Лето, бывший, я

Глава 34

— Какой срок? — хрипит Карл.

— Гм, — доктор озабоченно сводит брови и открывает мою карту, которую держал под мышкой.

Задерживаю дыхание. Даже не понимаю почему, ведь кроме Лёшки ко мне с мая никто не притронулся, но всё равно тело сковывает страх, пока доктор листает прикреплённые степлером бланки анализов.

— Судя по ХГЧ, — переводит взгляд на Карла и уточняет, — гормону беременности, не меньше восьми и не больше одиннадцати недель, УЗИ, безусловно, покажет точнее.

В атмосфере палаты что-то неуловимо меняется — повисает общее ошеломление. Оба не можем поверить. Я — потому что мы с Лёшкой всегда были осторожны. Да, я прекратила пить таблетки, но вместо барбарисок Нечаев у меня из-за уха из воздуха вытаскивал блестящие квадратики контрацептивов. Наше “здесь и сейчас” не предусматривало долгосрочных планов…

А Карл в шоке, потому что в это мгновение перед ним закрывается дверь в наше общее будущее. Навсегда. Ни уважение партнёров, ни ожидания семьи, ни личные амбиции и желания больше не имеют значения. Его Бет, которой он привёз свадебное платье, чтобы жениться на ней через три дня, беременна от другого.

С юности у меня всегда был неровный цикл. Любой мало-мальски приличный стресс влёк за собой задержку. Когда Карл сделал предложение, мы обследовались, и врачи двух клиник в Чехии и Германии заверили, что эта особенность организма не представляет угрозы грядущему деторождению, нужно будет просто тщательнее готовиться.

Беззвучно вдыхаю сквозь приоткрытые губы. Я стану мамой? Сквозь оглушение, откуда-то из самой-самой глубины пробиваются радость и восторг, но их душат волнение и страх. Снова паника на подходе. Почему-то чувствую себя такой хрупкой, голова кружится сильнее, страшно совершать какие-либо движения, только лежать тоже невозможно. Медленно, аккуратно двигаюсь к изголовью кровати, чтобы сесть.

Доктор понимает, что что-то глобально не так — восторженные родители обычно выглядят по-другому, поэтому он не удивляется, когда Карл спрашивает бесцветным голосом:

— Какова вероятность ошибки?

— Практически нулевая, у нас одна из лучших лабораторий в области, всё строго. Но без проблем можем сделать повторный анализ, а лучше УЗИ, когда вашей жене станет легче.

— Я не… — хочу добавить “его жена”, но Карл обрезает мою реплику взглядом и просит седого доктора оставить нас, что тот делает не без облегчения. Видно, как ему не хочется присутствовать при семейных разборках.

Карл отходит к окну и долго стоит не двигаясь. Гранитная статуя. Твёрдый, холодный, и очень надёжный, если на твоей стороне. Большой, сильный, привлекательный не мой мужчина. Решает, что делать, но мне больше не страшно — в нём будто погас гнев.

— Ты не знала, — констатирует факт.

Молчу. Ответ и не нужен.

Чуть громче, безапелляционно:

— Сделаем повторные тесты.

Пауза.

— Если беременность подтвердится… — поворачивается, закладывая руки в карманы, — Будешь рожать?

Опять молчу. Понятно же, что буду. И эта мысль неожиданно поражает меня саму, заставляя окончательно поверить, что где-то там, в моём похудевшем плоском животе наш с Лёшкой малыш! Вашу Машу! Ни капельки не сомневаюсь, нет никакой ошибки, я правда стану мамой. Радость с восторгом расправляют крылья, проливаясь влагой по щекам. То, что подспудно мучило столько времени, не сбылось — мой ребёнок родится от любимого мужчины. Даже если он будет нужен только мне.

Всхлипываю от переполняющих эмоций. Карл резко подходит к кровати:

— Плохо?

Качаю головой, вытирая слёзы салфеткой. Садится рядом, смотрит совсем по-другому. Внимательно и серьёзно.

— Почему, Лиза? Мы ведь договорились с тобой о партнёрстве… — щурится, наморщив лоб, искренне не понимает.

Опускаю глаза. Как объяснить, что я — не деловой партнёр, а обычный живой человек, не застрахованный от ошибок. Что жизнь не сделка, и даже если мозг дал какое-то обещание, у сердца своя правда — оно всегда тянется туда, где тепло.

Лёшка был прав, по расчёту — не моё счастье. У нас с Карлом просто не получилось бы. Не случись этого лета, я бы всё равно когда-нибудь вышла в магазин за спичками и не вернулась, сделав несчастными намного больше людей, чем сейчас.

— Мне было холодно… Прости.

Снимаю скатывающееся с пальца обручальное кольцо и вкладываю в его ладонь. Берёт, крутит в руках, рассматривает…

— Помнишь наше знакомство?

Киваю. Помню, конечно.

Когда семь лет назад с Нечаевым не получилось, я так стремительно тонула в отчаянии, что ангелочки развернули целую спасательную операцию. Одним из пунктов был мастер-класс по аргентинскому танго. Учительницей была какая-то известная тангера — так называют танцовщиц танго. Великолепная. Иссиня-чёрные локоны, драматический макияж, бордовое платье, грация, страсть и бешеный темперамент.

Показав движения, на кураже она перекрикивала музыку, подбадривая начинашек: “Смелее! Смелее! Горим!” А Карл стоял за стеклянной стеной и отвлекал учеников пышным облаком алых маков, которые неизвестно как достал в августе специально для сеньориты в бордо. Глазели все, кроме меня. В это время я старательно выжигала в танце убивающую меня любовь.

Он пришёл к шикарной женщине, а ушёл со мной. Так и сказал, что язык тела честнее слов, и я единственная горела по-настоящему. Мы долго ужинали, а на следующий день мне предложили “стабильные отношения” и переезд. Карл любит эту историю. Любил.

— Ты была моим огнём, — поднимает взгляд и рассматривает, словно в последний раз. Тянет свободную руку вытереть мокрую щеку, замирает и убирает обратно. Криво усмехается сам себе и вновь серьёзнеет. Выкладывает из кармана на кровать мой телефон, который сразу накрываю ладонью. Проследив за моим жестом, произносит с горечью:

— Что же ты сделала, детка…

Сжимает кольцо в кулаке и покидает палату.

Следующим утром, по словам врача, мой “муж” приходил ознакомиться с результатами анализов. Визит занял ровно пять минут. Спящую пациентку своим присутствием беспокоить не стал, но я всё же проснулась от сообщения из банка с приглашением забрать перевыпущенную карту взамен заблокированной. Отпустил. Правда, только меня. Наивные надежды, что с Лёшки снимут обвинения, не оправдались.

После ухода Карла, я долго успокаивала Нечаева историей про невнимательную Сову, которая, не посмотрев под ноги, упала и заработала сотрясение. Врала неуклюже, но он был так обеспокоен, что не заметил. Сразу же примчались Тимур и Дима. Заодно “обрадовали” — возвращения Нечаева придётся ждать до конца октября. Ещё четыре недели? Если кое-кому очень маленькому сейчас восемь, то будет двенадцать… Ждать или теперь можно полететь?

Я как раз бронировала билеты в Гуанчжоу — там самый близкий к Лёше международный аэропорт, когда седой доктор, сообщил, что УЗИ показало ещё несколько проблем, и мне бы полежать у них недельку-другую под наблюдением и капельницами. Волноваться сильно не стоит, просто резкая потеря веса сказалась. И про полёты, особенно длительные, рекомендовал забыть месяца на три, из-за сотрясения.

Помедитировав на этот запрет какое-то время, я поняла, что желание быть рядом с Нечаевым уничтожает во мне остатки здравого смысла, а ведь отвечаю я сейчас не только за себя. Надо привыкать и учиться тормозить импульсивные поступки.

Сказать Лёше “ты станешь папой” — тоже один из них. Не успею договорить, как он будет выглядывать из иллюминатора самолёта по пути сюда. Вот следователь Короленко обрадуется… Тим не распространяется, но Сима делилась, что его до сих пор таскают на допросы. Исчезновение обвиняемого крайне огорчило органы, так что отыгрываются теперь как могут.

Потому я продолжаю врать. Лёшке, нашим друзьям и родителям. Нечестно ставить других перед выбором — лгать Нечаеву вместе со мной или, спровоцировав прилёт, посадить его на два года. Это моё решение и моя ответственность. Официальный предлог для нахождения в больнице обеспечил Карл, но с каждым днём всё труднее смотреть в синие глаза и молчать. Узнавать новое о мелочи и не иметь возможности поделиться — ни радостью, ни опасениями, ни страхами. Да что там, я вообще не знаю, нужен ли ему ребёнок.

Переход от “дай нам это лето” до “будь со мной” произошёл слишком быстро. Конечно, нам вместе волшебно отдыхать и работать, болтать и молчать, любить… Но ведь дети — это связь навсегда, а его "будь со мной" очень похоже на долгое "здесь и сейчас" — продолжающийся праздник без серьёзных планов на семью и потомство. Только работа и отвязный отдых.

Лёшка — особенный человек для меня. Был и есть. Самый лучший. К его приезду малыш научится хмурить бровки, жмуриться, сжимать кулак и сосать палец… Мысль, что, возможно, Нечаев этому всему будет не рад, рвет душу сомнениями. Кладу руку на живот, в поисках поддержки у трехсантиметрового человека, и не понимаю, как же так получилось, что мне снова больно любить.