Лето, бывший, я

Глава 30

Тело сковало холодом и болью — словно вокруг снова вихри метели секут кожу острыми льдинками, и ноги стоят не на согретом летним солнцем гладком дереве, а в той самой снежной каше — двигаю пальцами и не чувствую их. Вся немею. Мысленно повторяю “дальше свадьба, дальше свадьба…”, но этот набор букв никак не хочет обретать ясный смысл. Мозг включил, наконец, какую-то из систем самосохранения? Спасибо. Где ты был три месяца назад?

Обнимаю себя за плечи, чтобы хоть как-то согреться. Пытаюсь поймать Лёшин взгляд, но он гипнотизирует камень, глядя, как в его сердцевине луч из окна распадается на оттенки. Поначалу я тоже любила это наблюдать, и кольцо радовало, и будущее, которое оно символизировало, а теперь сколько ни силюсь, не могу вспомнить ощущение, когда я Бет.

Не Лиза-Сова со счастливым хаосом в башке, а лощёная Бет, чётко знающая свои цели. Боги, мне ведь нравилось, почему не могу найти в себе всё это сейчас? Почему позволила себе надеяться, почему решила, что есть хоть какой-то призрачный шанс? Тру лоб ладонью, пытаясь унять рой вопросов. Теперь они все в основном к себе. Общих вопросов у нас не осталось.

— Что ты любишь больше всего, Лиза? — не отрываясь от зрелища тихо интересуется Лёша.

Сова отталкивает просыпающуюся Бет и кричит: “Тебя!”, - но молчу, потому Нечаев сам себе отвечает:

— Архитектуру.

Протестующе дёргаюсь, хватая воздух, чтобы всё же возразить, он понимает и, выставив ладонь, не позволяет. — Ты себя видела, когда попадается что-то интересное?.. Или вот цветочек твой… С какой страстью ты отдаёшься… — рассеянно потирает двумя пальцами переносицу, — я с первого дня одурел. Не встречал никогда, чтобы кто-то так ярко горел.

Отходит от острова и оседает на пол, привалившись спиной к боковине широкого дивана. Всё дальше от меня.

— Ты обязательно станешь звездой, птиц. Талант, отличное образование, старт, который тебе сможет обеспечить… жених, — прокашливается и, делая круговые пассы рукой в воздухе, исправляет, — уже обеспечил.

Качает головой, с усилием прикусывая нижнюю губу, а потом впервые поднимает на меня глаза, в которых синеву выедает тоска, и резко с горечью произносит: — Ну и как у тебя всё это забрать, а? Кем надо быть, чтобы потушить твой огонь? Здесь, — вскидывает руку, обводя пространство, — и близко ничего такого тебя не ждёт.

С силой сжимаю веки, пытаясь осмыслить его слова. Вслед за волной холода окатывает жаром. Как он не понимает, что я горю только рядом с ним? Да, я обожаю свою работу и даже имею смелость называть её призванием, только зажигает меня он! Он!

— Лиз, — выдаёт обречённо, — сколько времени пройдёт, прежде чем ты пожалеешь о том, что осталась со… тут?

Ни грамма вопросительной интонации. Он опять всё сам решил и не будет за нас бороться. Всхлипываю, сжимая кулаки от бессилия. И пусть то, что я сделаю, выглядит как жест отчаяния, но когда-то давно у меня не было даже микроскопического шанса что-то изменить…

Стучу пятками по полу в его сторону, опускаюсь рядом на колени. Веду руками по плечам, покрасневшей от нервного возбуждения коже на груди и шее. Сознательно миную сердце, хотя мне нужно прямо к нему. Обвожу ладонями острую линию подбородка и задерживаюсь на щеках, обнимаю любимое лицо, заглядываю в глаза. Полностью открываюсь, смаргивая мешающие слёзы. Ну же, почувствуй, блин! Пожалуйста. Я сняла с тебя проклятье безответной любви. Во ай ми, Нечаев.

Безуспешно стараясь унять бьющиеся пульсом в горле эмоции, облизываю сухие губы и потеряв голос, шепчу:

— Где я у тебя, Лёша?

Может, убеждаю сама себя, потому что этого хочется больше всего на свете, но, кажется, я пробилась, он услышал. Обжигающие руки Нечаева ложатся на талию, судорожно сжимают и с силой проходятся бокам. Не разрываю взгляд, полностью погружаясь в синеву, хочу ещё глубже, туда, где цветёт наше чувство. Но… Два густых веера светлых ресниц смыкаются, и Лёша, не выдерживая, отводит глаза. Жар рук исчезает вместе с безвольно опадающими кистями и снова становится холодно.

Он любит. Правда любит, но лето кончилось.

Тыльной стороной ладони вытираю мокрые щёки, поднимаюсь и нетвёрдо иду к острову. Беру тонкий ободок платины с увесистым камнем, медленно верчу его в пальцах, разглядывая острые грани “принцессы”. Надеваю и не могу понять, то ли оно стало велико, то ли наоборот. Раньше совсем не чувствовалось на пальце, а сейчас какой-то необъяснимый дискомфорт. Видимо, не моё больше, как и жизнь, в которой должна была его носить, и в которую не вернусь. Правда, Нечаев об этом уже не узнаёт. Если девятнадцатилетняя влюблённая Сова готова была простить ему что угодно, то я — нет.

Складываю руки на груди, сверкая “метеоритом”. Следивший за мной всё время это Лёша, сереет. Грудная клетка дёргается, будто из неё битой вышибли воздух. Делает два шага ко мне и на полпути упирается в созданную им же самим стену:

— Лиз…

Замираю в ожидании продолжения. И зря. С минуту просто смотрит и очень больно молчит, затем вновь опускает взгляд, разворачивается и уходит.