Негасимое пламя

XXX. Вниз

На столе перед Харитоновым лежала пакостного вида бумага. Командиру она тоже не нравилась: честный вояка терпеть не мог чихвостить подчинённых, но ему, в отличие от Ерёменко, некуда было сбагрить эту обязанность. Приходилось выполнять.

– Жалуются тут на тебя, – пытаясь казаться грозным, сумрачно сообщил Харитонов. Сослуживцы притихли и навострили уши. – Говорят, ты контрольские сигналки без спросу трогаешь.

– Они для того и созданы, чтобы их кто-нибудь когда-нибудь потрогал, – огрызнулся в ответ Верховский. Скорее от досады, чем из искреннего возмущения: как ни крути, а у него не было ни формального предлога, ни вменяемого оправдания лезть в треклятую квартиру Журавлёва. – На кой чёрт контроль суёт распознающие сигналки по каким-то медвежьим углам?

– Не наше собачье дело, – вздохнул Харитонов. – Ты-то что там забыл?

– Да ничего, мимо шёл, – не моргнув глазом, соврал Верховский и прибавил для убедительности: – Приятель у меня там рядом живёт.

– Бывают же совпадения, – командир в притворном изумлении покачал головой. – Надейся теперь, что контроль в это поверит. Ещё одна такая бумажка, – он взял со стола присланную с двенадцатого этажа кляузу и брезгливо встряхнул её, словно буквы могли осыпаться с убористых машинописных строчек, как мелкие чёрные тараканы, – и карьеру тебе как пить дать зарубят. Если не уволят.

Месяц тому назад Верховский только пожал бы плечами. Работа-то хоть и любимая, но не единственно возможная, а размер жалования сверх необходимого минимума был ему безразличен. Раньше. Теперь волей-неволей приходилось задумываться.

– Больше не повторится. Буду обходить наблюдаемые объекты десятой дорогой, – пообещал он скрепя сердце.

Оба они – и командир, и подчинённый – понимали, что настолько сложные чары просто так никто на обывательские квартиры не вешает. Насолил контролю этот Журавлёв. Харитонову, небось, и самому интересно до чертей, но – не полезет. И Верховскому не позволит. Так и сгинет под ворохом календарных листов дурно пахнущая служебная тайна…

– Напиши объяснительную, – с тщательно скрываемым облегчением велел командир. Наверняка думал, что они станут долго мотать друг другу кишки, до хрипоты доказывая сомнительную правоту. – То-сё, мимо проходил, не знал, не видел, случайно вляпался…

– Сделаю, – буркнул Верховский, нехотя забирая жалобу. – Они сами никакую объяснительную написать не хотят, нет? Я им улики из «Самоцвета» ещё в декабре сдал. Где экспертиза?

– Где, где… – Харитонов утомлённо прикрыл глаза. – Сань, забей на «Самоцвет». Всё уже, нету его.

И «Ларца» тоже нету – распродали по каким-то загребущим рукам. Верховский хорошо помнил: какой-то шустрик – то ли Сапунов, то ли Сапранов – забегал после нового года, пытался выпытать подробности дела. Опасался связываться с бизнесом, замазанным в торговле нелегальщиной. В итоге прикупил на делёжке несколько розничных салонов и, наверное, остался доволен. А ящик с непонятной металлической пылью так и стоит, всеми забытый, где-то на контролёрской свалке вещдоков…

– Вот так мы с контрафактом боремся, – ядовито процедил Верховский. – Разворошили кубло, а что в итоге? Нет тела – нет дела…

– Ты это, остынь, – осадил его командир и опасливо покосился на греющих уши сослуживцев. – Наша забота – отловить и повязать, а дальше пусть башка болит у… у других.

– Так она не болит.

– Не наше собачье дело, – с расстановкой повторил Харитонов. – Если мы сами всё разбирать будем, некому станет всякую нечисть ловить.

– А сейчас мы её просто так ловим, безо всякого выхлопа. Заразу лечить надо, а не симптомы купировать, – проворчал Верховский, упрямо оставляя за собой последнее слово, и вернулся за стол. Ворчать он мог сколько угодно, это никого ни к чему не обязывало.

Зато до глубины честной души пробирало совестливого Витьку Щукина. Приятель долго маялся молча, дожидаясь, пока коллеги расползутся кто куда, а потом сказал как-то виновато, будто сам был причастен к появлению на свет контрольской кляузы:

– Сань, ты не переживай… Подумаешь, бумажку написали! Димка тебя не уволит, точно говорю.

– Я и не переживаю, – покривил душой Верховский. – Но не терпеть же молча.

– Ну да, не дело это, – Витька энергично закивал, осуждающе глядя на злосчастную жалобу. – Слушай, а… Ту историю-то так и не продвинули никуда?

«Той историей» у него называлось декабрьское приключение сослуживца. Для Щукина, как и для всех остальных в отделе, оно выглядело нахальным нападением нелегала – а значит, лишним поводом повозмущаться работой магконтроля, который вообще-то отвечает за отлов неучтённого одарённого населения. В сущности, всё так и обстоит, а подробности ребятам знать незачем. И так старожилы до сих пор косо смотрят из-за клейма профана.

– Не будут её двигать, – негромко сказал Верховский, глядя на полудописанную объяснительную. – Невыгодно. Это ж готовый глухарь, да ещё и… – он осёкся, вздохнул и закончил: – Ну, мой идиотизм. В отчёте некрасиво смотреться будет.

– А если этот тип кого-нибудь убьёт?

– Вот тогда и забегают.

Витька сник. Его пальцы нашарили в вороте рубашки давным-давно выданный медиками вероятностный амулет. Эта привычка к беспомощным и навязчивым движениям порядком раздражала Верховского, однако ругать Щукина вслух он ни за что бы не стал. В конце концов, если колдовская штуковина и впрямь поддерживает подорванные полудницей Витькины силы, пусть хоть дёргает её, хоть грызёт, хоть в кислоту макает – лишь бы продолжала работать.

А вот от кое-какой другой безделушки толку не было и нет. Слабосильный удачливый амулетик, утащенный из квартиры Журавлёва, так и валяется в ящике стола, запертый в футляре с персональным магическим замком. Хозяин побрякушки до сих пор молчит, а вместе с ним молчит и спрятанная за семью печатями истина. Может быть, уже никто никогда не узнает, что пережил Василий Рябов в управских подвалах. Не то чтобы это стало менее важным; скорее, ворох насущных забот совсем заслонил Феликса с его зыбкой правотой.

Да и не выйдет теперь, докопавшись-таки до правды, из принципа хлопнуть дверью.

– Ремонт-то твой как идёт? – наигранно бодро спросил Витька. – Ещё не замучился?

– Чего мучиться? – миролюбиво отозвался Верховский. Житейский трёп, прежде раздражавший его до зубовного скрежета, мало-помалу стал казаться неплохим способом отвлечь собеседника от неприятных тем. – Для себя же делаю.

– Ну-у-у, мороки много, – Щукин неуклюже хохотнул. – Я вот сам бы ни за что не взялся.

– Я бы, может, тоже не взялся, если бы платили побольше.

– Так тебе ж поднять должны были, – шумно и праведно изумился Витька. – За категорию-то!

Верховский поморщился. Ну вот, снова-здорово…

– Подняли, Вить, не переживай, – бесстрастно сказал он и раздражённым росчерком заверил объяснительную. – Пойду отнесу. Пусть подавятся.

Когда он вернулся, смена уже вновь катилась своим чередом: скучающие оперативники развлекались, чем могли. Двое совсем свеженьких новобранцев пристально изучали выданные Харитоновым артефактные патроны; остальные откровенно страдали ерундой, ковыряясь в телефонах и пугая мониторы зевками во всю пасть. Одна Сирена вовсю стучала по клавиатуре, не обращая внимания на мир вокруг. Как-то очень спокойно она восприняла прекращение нерабочих отношений, но с тех пор заговаривала с Верховским только по служебной надобности. Его это устраивало. Он сам не знал, можно ли назвать стыдом чувство, смутно и не слишком навязчиво проступавшее на задворках сознания при встрече с этой женщиной.

Спящих с открытыми глазами оперативников взбудоражил надрывный писк диспетчерского телефона. Все мигом навострили уши, предвкушая проблемы. Сирена внимательно выслушала взволнованно стрекочущую трубку и сухо сказала:

– На входе беспорядки, сработал сигнальный контур. Просят кого-нибудь на задержание и допрос.

– Сань, сходи, – незамедлительно решил Харитонов. Это, надо думать, подразумевалось как наказание за утренний разговор.

Верховский покорно встал из-за стола. Прежде чем выйти из кабинета, он рекрутировал в помощники одного из рядовых; новобранец, обрадованный и напуганный одновременно, порысил следом за старшим на первый этаж. В вестибюле царил деятельный хаос: под наблюдением чем-то опечаленных научников подсобные рабочие громоздили у стены старую технику, иногда упакованную в кое-как сколоченные ящики, иногда не завёрнутую даже в плёнку. Верховский автоматически поискал взглядом знакомую фигурку, не нашёл и утратил интерес к этой возне. Его волновала другая, у самых входных дверей.

Двое охранников с опаской косились на задержанного – мужичка средних лет, смирно сидевшего на потёртой банкетке. На вид лопух лопухом, но жизнь очень давно научила Ногтя не доверять внешности. Представившись привычной скороговоркой, Верховский вежливо поинтересовался, в чём дело. Рядовой взволнованно пыхтел рядом и не знал, куда приткнуть свои скромные таланты.

– Сигнальный контур сработал, – бесхитростно пояснил охранник и продемонстрировал полупрозрачный футляр для конфиската, кое-как перевязанный ленточкой с неактивной печатью. – Вот на эту фигню.

Задержанный растерянно улыбнулся – мол, вот ведь неувязочка, кто же знал, что так получится. Верховский забрал у охранника футляр с упомянутой фигнёй и строго глянул на её владельца – так, для порядка, чтоб не забывал, с кем имеет дело.

– Проводи в сто двенадцатую, – велел он рядовому. Тот с готовностью забренчал наручниками. Верховский повернулся к охранникам: – Кто проводил задержание, тоже попрошу.

Проследив, что все указания выполняются, Верховский замкнул печать – металлизированная бумага остро блеснула оранжевым – и спустил с футляра запутанные ленточные петли. Артефакт – явно не ширпотреб, что-то старое и вряд ли хорошо изученное – выполнен был в виде неброского колечка, успевшего к моменту зачарования потемнеть и покоробиться. Верховский осторожно поднёс к нему ладонь, улавливая отголоски токов в спокойном фоне. Как и следовало ожидать, наложенное леший знает когда колдовство не отличалось аккуратностью. Намешано всё подряд: чары удачи, защитные от слабой нежити, довольно ненадёжные сигнальные… Дремлющее проклятие, хитро связанное с памятью прикосновения. Должно быть, эту-то противоугонную систему и почуяли стационарные контуры. Такие штуки контроль вообще-то запрещает к обороту и свободному применению. Откуда обыватель её взял? Не в «Московском» же «цехе» подобное выкладывают на прилавки…

Помещения в коридорчике, опутанном защитными чарами и увешанном камерами, обитатели Управы звали между собой казематами. Надо думать, незаслуженно: здесь всё слишком на виду. Другое дело – помещения для предварительного заключения, упрятанные на нижние подвальные ярусы; если Феликс не врёт, то побывал он именно там… Но сейчас не до Феликса. Испуганному посетителю вполне хватило и здешних относительно дружелюбных стен: он сидел на жёстком деревянном стуле неестествеено прямо и затравленно озирался по сторонам, словно ему уже мерещилось небо в клеточку. Обыкновенный цивил, к которому впервые обратило строгий взор неумолимое правосудие. Прикрыв за собой бронированную дверь, Верховский без излишней спешки уселся за стол и взял из стопки чистый лист бумаги для пометок. Протокольный бланк уже лежал перед исполненным служебного рвения рядовым.