Лето, бывший, я

Глава 21

Семь лет назад. Июнь

Вот уже две недели я засыпаю, ощущая абсолютное счастье. Меня потеряли родители, ангелочки и преподаватели. Сессия валится в тартарары, зачёты и кое-какие экзамены мне выставляют за прежние заслуги или, того хуже — авансом. Надо каким-то усилием вытащить сладкую вату из головы и сдать хотя бы оставшиеся экзамены прилично, но… Это кажется таким несущественным.

Жалкие остатки здравого смысла вопят, что не надо так погружаться, пока статус наших отношений — один большой вопросительный знак. Только поздно. Я по уши. И моя надежда на взаимность разрослась до размеров Юпитера. Потому что Лёшка ловит меня по утрам в подъезде, чтобы отправить в мир, сунув в карман что-то вкусненькое, а в последние дни ещё и со сладким поцелуем. Потому что время его ответов на мои сообщения сократилось с половины дня до нескольких минут. Даже на самые-самые дурацкие. Потому что он ищет меня глазами на концертах и выбрасывает салфетки с номерами липучих баб в урну в гримёрке сразу после выступлений. Потому что в его синем взгляде чувствую себя единственной… И потому что я дура, если и правда верю, что для него это значит столько же, сколько для меня. Но верю.

Валяюсь на даче в дом-ике, считаю звёзды в открытом окне, наблюдая, как небо со всех сторон затягивает облаками. Густую влажную тишину изредка нарушает шорох листьев. Где-то вдали поднимается ветер, пахнет озоном, влажной землёй и сладким ароматом цветов табака, что мама высадила рядом с кунгом.

По металлической крыше бьют первые крупные капли дождя. Откидываюсь на спину и улыбаюсь в потолок. Вечер воскресенья. Мы не виделись два издевательски долгих дня, пока я помогала своим в выходные на даче. Соскучилась. Тихонько хихикаю, представляя, как завтра буду неприлично долго обниматься с Лёшкой, а он станет фырчать, но не разожмёт рук.

Как же дождаться…

В тысячный раз открываю наши последние кадры в телефоне. Просто не верится, что на них рядом с ним я. Не селфи фанатки с басистом любимой группы, не фото с миленькой соседкой с пятого этажа, а наши совместные карточки, где я утыкаюсь ему носом в шею, или Лёшка грызёт меня, как вампир, или мы оба морщим носы и корчим рожи…

Дождь припускает, подгоняя ежей искать укрытие. Их шум в кустах очень напоминает шаги человека. Чуть с ума не сошла, когда услышала в первый раз. Вынула шокер из тумбочки, заботливо заряженный родителями, и тряслась часа два в ожидании вторжения в моё королевство. Утром, конечно, было забавно, когда выяснилось, кто меня так напугал, но ночью всё кажется в сто раз страшнее. Вот и сейчас от этого шур-шур сосёт под ложечкой.

Ползу закрывать окно и с визгом подпрыгиваю.

— Шшшш, совёнок, не ори, пока соседи не вызвали полицию, — громко шепчет ароматный букет внезапно появившийся перед лицом.

Широко распахнув глаза, прикрываю ладонями рот, чтобы не пищать.

— Может, впустишь? Тут, вообще-то, мокро и эта штука колется… — возмущённо напоминает о себе Блонди, просовывая букет в оконный проём.

Принимаю нежные и очень колючие цветочки. Надеюсь, полковник никогда не узнает, почему его почки в эту зиму останутся без отвара шиповника. Следом в окно вваливается порядком промокший Алексей Нечаев собственной персоной, и мне снова хочется визжать. Что я и делаю, только теперь про себя, глупо улыбаясь при этом. Приехал!

Лёша стягивает через голову сырую футболку и вытирает ею волосы. Оглядывает меня в короткой пижаме, переминающуюся с ноги на ногу, и немного смутившись от того, что так бесцеремонно вломился, останавливается у окна. Легко улыбается и шепчет:

— Привет, птиц.

Сразу забываю, что собиралась с ним обниматься при встрече и столько всего хотела рассказать… Я вообще всё напрочь забываю. Даже то, что не закрыла окно, и теперь с порывами ветра дождь хлещет ему спину. Вижу это, но не могу сдвинуться с места, так и стоим в неловком молчании.

— У меня сегодня день рождения, — оправдывая своё внезапное появление, говорит Блонди.

Эти слова действуют на меня как расколдовывающее заклинание. Начинаю нервно суетиться, в поисках тары для букета и полотенца для гостя, попутно обдумывая, что хорошо бы сбегать в большой дом за кофе и пирогом с малиной, а то здесь только овсяное печенье… было.

Лёша тоже отмирает. Первым движением он наглухо закрывает окно, добавляя сразу плюс сто к уюту. На улице дикий ливень — капли гулко барабанят по стенам, а внутри — тихо. Тонко пахнет цветочками, деревом, которым отделаны стены, и нами.

Вторым движением он забирает у меня из рук полотенце, и заворачиваясь в него, устраивается на диване. Раскрывает объятия, чтобы села на руки. Полотенце на плечах — как крылья. Конечно, иду! Могла бы — бежала, но между нами и метра нет.

— Не носись, — с закрытыми глазами несколько раз целует в шею, здороваясь по-настоящему.

— Ты не отмечаешь? — задаю давно интересующий вопрос. Нигде не видела дату его рождения.

— Отмечаю… — от него совсем не пахнет спиртным, хотя Лёша не трезвенник.

— Ну, с друзьями там, с близкими… — уточняю для непонятливых.

— Отмечаю с близкими.

— А как же праздник, гости..?

— Сова, — нетерпеливо прерывает, — я в единственном месте, где хотел бы быть сегодня.

— Уже завтра, — пытаюсь прикрыть волнение шуткой. Боги, он правда хочет быть в день рождения только со мной!?

Смотрит на часы — действительно за полночь.

— И завтра. Но если бы такси не сломалось за три километра отсюда, приехал бы сегодня.

Прижимает к себе плотнее, поглаживая носом краешек уха. Мне кажется, что прямо сейчас наступил самый счастливый момент в жизни. Тихонько дышу, боясь спугнуть.

— А у меня ни торта, ни подарка… — понуро жалуюсь, немного понежившись.

Спускается носом по шее к ключице и зубами прихватывает лямку пижамы. Легонько дёргает.

— Подари мне эту маечку, птиц? — нагло улыбаясь, заглядывает в глаза. Любит, гад, наблюдать моё смущение.

Мы так и шепчем друг другу непонятно почему, но даже к лучшему, потому что от проносящихся в голове картинок у меня совсем садится голос и начинает срываться дыхание.

— Э-э-э… — сжимаю веки и шепчу на грани слышимости, — э-э-это комбез…

Хриплый смешок и бархатный, урчащий шепот, от которого замирает сердце:

— Замечательно… — сдвигает с плеча лямочку гладким подбородком, — а то следующий день рождения ещё не скоро…

И пока меня окончательно не накрыло паникой, резко переворачивает нас на диван и шепчет:

— Решайся… — со смешком добавляет, — петь в процессе Happy Birthday To You совершенно необязательно.

Представляю этот сомнительный стриптиз и смеюсь, закрыв лицо ладонями. Спеть для него ещё труднее, чем раздеться. Мысленно обещаю себе, что музыкальный слух Блонди никогда не усладит моё пение.

Он отодвигается на приличное расстояние, оставляя меня “на сцене”. Благодарю вселенную, что в дом-ике вполне себе темно, и я только по повороту головы Лёши могу догадаться, куда смотрит.

Наверное, сейчас самое время подумать, хочу ли вообще дарить ему такой смелый подарок, но эта мысль машет мне ручкой где-то на горизонте сознания. Если кому и дарить, то только ему.

Стягиваю вторую лямку и всё же ловлю приступ паники. Сердце колотится, как сумасшедшее, руки дрожат, дыхания катастрофически не хватает. Было бы куда легче, если бы он помог, но эта зараза лишь смотрит и очень даже возможно улыбается.

Сглатываю и отпускаю верх пижамы. Лёгкая ткань щекотно стекает по рельефу груди. Моментально прикрываюсь руками, а через три лихорадочных вдоха… и потом ещё три… опускаю их и готовлюсь как-то изящно полностью обнажиться, успокаивая себя тем, что вокруг благословенная темнота.

Но молния, ярким всполохом осветившая нас, как днём, нарушает все мои планы. С мышиным писком ныряю под простыню, укрываясь с головой. Он всё видел! То есть почти всё, но больше, чем кто-либо до него. Кровь бросается в лицо и пульсирует, раскаляя щёки, шею и уши.

— Не знал, что Совы боятся молний, — хрипло посмеивается Лёша.

Не молний! А кое-чьих бесстыжих глаз!

Ладно. Надо прекращать уже этот позор. Суечусь неуклюжим комком, выскальзывая из пижамы, и высовываю её в Лёшкину сторону из-под простыни:

— Хэппи бёздей, блин!

Снова тихий смех.

Чувствую, как подвигается ближе. Сначала его ладонь накрывает мою кисть с пижамой, потом ползёт вверх поруке и доходит до кромки скрывающей меня ткани. Тянет, аккуратно освобождая голову. Забирает пижаму и, прикладывая к себе, интересуется моим мнением:

— Ну как, идёт?

— Очень. Ты неотразим, — пытаюсь иронизировать, но осознание того, что я говорю с ним совсем без одежды, не даёт выдержать нужный тон. Жар смущения распространяется по всему телу, делая его непривычно чувствительным.

Лёша забирает мою ладонь и подносит к лицу.

— Спасибо, Сова, обещаю беречь, — прикасается к пальцам губами, — и раз я неотразим…

Не отпуская мою руку, ме-е-е-едленно стягивает простынь, открывая шею. Пульс заходится в истерике, но позволяю. Ещё ниже. Грубая ткань сладкой болью проходится по напряжённым точкам, вызывая спазмы внизу живота. Судорожно дышу, еле сдерживая стоны, потому что в это время его влажные губы творят полный произвол с моими пальцами. Со мной он по-другому целуется…

— Нет, так не пойдёт, — встаёт к окну и опускает римскую штору, оставляя нас в кромешной тьме, без неровных вспышек.

Не успеваю обрадоваться, как он нависает надо мной. Поцелует? Хочу, чтобы поцеловал так, как только что пальцы…

Наклоняется ближе и…

— Ащщщщ, — втягиваю воздух сквозь зубы, получая ледяной ожог, когда холоднющие цепочки опускаются на горящую грудь. Чувствуется так остро, что меня выгибает и наши тела соприкасаются. Его ещё влажное, прохладное и пылающее моё.

— …, …, …! — хрипло матерится, сбивчиво выдыхая в подушку рядом с моей головой, — я совсем не за этим…

Будто помимо воли просовывает широкие ладони мне под лопатки и обнимает, чтобы сделать контакт плотнее. Отчаянно шепчет то ли мне, то ли себе:

— Две минутки… — и с тихим стоном накрывает всем телом.

Лёша пахнет невероятно — сильно дождём и совсем капельку цитрусом и лавандой. Обнимаю в ответ, проводя раскалёнными ладонями по твёрдым мышцам спины и плеч, глажу затылок, дурея от ощущений. Оба дрожим, захлёбываясь воздухом и друг другом.

Он мне необходим, чтобы остудить горячую кожу, но зажигается сам. Теперь мы одной температуры. И, кажется, пульс у нас тоже один на двоих. Чувствую его через джинсы и простыню, нахожу губами на крепкой шее, трогаю на запястье, сдвинув браслеты, он бешеным секундомером отсчитывает две минуты нашего безумного удовольствия.

Лёша старается держаться, но всё равно срывается на поцелуи. Куда достанет — шея, ключицы и ниже… Щекочет отросшей чёлкой и что-то нашёптывает, только я слишком оглушена новым опытом, чтобы разобрать хоть слово. Потом переспрошу, а сейчас жадно отслеживаю путь его губ к моим. Если встретятся, он точно забудет о времени.

Запускаю обе руки в светлые волосы и притягиваю к себе. Внутри всё сладко сжимается в предчувствии поцелуя. Он склоняется надо мной и… раздаётся щелчок выключателя гирлянды. Всё вокруг озаряется тёплым светом. Вашу Машу! Можно я умру прямо сейчас?