Лето, бывший, я

Глава 33

Лёшка: Спишь?

Сова: Четыре часа ночи, Нечаев! Или утра? Ты сумасшедший?

Лёшка: Поругай меня поближе…

Следом трубка начинает вибрировать от входящего видеовызова… И так почти каждую ночь третью неделю подряд. У Тимура не получается восстановить документы — очень качественно почистили сервер от электронных, а бумажные, по словам Инночки, выносили коробками. Но оптимизма они с Квасом не теряют, и я стараюсь не раскисать.

Поодиночке не можем спать. Оба бережём несуществующий сон друг друга, давая призрачный шанс, что сегодня-то другой точно уснул. А потом кто-то не выдерживает и пишет такое вот сообщение или сразу звонит, чтобы говорить, пока не придёт настоящий сон почти рядом. Правда, чаще вырубаюсь я, а Лёша собирается на “работу.”

Из Пекина он переехал в одну из южных промышленных провинций, где для их с Власовым проекта собирают дроны, умные часы и ещё кое-какие технические приспособления, о которых он не рассказывает и не пишет. Потому что шпионаж и конкуренция, ну и от Карла мы до сих пор ожидаем любых возможных неприятностей.

Не знаю, на чём держится Нечаев. Днём он на заводе, ночью — кодит и в перерывах немножко спит. Иногда со звонка Тимуру переключается на меня и обратно. У них вроде всё идёт по плану — к концу года должен быть готов прототип, и теперь главное, чтобы производство не подкачало.

Только на заводе постоянно возникают вопросы и хорошо, что знающий китайский Лёша прямо на месте. Это сильно продвинуло проект. Карлу даже можно сказать спасибо… Когда рёбра окончательно заживут. Кстати, Нечаев уверяет, что уже здоров, как конь, но во всех медицинских справочниках пишут, что такие переломы заживают минимум месяц. Не разрешаю ходить без корсета.

Лёшка: Через час — обед, готова?

Сова: Не голодная

Лёшка: Со мной надо. Ну же, не вредничай, птиц, дава-а-ай, закажи себе карбонару

Вздыхаю и заказываю.

Он со мной не только спит, но и ест — звонит во время обедов или ужинов и заставляет присоединяться. На нервяке я сильно похудела, и теперь все приёмы пищи Лёшка называет ритуалом призыва моих щёк обратно. Без него мне невкусно, но он всё равно старается, показывая всякую забавную еду и комментируя подачу. Позавчера, балбес, обжёгся в процессе о какое-то двухэтажное медное блюдо с трубой по центру — внутри оказались горящие угли.

Нечаев раскрывается по-другому, теперь я вижу не синеглазого красавчика с длинной чёлкой, который постоянно удивляет то зрелищем, то ощущениями, то вкусом. Хотя и оттуда умудрился “свозить” меня в Большой Каньон — вырвался на день и показывал полосатые полукруглые горы, сплошь покрытые зеленью, с маленькими длинными лесенками, чуть ли до самых вершин, забирался в исторические постройки, удивительно симметричные абсолютно во всём, просил местных передать мне привет на русском в камеру. Слово “сова” они выговорить совсем не могут, зато “hello” получается вполне сносно… Он дурачился, а я смеялась и плакала — невозможно к нему тянуло.

Такая вот телефонная жизнь. Во сколько бы ни позвонил — всегда отвечаю, всегда на связи. Держу слово, чтобы Лёша был спокоен и не сорвался сюда.

Мы так много говорим. По сравнению с прошлой командировкой, когда я узнавала его заново, сейчас он более расслаблен и открыт. Этот усталый человек в очках с тонкой оправой и красными воспалёнными глазами засыпает меня вопросами и сам рассказывает о детстве, о мечтах… Очень щедр на признания в чувствах. Вовсю строит планы, как бы болезненно они ни звучали. Неизвестно сколько ещё времени ему нужно будет пробыть вдалеке, но “когда я вернусь…” — самые сладкие слова.

Лёшка: Три дня, будь осторожнее, пожалуйста. Парней я предупредил, одна не ходи.

Три дня до даты свадьбы, на которую не явлюсь. Вячеславу и сестре Карла честно об этом написала. Сизов хоть и не показывает, но точно в курсе почему. Скупо ответил и морозится. Сестру же “жених” убедил в том, что у невесты предсвадебный мандраж, и она общается со мной, как с больной — то обходит тему, то уговаривает.

Три дня. Позавчера достала “метеорит” и ношу с собой, чтобы вернуть, когда появится Карл. Просто отдать. Даже передумала просить оставить нас в покое — не услышит. На правосудие в связи с нападением надежда слабая. Карл — гражданин другого государства, даже если ниточка приведёт к нему, он может в любой момент сесть в самолёт и улететь. Если приведёт. На последней встрече следователь лишь покачал головой, мол, вряд ли что-то получится. И, кажется, Карл об этом знает.

Иначе как объяснить, что вижу знакомую машину у себя во дворе, и его самого спокойно выходящего из неё и направляющегося ко мне.

Застываю от неожиданности, хотя готовилась же. В кровь выбрасывается столько адреналина, что начинает мутить и сердце выпрыгивает. Напрочь забываю, куда шла, прирастая к месту. Заставляю руку потянуться к карману, где лежит обручальное кольцо, холодный металл неприятно ложится в пальцы. Достать, отдать, уйти, позвонить Тимуру. Или позвонить сначала?

В памяти вспыхивает момент, когда увидела Лёшу в палате, и эмоции оттого, что мы сейчас не вместе из-за человека, идущего мне навстречу, сгущаются, превращаясь в кипящее негодование. Что я там хотела? Посмотреть в глаза и понять, как внимательный и заботливый мужчина, заслуживший в своё время моё доверие, уважение и привязанность, мог опуститься до такой низости? Даже это бессмысленно. Нет в нём ничего больше для меня. И во мне для него — тоже.

Прохожу мимо Карла к машине, припечатываю “метеорит” к капоту и собираюсь уйти, вытаскивая на ходу телефон.

— И не скажешь ничего, детка? — летит в спину.

Его “детка” я слышала с разными оттенками — ласка, нежность, страсть, но ни разу с насмешкой. Режет слух. Мне бы продолжить путь, набрать Тимура и сообщить, что Карл в городе, а потом всё-таки доехать на встречу с малым составом ангелочков, только этот вопрос выбивает.

— Что, например? — развернувшись продолжаю отходить от него спиной вперёд. Догоняет быстрым шагом, сокращая дистанцию.

— Например, — театрально делает вид, что задумался, и его осенило, — “спасибо”?

Этот цинизм взрывает. Торможу, хватая воздух. Кладу ладонь на грудь, чтобы её не разорвало от возмущения и гнева.

— За что? — интересуюсь, сощурив глаза. Наверное, прямо сейчас я понимаю, что такое холодная ярость, потому что именно она заставляет игнорировать все сигналы тревоги, подаваемые мозгом. Лёшка потратил много времени и слов, чтобы объяснить, почему не стоит вступать в диалог с бывшим женихом, что он опасен, даже если не выглядит таким.

— За то, что уберёг тебя от ошибки, — поднимает брови с лёгким кивком, — за то, что простил и женюсь, несмотря ни на что.

Останавливается в шаге от меня:

— За то, что давал тебе все эти годы, — демонстративно осматривает. — Ты же смогла оценить — каково жить без моей поддержки?

Его взгляд скользит по заострившимся скулам и выступающим ключицам, отмечает синяки под глазами и ставшую свободной одежду:

— Изменилась.

Даже не представляешь насколько. Бет, которая собиралась за тебя замуж, далека от меня на расстояние нескольких галактик. Её заботы кажутся незначительными, а чувства поверхностными, трудно поверить, что это была я. Трудно вспомнить, что я была с тобой.

Карл читает всё это в моих глазах, и с надменной физиономии стекает ухмылка вместе цинизмом и пренебрежением. Ну что, ещё нужно моё “спасибо”? Так я скажу.

— Спасибо, что раскрылся полностью — показал, что способен на низость и подлость, — чеканю последние слова с особым ударением. — За это тебе действительно благодарна. Было бы хуже, узнай я тебя таким через несколько лет. Право на остальную благодарность ты потерял вместе с человеческим лицом.

Начинается дождь, и я не пойму, Карл морщится от редких, крупных капель, падающих на голову, или от моих слов. Кажется, от последнего.

— Ты должна была понимать, — рычит, — в какое положение меня поставила, своей изменой. Кто меня воспримет всерьёз, если невеста, которую я вытащил из…, - вместо слова “дерьмо” или что он там хотел сказать, Карл обводит рукой не самый благоустроенный двор высотки, где снимаю квартиру, — ввёл в семью, в бизнес, видел матерью моих детей… И, главное, с кем! Я просто не мог оставить это без последствий!

— Мстят только слабые, Карл, — вдруг с сожалением понимаю, что заблуждалась на его счёт ещё сильнее. — Всё возвращается…

— Нет, Елизавета, — резко перебивает, — сильные потому и сильные, что не дают вытирать о себя ноги. И весь этот бред про закон бумеранга можешь оставить наивным слабакам. В моём мире действует закон топора — он всегда летит в одну сторону. Эффективно.

— Сильные — это когда несколько человек на одного? — уточняю чисто формально, а внутри всё сжимается от боли за Лёшу.

— Топор — есть топор, — разводит руки в стороны.

Дождь с шумом усиливается, пузырясь в лужах. Люди, обходя нас, спешат в укрытие. Его пиджак и моя толстовка стремительно намокают. Холодно, но пыл не остужает.

— Что изменила твоя месть? Этим “топором” чуть не убили человека!

Эмоция, мелькнувшая у него на лице, пугает по-настоящему. Карл молчит, но я чувствую, что должна быть благодарна ещё и за то, что Лёша остался в живых. Страшно до дрожи. Внутренняя система безопасности вопит, закладывая уши. Инстинктивно делаю шаг назад, готовясь бежать, если придётся. Не станет же он удерживать прилюдно?

Видя мою панику, Карл устало стирает с лица потоки воды. Беседа явно пошла не по сценарию.

— Бет, — говорит уже совершенно спокойно, — я рассчитываю, что ты, хорошенько подумала обо всём и приняла верное решение, — привычным жестом тянется ко мне рукой убрать намокшие волосы со лба и заправить за ухо. — Через три дня свадьба, гости съезжаются…

Резко отшатываюсь. Как он не поймёт?

— Бет больше нет, — качаю головой из стороны в сторону, отступая на безопасное расстояние.

— А кто есть? — заводится, — Сова? — хватает за плечи, с силой встряхивает.

Сердце заходится в ужасе. Высвобождаюсь рывком из железной хватки.

— Я. Которую ты, кажется, так и не узнал, — как сигнал к действию, телефон оживает любимой мелодией, будто абонент чувствует опасность. — Мне пора.

Разворачиваюсь уходить, но со словами: “Мы не закончили!”, Карл ловит меня за запястье и дергает на себя. Я спотыкаюсь о мокрый бордюр, и с криком лечу навзничь, встречая тупую боль в затылке. Последнее, что вижу, опускаясь на дно глубокого колодца, как тёмная туча затягивает ярко-синее, цвета Лёшкиных глаз, небо.

Дальше вспышками: потолок скорой и твёрдые носилки, резкие интонации Карла и флегматичные ответы фельдшера, лампы больничного коридора, суета, щелчки рентгена и гул МРТ. Много чужих рук в перчатках и одни чужие без. Те, что в перчатках раздражающе трогают всю меня, особенно голову, а те, что без — гладят. Хочу, чтобы не было никаких, только тело слишком тяжёлое — никак не пошевелиться. На дне колодца так хорошо… спать.

— Бет, дорогая, просыпайся, — снова эти чужие руки, отстаньте уже!