Лето, бывший, я

— Тише, Сова, тише, — сипло шепчет, глядя, как истерично бьётся венка на открывающейся шее. Его ладонь находит мою ледяную, обнимает, греет. — Давай представим, что кубики бросал я?

Поднимает глаза и показывает второй с надписью “кусать”. Кладёт его к первому и поворачивается. Заворожённо слежу, как синяя радужка отступает под натиском расширяющегося зрачка.

Синхронно сглатываем.

Когда он сидит, мы почти одного роста и так близко, что видно как подрагивают его ресницы, чуть хмурятся брови, а белые зубы нет-нет, да закусят нижнюю губу. Внутри так горит, будто выпила ещё шот текилы.

Судорожно вздыхаю.

Вынужденно цепляюсь за него, потому что ноги совсем отказывают. В ответ Лёша подхватывает за талию и усаживает к себе на бедро, проверяя устойчивость. Убедившись, что не рухнем, плотоядно осматривает плацдарм. Так его губы ещё ближе, стоит мне повернуться и…

— Не трясись, птиц, я не вампир… — согревает дыханием подбородок и медленно ведёт зубами по шее. — Почти, — аккуратно, но сильно прикусывает. Ах! Сразу целует место укуса. Влажно, горячо, прикрывая глаза от кайфа. Снова цепь мелких “укусов”, только уже губами, ласково пощипывая нежную кожу. Поцелуи на родинке в вырезе кофты и вновь укусы на шее, ключицах, мочке уха.

Сердце колотится так, что закладывает уши. Просто не верю, что это происходит со мной. Что это он, Нечаев, один за другим взрывает цепь фейерверков внутри. Меня выгибает со стоном. Запускаю пятерню в блондинистую голову, глажу, сжимаю, тяну к себе. Хочется ближе, больше, сильнее. Трётся лбом о плечо. Только сейчас понимаю, как сорвано дышит. Мы оба задыхаемся.

— Сова… Сова… стой, — жаркий сбивчивый шёпот, — я передумал…

Что передумал? Как передумал? Пытаюсь сморгнуть туман и вернуть чёткость зрению.

— К-к-к-усаться? — аккуратно уточняю. Вместо ответа он снова меня покусывает, прокладывая маршрут к мочке уха:

— Нет, кусаться мы обязательно продолжим, — хриплый смешок. — Только всё-таки вспомним, кто кидал кубики.

Ага? К фейерверкам присоединились петарды, оглушая пониманием того, что сейчас придётся действовать мне. С каждым словом губы Лёши еле ощутимо касаются моей щеки, вызывая непрекращающиеся волны мурашек. Он ловит их пальцами, провожая за ворот.

— Аг-г-г-га… — соглашаюсь и сразу оказываюсь на нём сверху, лицом к лицу.

— Вот так будет удобнее, — тихо бормочет.

Стягивает через голову тонкий свитер с высоким горлом. Теперь на нём только ворох цепочек и джинсы. Растерянно моргаю, пытаясь не пялиться на обнажённую грудь, с твёрдыми широкими мышцами. Как-то… внезапно. Пальцы покалывает от желания погладить, но держусь. Сжимаю кулаки — страшно натворить лишнего.

— Готова? — кладёт руки на подлокотники и откидывает голову на кресло, открывая мне мощную шею, — давай, Сова, не трусь.

Несмело прикусываю твёрдую мышцу, наблюдая, как дёргается кадык. Нервно сглатывает. И я вместе с ним. Стараюсь унять дыхание. У него над кроватью панно — подсвеченная неоном линия зашкаливающих кардиоритмов. Это моя прямо сейчас и никакая реанимация не поможет.

— Ещё… — сиплый шёпот, — как я тебе делал.

Я говорила, что тащусь от Лёшиной шеи? Врала. Не тащусь, умираю. Провожу носом от ключицы до уха — гладкая кожа Нечаева пахнет лучше, чем мой самый сладкий сон. Цитрус, лаванда, что-то древесное… Забывшись, шумно вдыхаю… Боги. Пьянею в хлам и плыву.

Осмелев, прихватываю горячую кожу губами и кусаю-целую… Долго-долго. Вижу, как у него сводит живот, грудь рвёт дыхание, пальцы белеют, сжимая ручки кресла. Редкие, тихие стоны. Это всё я? Мне нравится, нравится, нравится, не хочу, чтобы заканчивалось.

Легонько веду зубами по острой линии подбородка, смотрю на губы. Не знаю, что будет завтра, и даже через час. Как он посмотрит и что скажет после всего… Но не прощу себе, если не решусь. Там где-то музыка, гости, салюты, Новый год, а здесь, в тишине усиленной звукоизоляции я целую Алексея Блонди Нечаева. Первая.

— …., - длинно ругаясь, выдыхает мне в губы ёмкое бранное слово, — этого не выпадало, Сова!

Испугавшись, хочу отклониться, но поздно — его руки сорвались с цепи. Одной он жадно притягивает к себе, а вторую кладёт на затылок, фиксируя, чтобы больше не убежала. Также нежно, как с шеей, он пробует мои губы. Не напирая, не врываясь, наслаждаясь вкусом. Моим. Как и я — его… Обнимаю покрепче, вжимаясь в раскалённую грудь, раскрываю губы, позволяя больше и глубже. Мы вместе пульсируем и горим. Кажется, доигралась.

Я много раз целовалась: из любопытства, из вредности, даже из жалости, всякое было, но то, что происходит сейчас…

Мой первый поцелуй, от которого остановилось сердце, и который вновь это сердце запустил, только уже по-другому. Не представляла, насколько ошеломительна близость с тем, кто по-настоящему нравится. Я бы смогла описать ощущения, но набор взбесившейся пиротехники продолжает взрываться в голове, уничтожая последние крохи способности мыслить.

В груди тоже полно фейерверков, искры которых ссыпаются в низ живота, прошивая мелкими острыми спазмами. Со стоном прижимаюсь теснее. Губ недостаточно.

Прохладные руки ныряют под кофту, гуляя то выше, то ниже, слегка остужая пылающую кожу и моментально нагреваясь. Пальцы ласковым перебором одну за другой расслабляют все струны, туго натянутые вдоль позвоночника. Таю и плавлюсь, теряя себя в эйфории.

— Сова… — сипло шепчет в губы между прерывистыми вдохами и поцелуями, — только не ври сейчас, ладно?

О чём он вообще? Тоже пытаюсь отдышаться, вернуть концентрацию и понять, что имеет в виду.

— У тебя ж никого не было? — в голосе сложный коктейль из надежды и обречённости. Второго — больше. Не было, да, но мог бы быть. Сегодня.

Отрицательно качаю головой, не глядя в глаза.

— …..! — снова то ёмкое слово и шумный выдох. Ладони смещаются с бёдер на поясницу, так же поглаживая. — И что с тобой делать? — вопрос риторический, чувствовал, что так будет. Всё? — Надо же было так влипнуть… — усмехается и качает головой.

Лёша, хороший мой, мы оба влипли. Правда, совсем кончилась смелость, но я готова идти дальше. За тобой. Если поведёшь.

Поднимаю пьяный взгляд, надеясь, что в нём он прочтёт всё, что думаю, но Нечаев укладывает меня на плечо, чтобы не видеть, не соблазняться. Дышу цитрусом, лавандой и его собственным ярким запахом, слушаю грохот сердца, кладу руку на вздымающуюся грудь — пусть бьётся прямо в ладонь, целую ключицу, трогаю языком…

— Да, что б тебя!..

Мои губы снова в плену. Последний неистовый поцелуй. Взрослый, глубокий, развратный. Он мог бы сорвать предохранители, только уже чувствую, как падает градус напряжения, как страсть уступает нежности, давая нам возможность спокойно дышать.

Расчёсываю пятернёй его растрёпанные свитером и мной волосы, а Лёша ластится, как большой кот, подставляясь под руку. Нежимся.

— Что-то я как-то устал… длинный день, — светлые ресницы смыкаются. — Давай спать, совёнок?

Подхватывает меня под бёдра и укладывает на кровать. Расстёгивает ремень…

— У тебя же там гости! — ползу к краю.

— Мои и сами замечательно оторвутся, — достаёт телефон, что-то печатает.

— А мои? — плету косички, чтобы в приличном виде выйти из комнаты.

— А твоих развлекут мои, — убирает телефон, — не обидят, не бойся.

Парой движений распускает косы и утягивает в постель, накрывая нас толстым пледом.

— С Новым годом, Сова, — сонно бормочет, укладываясь поудобнее, чтобы можно было обнять со спины. И отключается. Засыпает!

А я? Самое время сбежать к ангелочкам, но лежу. Хочу ещё побыть в этих эмоциях, не делиться ни с кем, не отвечать на вопросы в подробностях или без. Хочу эту ночь оставить себе — спать в его тепле и запахе, прижиматься всем телом, чувствовать дыхание в макушку, приятную тяжесть руки и безграничное счастье. Моё новогоднее чудо.