничего, Марин, потихоньку, – неискренне протянул Витька.

Верховский против воли поморщился. Имя принадлежало не ей. Она – Сирена, громкая, яркая, надоедливая, и не более того. Это не отменяет того, что он повёл себя с ней, как форменная скотина. Именно что скотина: великовозрастный телёнок, впервые обнаруживший, что в мире есть что-то кроме привычного стойла… Может, тень и сулила ему безумие, но пока в наличии только не ко времени пробудившийся рассудок – неудобный, язвительный, беспощадный. И назад уже никак. Жребий брошен.

Он с трудом дождался окончания смены. Несмотря на усталость, свернул с привычного маршрута; ветхий подземный поезд, грохоча сочленениями, поволок его на самый верх карты метро, в хорошо знакомые, хоть и порядком подзабытые места. Упрятанная в рюкзак книжка, против обыкновения, ничуть не манила нырнуть в выдуманный мир. Верховский бездумно смотрел, как мимо окон ползут в никуда серые жилы кабелей, и рассеянно поглаживал в кармане сгиб сложенного вчетверо блокнотного листа. Он не выпускал бумажку из пальцев, пока шёл от метро к автобусной остановке, трясся в тесной вечерней толкучке и месил подошвами слякоть на тротуарах, протянутых вдоль сонных многоэтажек. Чёрные асфальтовые линии улочек походили на следы, оставленные в грязном снегу ползучим чудовищем. Та, что вела Верховского, вплотную подходила к очерченному далёкими городскими огнями озеру сумрака, но боязливо изгибалась и уходила в сторону, обратно к свету и шуму.

Старый пустырь никуда не делся, словно неведомый морок укрывал его от взгляда городских властей. Разве что трубы подновили: в грязно-бурых отсветах электрического зарева они горделиво поблёскивали новенькой оцинкованной сталью. Верховский медленно двинулся вдоль серебряной змеи. Похоже, его проклятие начало сбываться ещё до того, как было наложено: затея с самого начала казалась не столько безнадёжной, сколько безрассудной. Впрочем, со своими-то возможностями он не мог придумать ничего лучше.

Место он узнал. Не сумел бы сказать, по каким именно приметам; может быть, просто по тому, как идеально вписались бы в этот клочок пространства давно потухший костёр, хромоногое полусгнившее кресло и нахохлившиеся от холода фигуры одетых в обноски бродяг. Амулет-детектор слабо осветился красным; похоже, Феликс всё же ждал, что прежний знакомец сюда заявится. Приблизившись к трубе, Верховский вынул из кармана лист бумаги и аккуратно заткнул под металлическую обшивку – снизу, над самой кромкой слежавшегося снега, туда, где бродяги когда-то прятали добытые неправедным трудом купюры. В записке было всего несколько слов: «Хочу тебя выслушать. Выбери время и место. Оперуполномоченный Ноготь». Соорудив собственную сигнальную цепочку поверх чужой, он отступил на несколько шагов и задержался на минуту-другую, прежде чем уйти. На месте Феликса он выждал бы для надёжности пару часов, прежде чем мчаться проверять сработавшие чары.

Но рано или поздно непременно явился бы.