Негасимое пламя

XXXVI. Закон противоречия

Прокравшийся сквозь задёрнутые шторы солнечный луч прогнал сон за несколько минут до сигнала будильника. По старой привычке, намертво въевшейся во время скитаний по ильгодским дорогам, Яр проснулся мгновенно и полностью, минуя ленивую полудрёму. Потянулся за телефоном: среда, двадцатое июня, без десяти шесть утра. Эти наборы цифр успешно дробили поток времени на осмысленные части, не давая утонуть в текущих мимо днях-близнецах.

– Хозяин изволит позавтракать, – утвердительно, почти угрожающе заявил домовой, просунув морду в приоткрытую дверь. Яр с трудом сдержался, чтобы не прищемить нежити чересчур любопытный нос.

– Прохор изволит мне не указывать, – огрызнулся он, выбираясь из-под одеяла. – Я не хочу есть.

– Да как же! – охнул домовой, целиком протискиваясь в комнату. Каждый раз одно и то же. Когда-нибудь ему надоест. – Утром кушать надо, ещё Николай свет Иванович говаривал, и хозяйка тож…

Яр прикрыл глаза, унимая раздражение. Прохор был одной из двух причин, по которой он не мог избавиться от непомерно огромной квартиры. Старый домовой, привезённый сюда отцом Лидии Николаевны и помнивший несколько поколений семьи Свешниковых, знал слишком много. Однако даже Прохор не имел понятия обо всех тайниках, устроенных здесь прежними хозяевами, и это было второй проблемой. Где-то с полгода Яр перебирал варианты, пока не уверился, что проще всего оставить всё как есть и перебраться на Фрунзенскую набережную. Примерно тогда же он вновь остался один.

– Прохор всё сделал, как велено было, – путаясь под ногами, домовой следом за хозяином выскочил в коридор. – Рубашку нарядную нагладил, ботинки начистил…

– Ботинки я не просил.

– Да как же их не почистить! Надо, чтоб всё как следует было…

– Сделай милость, исчезни куда-нибудь, – в меру вежливо потребовал Яр. Он так и не приучился долго терпеть присутствие настырного домового.

– Пущай хозяин пообещает, что позавтракает!

– Позавтракаю.

– Сегодня!

– Не наглей!

Уловив в голосе хозяина гневные нотки, Прохор наконец внял просьбе и куда-то улетучился. Получив свободу от его общества, Яр умылся и с особенной тщательностью привёл в порядок растрёпанные волосы. Из-за необходимости выглядеть сообразно здешним правилам приличия он острее, чем всегда, чувствовал себя чужим.

Всё нужное – папка с документами, распечатанные плакаты, работа, переплетённая в тиснёную золотом обложку – дожидалось своего часа на письменном столе. Вещи эти смахивали на ритуальную атрибутику, вроде зимних чучелок, какие в Ильгоде с удовольствием жгли в Семарин праздник. Здешним людям не чужды действия, утратившие смысл и превращённые в обряд. В землях к северу от Брая ради права зваться взрослым нужно перетерпеть ночь на капище, а здесь – пятнадцать минут у доски. Это важно. Без этого здесь не позволяют учиться дальше.

Кроме прочего, Яр сунул в рюкзак найденную недавно рукопись. Судя по пожелтевшей от времени бумаге и характерному, очень старательному угловатому почерку, принадлежала она Николаю Ивановичу Свешникову. От изъятия в какое-нибудь секретное государственное хранилище тетрадку спас хитро устроенный тайник, о существовании которого – Яр был почти уверен – не знала даже наставница. Под заурядной клеёнчатой обложкой прятались не только кропотливо записанные наброски расчётов, но и разрозненные заметки обо всём подряд. Николай Иванович немало времени провёл по другую сторону границы и с высоты своей учёности видел там куда больше, чем сам Яр. Его рассуждения иной раз возмущали, иной – завораживали; казалось, полувыцветшие строки говорят голосом непростого в общении, но мудрого собеседника. Отказаться от чтения в пользу других занятий было неимоверно трудно; в дороге или в ожидании эта слабость, по крайней мере, обретала оправдание.

Одежду Прохор и впрямь отгладил безупречно. Нужно, что ли, принести ему мёда – в знак благодарности и примирения… Яр набросил на плечи рубашку и недоумённо уставился на лишённые пуговиц манжеты. Он знал, спасибо наставнице, как устроена здешняя мода, но, закупаясь к защите, как-то не задумывался о подобной ерунде.

– Вот ведь чёрт, – пробормотал он себе под нос и, повысив голос, позвал: – Прохор! Где коробка?

Домовой сей же час явился со шкатулкой в лапах. Артефакты – те, что можно было хранить легально – он прятал где-то в квартире при помощи своих собственных хитроумных чар; Яр и не надеялся самостоятельно обнаружить его укромные уголки. Прохор ревниво проследил, как хозяин ищет среди всякого чародейного хлама что-нибудь подходящее, и не преминул напомнить:

– Не след бы просто так к колдовским вещицам-то прибегать!

– У меня чрезвычайная ситуация, – возразил Яр, неумело стягивая манжету металлическим штырьком. Как и всё прочее в коллекции Свешниковой, украшенные мелкими бриллиантами запонки являли собой шедевр артефактного искусства; тонкий узор чар был настроен на улавливание чужих переживаний. Вряд ли предполагалось, что кто-то станет использовать их всего лишь по прямому назначению. – Не переживай, они легальные. Если спросят, скажу, что, м-м-м, опасался какого-нибудь обмана.

– Как хозяину угодно, – проворчал Прохор, почтительно принимая в лапы запертую шкатулку.

– Всегда бы так.

Но домовой был прав: от артефактов одна морока. Стоило створкам лифта раздвинуться на первом этаже, как левое запястье предупреждающе обожгло сухим жаром. Россыпь бриллиантов вмиг налилась чернотой. Поправив неудачно завернувшуюся манжету так, чтобы металл не касался кожи, Яр воровато огляделся по сторонам. У подъездной двери о чём-то увлечённо судачили соседка-собачница и зачем-то выбравшаяся из своей норы консьержка; обеим не было до него никакого дела. У ног хозяйки потешно валялся на спине лохматый чёрный пёс. Соседка снисходительно посмеивалась, Любовь Ивановна, воркуя, почёсывала собачье пузо – идиллия, да и только. Яр украдкой снова тронул запонку. Нет, не почудилось: артефакт улавливал не радость и не умиротворение, но боль и страх.

– Доброе утро, – нарочито громко сказал Яр, подходя к женщинам.

Обе мигом прервали беседу и повернулись к нему. Консьержка бросила щекотать пса и, охая, выпрямилась. Собака, улучив момент, перевернулась на лапы и отползла к подъездной двери.

– А, Ярослав, здравствуй, – Любовь Ивановна приветливо улыбнулась. – Нарядный какой! Защищаешься, что ль, сегодня?

– Защищаюсь, – отозвался Яр, краем глаза наблюдая за псом. Хозяйка, беззлобно браня питомца, распутывала свившийся петлёй поводок.

– Ну, ни пуха ни пера!

Слабенькую нить спонтанного сглаза он почувствовал так же отчётливо, как до того – жар разогревшегося металла. Мгновенно, почти механически стряхнул её, будто приставшую к одежде соринку. Любовь Ивановна улыбалась всё так же искренне, ожидая принятого здесь суеверного ответа. За спиной запищала подъездная дверь: собачница наконец сладила с любимцем и отправилась на прогулку.

– Ну и зачем? – спросил Яр, поправляя на плече лямку рюкзака. Он прежде не приглядывался к добродушной старушке; она была такой же неотъемлемой частью мира, как ряды почтовых ящиков или потрёпанный ковёр на полу. Вот уже одиннадцать лет. Ничуть не меняясь.

– Что – зачем? – недоумённо переспросила консьержка. В её морщинистом лице не читалось ни злости, ни ненависти.

– Желаете всякого, – выигрывая время, пробормотал Яр.

Какие варианты? Бабушка вполне может быть паразитом, причём не осведомлённым о собственной природе. Или, что хуже, самой настоящей нежитью. Леший побери, хорошо ещё, если пострадать успела только собака!

– Так всегда ж перед важным делом ни пуха желают, – слегка растерянно пояснила Любовь Ивановна – или то, что ею притворялось. – Чего-то воротник у тебя неровно лежит. Иди, поправлю…

Яр перехватил потянувшуюся к нему руку – сухую и холодную. Не может быть, чтобы Лидия Николаевна за столько лет ничего не заметила. Что-то случилось за минувшие два года? Случилось так, что не заметил уже он сам?

– Без резких движений, – сухо предупредил Яр и в лоб спросил: – Вы кто?

– Как кто? – старушка смотрела теперь испуганно. То ли взаправду не понимала, что происходит, то ли, наоборот, очень хорошо знала, насколько он для неё опасен. – Ярослав, ты что? Я ж тебя ещё мальчишкой помню…

Сознания коснулась чужая магия – и тут же бессильно отхлынула. Всё-таки нежить. С нежитью разговор короткий… был бы, если бы не острая непрошенная жалость. Оставлять её здесь нельзя: вдруг в следующий раз под руку ей попадётся совсем не пёс? Сжечь… Яр не раз видел, как Драган без колебаний насылает пламя на неживого, прикинувшегося ребёнком, стариком, женщиной, кем-то родным и знакомым. Леший, он и сам был когда-то способен противостоять тени, кем бы та ни обернулась! Старая консьержка обезоруживающе улыбалась; медлительные секунды скользили мимо. И выбор-то проще некуда: либо она человек, и тогда следует оставить её в покое, либо – нежить, а нежити рядом с людьми не место…

– Отдохните пока, – проронил Яр, наспех сплетая сонное заклятие. Подхватил разом обмякшее тело, холодное и тяжёлое. Нет, если и жечь, то точно не тут, посреди подъезда, у всех на виду…

За порогом отведённого консьержке закутка его нагнала запоздалая светлая мысль, такая простая и ясная. Есть же служба надзора, пусть они и разбираются. Устроив спящую нежить в продавленном кресле, Яр закрыл изнутри дверь, опустил занавески на выходящем в подъезд окошке и торопливо набрал номер. Потянулись гудки.

– Государственная служба надзора, диспетчер горячей линии, слушаю, – сонно пробормотал динамик.

– С добрым утром, – ядовито отозвался Яр. Стрелки на наручных часах показывали начало десятого. – Пришлите, пожалуйста, кого-нибудь. Нужно забрать нежить.

Он коротко рассказал, в чём дело, опустив опасные подробности. Выходило так, что он дождался, пока уйдёт женщина с собакой, и молча обездвижил любительницу полакомиться чужой жизненной силой. Если кому-то взбредёт в голову отсматривать записи с висящих под потолком камер, нехитрая легенда моментально посыплется, но кому это может понадобиться? Здесь ведь никого не убили – так, рядовое чрезвычайное происшествие…

– Принял, – озадаченно сообщил диспетчер, дослушав скупые объяснения. – Существо… э-э-э… не представляет критической опасности?

– Нет. Оно, собственно, спит.

– Вы сможете дождаться наряда?

– Дождусь, конечно. Здесь же люди.

– Скоро приедем, – пообещал диспетчер и попрощался.

Спрятав телефон в карман, Яр огляделся. В тесную каморку вместилось всё нужное для поддержания небогатой на события жизни подъездного стража: кроме стола и кресла, здесь были ещё крохотный холодильник, электроплитка на две конфорки и старенький телевизор, бормотавший что-то о погоде на завтра. На столе лежало брошенное вязание, на подвешенной к стене книжной полке – несколько потрёпанных томиков в мягких обложках. Через высокое окно виднелся утопающий в летней зелени двор. Проверяя догадку, Яр приоткрыл дверцу холодильника. Так и есть: нехитрые припасы сплошь покрыты плесенью, словно про них позабыли несколько месяцев назад. Неживых еда интересует разве что в качестве лакомства, питает их только чужая жизненная сила... Отгороженную занавеской узкую лежанку тоже давно не разбирали: лоскутное одеяло успело покрыться тонким слоем сероватой пыли. Никто не заметил мгновения, когда жизнь оставила Любовь Ивановну. Все, и сам Яр в том числе, просто ходили мимо.