Лето, бывший, я

Эпилог. Сова

Наше время. Ноябрь

Тимур Власов: “Спускайся минут через десять”

Да хоть сейчас! И так сколько времени бестолково кручусь у зеркала. Сердце не на месте. Не понимаю, во что одета, не понимаю, как выгляжу, и ещё больше не понимаю, есть ли во всём этом смысл…

Оттягиваю высокую горловину у свободного свитера, борясь с ощущением удушья, которое при всём желании не смог бы подарить шелковистый кашемир. Но, как и всегда в последние недели, облегчения не наступает. Ничего. Через несколько часов я наконец-то смогу подышать. Или не смогу.

В отражении вместо болезненной худобы вижу прежние округлости, правда, свитер скрывает едва наметившийся живот, спасибо Вселенной за оверсайз… Всё, что я делала после выписки из больницы — спала, ела и гуляла по расписанию — мой способ игры в команде Нечаева.

Вообще, все его близкие люди распределили обязанности — парни правдами и неправдами искали способ снять с него обвинения, Симе, кажется, поручили меня, а я обеспечивала благополучие маленькой жизни, возвращая утерянные от тоски килограммы и тщательно храня дзен. Последнее вполне себе удавалось, пока Тимур не сообщил, что сегодня прилетит Лёша.

Беру подарок на новоселье Власовых — девятилетний милаха-бонсай из сосны, упакованный в коробку с прозрачным куполом. Я прониклась любовью к этим крошкам, когда Нечаев со мной в телефоне гулял по выставке бонсаев в Пекине. По убеждению китайцев, бонсаи символизируют долголетие, мудрость и гармонию — именно то, что хотелось бы поселить в доме у Тимура и Симы. Моя благодарность за тепло и поддержку.

— Ты как, ничего? — интересуется Тимур, помогая забраться в салон своей новой машины. — Никто не обидится, если…

…я струшу и останусь дома, потому что Нечаев тоже там будет. Мысленно достаю большой огнетушитель и гашу всполохи паники. После видео Лёша замолчал, а ребятам сказал, что мы немного повздорили… И только я знаю, что это “немного” с большой вероятностью навсегда. Конечно, есть какой-то шанс, что заблуждаюсь — за него и держалась всё это время, строго запретив себе представлять сценарии нашей встречи. Эту плотину прорвало сегодня. После того как, Лёша отклонил предложение встречающего его Тимура из аэропорта поехать сразу ко мне…

Остановит ли меня это? Нет. Один твердолобый любитель решать за других просто обязан узнать, что три с лишним месяца назад судьба за него тоже кое-что решила. В курсе моего положения по-прежнему только персонал больницы. И, возможно, Сима, которая приезжала под предлогом подбросить работу от их бюро. Она очень внимательна к деталям, но даже если заметила — промолчала.

По широкому лобовому размываются ветром потоки дождя, жёлто-красные листья то и дело льнут к стеклу, будто просятся к нам, в тепло салона, но их тут же сгоняют дворники. Сую руку в карман куртки и перемещаю чуть вниз живота. Ну что, мелочь, отмахнутся от нас точно так же или согреют?

— Лиза, ау, приехали, — с лёгкой улыбкой Тимур выдёргивает меня из нерадостных мыслей. Вообще, улыбка на лице Тимура — редкий гость, но с тех пор, как они с Симой второй раз поженились, появляется гораздо чаще. А теперь ещё и Лёшка в безопасности, прямо видно как Власова отпустило. — Пошли-пошли, там Ваха много вкусного привёз.

— И хачапури? — оживаю, глотая против воли выделившуюся слюну.

— Трёх видов, — смеясь клянётся Тимур.

Он знает, что я обожаю хачапури по-аджарски. А уж как их готовят в ресторане у Вахи… Несколько видов тянущегося сыра, воздушное тесто с хрустящей корочкой, янтарные лужицы сливочного масла с ярким круглым желточком. Ммм. Ноги сами несут в дом.

Из гостиной тянет пряными ароматами кавказских блюд. Несмотря на режим, сегодня не смогла впихнуть в себя ни кусочка, а сейчас, боюсь, умру без зелёного шарика шпинатного пхали. Двух. Хватаю подарок и иду на звук голоса Симы.

Застываю на пороге. Потому что вместо хозяйки дома вижу Лёшу, который сидит у камина в кресле-качалке и меланхолично наблюдает, как язычки пламени облизывают сложенные горкой дрова. Боковым зрением замечаю движение — Сима суетится с сервировкой стола, но смотрю и смотрю на человека у камина, не в силах прекратить. Украдкой ловлю последние моменты, пока ещё можно побыть рядом.

Он изменился. Короче подстрижен, хотя чёлка такая же длинная — вон, уже третий раз поправляет. Без регулярных тренировок подтаяла масса, заострились скулы и подбородок, хотя куда уж острее. Но не во внешности дело, а во внутреннем ощущении. Мне снова кажется, что мы встретились через семь лет, только в этот раз я каждой своей клеточкой до смерти скучала.

Сима роняет вилки, и уютную тишину разбивает их звон. Оборачиваемся на шум, но застреваем взглядами друг в друге. Лёшка вскакивает, переворачивая лёгкий ротанг, вслепую нащупывает лежащее боком кресло и ставит, как было, не отрывая глаз. Он в полном смятении. Эмоции в синеве сменяют одна другую: удивление и неверие, радость и… гнев, а потом всё без остатка выжигает белое пламя. Прикрываюсь несчастной сосной, вцепившись в коробку, будто она сможет меня защитить, если он захочет спалить. Не сможет.

Не выдерживая напряжения, отвожу взгляд. Лёшка срывается и проносится мимо в сторону выхода, обдавая волной аромата бергамота с лимоном. У меня словно поры шире раскрылись, чтобы впитать, а душа рванула вслед за широкой спиной — под дождь, в хмурый ноябрь, подальше отсюда. Рвано пытаюсь вдохнуть. Чёртова горловина! Разом наваливаются слабость, усталость и чувство, что больше нечего ждать.

Вручаю бонсай полной сожаления Симе, грустно развожу руками, мол, всякое бывает, отказываюсь остаться на праздник и иду за своей курткой. В отличие от Нечаева, я не могу себе позволить простудиться.

— Лиз, — зовёт Сима, — оборачиваюсь и попадаю в неловкие объятия тонких рук. — Всё будет хорошо, слышишь? — тихо говорит мне самый не тактильный человек в мире. Часто киваю. Так или иначе, будет. С ним или без него. Без него просто дольше…

Внезапно веет холодом, и руки Симы пугливо сбегают. Рядом с нами возникает мокрый Лёшка. С чёлки капает, худи полностью потемнело на плечах от воды, джинсы на бёдрах — тоже. Твёрдо берёт меня за руку и молча уводит в зимний сад мимо растерянной Симы, отряхивая по пути влагу с волос. Пламя в глазах также горит, отсекая любую возможность ему сопротивляться, но, если честно, не тянет. Послушно иду.

Даже в такую зимний сад погоду погружает в свою особенную атмосферу. Или именно в такую погоду? Разноцветные стёкла витража делают низко висящее небо с грузными тучами не угрожающим, а каким-то кинематографичным, защищая тёплым фильтром от мрака и холода. Здесь, среди цветущей зелени, весь остальной хмурый мир кажется ненастоящим. Впрочем, зимний сад ни при чём, рядом с Лёшей всегда так — собственная вселенная.

Он устраивает меня на диван. Делает несколько шагов, сосредоточенно что-то выискивая и, вашу Машу, срывает единственный цветок английской магнолии, которая только-только зацвела! Это крупноцветковое растение, так что мне на колени опускается кремово-белое бархатистое великолепие, сантиметров двадцать в диаметре. Тонко-тонко пахнет цитрусом. Как мы с Симой её искали по цветочным лавкам — целая эпопея, и тут нашёлся вандал!

От возмущения я даже забыла, насколько важный разговор нам сейчас предстоит. А ещё упустила, что мне только что подарили цветочек. Несмотря на то что мы вроде как… Не вместе?

— Лиза… — Нечаев садится рядом, но сбоку неудобно заглядывать ловить взгляд, который я, честно говоря, трусливо прячу, поэтому он перемещается на пол и опускается передо мной на колени. Захватывает в плен мои ледяные ладони и утыкается в них лицом.

Дышит. Просто дышит. Плечи мощно вздымаются под мокрым худи, горячее дыхание греет замёрзшие пальцы. Он трётся о них то носом, то губами, словно тоже напитывается мной. Это так пронзительно. Борюсь одновременно с двумя желаниями: вжаться в него так, что нельзя разъединить, хотя бы на пять минут, чтобы отогреться после всех тревог и метаний, или отнять руки, потому что не покидает чувство, что не имею права на Лёшкино тепло. Так и сижу, застыв статуей, преступно ловя его нежность.

Нехотя отрывается и с трудом достаёт из кармана туго натянутых джинсов шестигранную коробочку из благородного дерева, искусно покрытую причудливой резкой. Музей ограбил? С него станется!

— Лиз, — сжимает произведение искусства двумя длинными пальцами, — давай поменяемся?

Недоумённо свожу брови.

— Ага, — склоняет голову, — ты мне подаришь эту осень, а я тебе то, что внутри.

В носу предательски щиплет. Прости, Лёшенька, нам с мелочью осени будет мало. Сглатываю образовавшийся в горле колючий ком, медленно освобождая руки.

— Хотя нет, — продолжает Нечаев, откидывая с глаз мокрую чёлку. С каждым таким знакомым жестом понимаю, насколько сильно его не хватало. — Я претендую ещё и на зиму, весну, следующее лето… На все твои времена года, птиц.

Открывает коробочку, достаёт кольцо. Два тоненьких ободка соединены будто небрежно упавшими мелкими пёрышками, усыпанными сеточкой жёлтых камней. Широкое, но не громоздкое, пёрышки лёгкие, с полосочками, как у сов. Тру переносицу пальцами, жмурюсь, изо всех сил удерживая эмоции. Оно мне так нравится! Пока я была уверена, что Лёша меня отпустил, этот ненормальный заказывал кольцо, ценностью в миллион карат его души. И не только души, если я хоть чуть-чуть разбираюсь в украшениях.

Вновь забирает мои ладони, неровно вдыхая. Пламя в глазах стихает, и синева проясняется до кристальной прозрачности:

— Сильно люблю тебя, Лиз. Не знал, что так можно. Казалось, любовь — это сложно и больно, что меня невозможно полюбить… — замолкает, переводя сбившееся дыхание. — С тобой я впервые был по-настоящему счастлив.

И я, Лёша, и я! Понимаю, что прямо сейчас надо прервать его и рассказать всё, пока не раскрылся до конца, пока не спросил то, о чём потом будет жалеть. Но больше всего на свете мне хочется сказать “да” на ещё незаданный вопрос и надеть это совсем необручальное кольцо. Сыграть нечестно, не оставить выбора.

— Пожалуйста, давай вернёмся в точку перед моим отъездом? Лиза, любимая девочка моя, прости за слабость, — в запале сжимает пальцы до хруста, ойкаю от боли, он осекается и быстро целует, извиняясь. — Никак не мог поверить, что выбрала меня.

Замолкает, стирая крупные слёзы, повисшие на ресницах. Берёт лицо в ладони:

— Открой глаза?

Как это трудно! Кажется, если сейчас посмотрю на него — всё прочтёт во взгляде… Выдох-выдох. Размыкаю веки — пускаю к себе в голову и в сердце. И сама тону в нём, таком открытом, горящем, жаждущем.

— Лиз, — заглядывает в душу, — больше не отпущу. Даже если сомневаешься, думаешь, что всё слишком быстро. Нет сил быть без тебя, — поглаживает пальцами мокрые щёки.

— Ч-ч-черт… Красиво хотел, но… — достаёт кольцо, — Лиз, у меня это очень серьёзно. Всё хочу с тобой — семью, дом, совят…

На последнем слове я с громким всхлипом сползаю на пол, забираясь к нему на колени. Обнимаю так крепко, как могу.

— Эй, птиц, ну что ты, — гладит по спине, успокаивает. — Рано, да? Не дрейфь, с птенчиками подождём, сколько скажешь…