Лето, бывший, я

Глава 11

Семь лет назад. Январь

Под звуки салютов летим с ангелочками вниз с моего пятого этажа, перескакивая через ступеньки. Только что пробило полночь, и мы спешим присоединиться к другим жильцам на улице — смотреть на распускающиеся в небе жёлтые, зелёные и розовые фейерверки, жечь бенгальские огни и пить игристое с мандаринами. То есть продолжать пить игристое, потому что в нас и так уже порядочно пузырьков, из-за чего весёлые и лёгкие хохочем на весь подъезд.

На последней ступеньке мою тушку неожиданно ловит солист “Фомальгаута” Дмитрий Квасков, Квас. Подхватывает ладонями за талию и делает несколько оборотов, кружа меня, смеющуюся. Нас лично друг другу не представляли, но несколько раз здоровалась с ним, когда видела в компании Блонди. Поэтому не брыкаюсь и радостно отвечаю на его:

— Привет, соседка, с Новым годом! — руки у него холодные, а улыбка теплая. Ставит на пол и хитро щурится: — Идем в гости?

Тут как раз подбегают девчонки, которые в этих гостях уже были, и по очереди целуют Кваса в небритые щёки. Сегодня, конечно, особенная ночь, люди ближе друг к другу и хочется поздравлять даже незнакомцев, но вот чтобы прямо целовать…

С подозрением смотрю на подруг, которые, кажется, дали согласие на визит и от моего имени тоже. А как же бенгальские огни? После случая с ватерполистом Бычковым, с Лёшей я не общаюсь, правда, от этого он не прекратил являться мне в будоражащих снах. Но и девиц рядом с ним меньше не стало, потому как могу, борюсь с наваждением — больше не хожу на концерты, не встречаю “случайно” в подъезде, не выискиваю фото в сети.

Вот и сейчас пытаюсь незаметно улизнуть. Дверь к Блонди открыта, оттуда доносятся музыка, шум голосов, смех. Кто-то всё время заходит — выходит, затеряться — раз плюнуть. Ангелов потом выужу по телефону обратно — у нас были свои планы вообще-то!

Квас, просчитав мой манёвр, перехватывает у подъездной двери и неделикатным шлепком чуть ниже поясницы подталкивает в правильном направлении. Вся группа — трамвайные хамы! Пока возмущалась, не заметила, как оказалась на диване с бокалом в руках рядом с подругами. Перед нами журнальный стол с закусками, вокруг которого сидят и другие гости.

Поодаль, в углу у колонки нахожу Лёшку, спорящего с ударником. Он держит в зубах колпачок от маркера и что-то размашисто черкает в тех местах, куда указывает парень. Поднимают головы на звуки возни. Лёшка раздражённо стреляет взглядом в Кваса:

— Нахера?! Я ведь просил, не надо, — округляет глаза и кивает в сторону нашей ангельской группы.

— Ну что ты как не родной, не рад гостям? — выливает остатки вина из бутылки в кружку ближайшей девушки, — а у нас как раз кворум набрался…

Со стола убирают часть закусок, и он кладёт бутылку в самый центр, опуская рядом с ней два игральных кубика. Да ладно, “Бутылочка”?

— Всем же есть восемнадцать? — скорее утверждает, чем спрашивает Квас.

Присматриваюсь к кубикам. Вместо обычных точек, обозначающих цифры, на гранях какие-то надписи. Подруга мне поясняет тихонько:

— Это “Бутылочка 18+”, сама бутылка показывает кто с кем, а кубики — что именно надо делать. На одном… эммм… Части тела, на втором — действие.

Действительно, на ближнем кубике вижу “щекотать” и “кусать”…

Вашу Машу! Я на такое не подписывалась. Хочу рассмотреть второй кубик, а то части тела, знаете ли, разные бывают. Тянусь, но прямо из пальцев его ловко изымает Лёша и тем же маркером основательно закрашивает две грани, и, подумав, ещё одну.

— Блонди, что за вандализм? — улыбаясь ругается Квас. — Остальным-то за что страдать?

Лёша отвешивает тому подзатыльник, мол, мало тебе. Возвращается было к ударнику, но внезапно плавным, кошачьим движением перебрасывает ногу через спинку дивана и приземляется напротив, склонив голову и уставившись на меня. Это вызов? Не мог не заметить, что эти месяцы избегаю встреч, думает, и сейчас исчезну? Не дождётся.

— Какие тут… правила? — чуть менее твёрдо, чем хотелось, спрашиваю у Кваса.

— Первый игрок крутит бутылку. Тот, на кого она укажет, бросает кубики. Что выпало, то и делает с тем, кто крутил. После того как кубики брошены, съезжать нельзя, до этого можно отказаться, но со штрафом, — показывает на шоты чего-то очень крепкого. — Два раза подряд отказываться тоже нельзя.

Киваю и нервно отставляю в сторону бокал, представляя, как шикарно утром будет болеть голова, если смешать напитки. Деревянными пальцами поправляю обмотанную вокруг шеи колючую мишуру, как-то маловато здесь воздуха.

Усмехнувшись, Лёша берёт бутылку, подбрасывает её пару раз в руке и, не отрывая от меня синего взгляда, раскручивает.

— Он ведьмак, — шепчет подруга, — на кого смотрит, на того и бутылка указывает.

Шикаю на неё. Тут и так колени дрожат, а она ещё добавляет… Но бутылка магическим образом останавливается на мне.

— Новичкам везёт, — ржёт и аплодирует Квас, остальные тоже подхватывают.

Ах, везёт?!

Возвращаю взгляд Лёшеньке и, возможно, слишком поспешно выталкиваю нужное слово:

— Штраф!

— Даже так… — иронично приподнимает бровь Блонди.

Я не пью крепкий алкоголь. Не люблю вкус, да и эффект опьянения неприятен, мне и без него своей дури — за глаза. Поэтому остаётся загадкой, почему без возражений принимаю шот и, глубоко вдохнув, опрокидываю в рот.

Только потом, с большим опозданием, до мозга дойдёт, что там могло быть что угодно, но сейчас почему-то уверена — здесь ничего плохого с нами не случится.

Горло перехватывает, выступают слёзы, давлюсь воздухом и этой крепкой дрянью, часть которой я всё-таки проглотила, из-за чего теперь чувствую, будто в груди разливается жидкий огонь. Подруга стучит по спине и суёт дольку лайма — закусить. Надо ли говорить, что лаймы тоже не входят в топ моих любимых продуктов? Я сладкоежка и морщусь даже от вида нарезанного лимона. Штраф удался на сто процентов. Зажмурившись, с отвращением дожёвываю кислую гадость и поднимаю глаза на окружающих. Никто не высмеивает, лишь сочувствуют и по-доброму улыбаются.

— Ну кто так пьёт, всему учить надо, — ворчит Квас и объявляет, — переход хода!

Дальше наблюдаю такие замысловатые сочетания граней двух кубиков, что иногда в ужасе оглядываю сидящих за столом, понимая — не смогу. Народ недоволен закрашенными сегментами, но даже оставшихся хватает моим ангелочкам, чтобы выходить пунцовыми из соседней комнаты, где уединяются для выполнения самых смелых действий.

Когда бутылку кручу я, она указывает на Кваса. И тот, весело поглядывая на Блонди, который следит за игрой, изредка покусывая фалангу большого пальца, объявляет штраф и образцово — показательно пьёт текилу — именно она налита в рюмках. Комментирует каждый шаг для меня, учит пить.

Конечно, закатываю глаза, но в глубине души благодарна ему за отказ, потому что не готова к такой степени интимности с незнакомыми. Обниматься — сколько угодно, а вот “целовать ухо”, например, или "лизать губы” — точно перебор.

Трусливо поглядываю на дисплей телефона и следом — на дверь. Сколько там по правилам вежливости нужно пробыть в гостях? Часа хватит? Украдкой пишу девочкам, что сваливаем, как закончится первый круг, пусть поддержат. В конце концов, у нас там оливье сиротливо стоит на столе и вино выдыхается.

Наступает очередь Лёшки, он берёт бутылку и пялится на меня своим фирменным взглядом. Интуиция шепчет, что пора уходить, но вместо этого решаю проверить, а заодно и всем показать, что у него это просто везение. Бомба дважды в одну воронку не попадает. Остальные тоже помнят про бомбу и затихают, всем интересно.

Пульс частит, колени сжаты так, что сводит бёдра. Комкаю край юбки влажными ладонями, чтобы не было видно, как дрожат пальцы. Синеглазый гад с улыбкой победителя раскручивает бутылку, глядя на меня всё время вращения. Это ж надо быть таким самоуверенным. Тоже не смотрю вниз, будто как-то могу повлиять на результат, но по общему удивлённому “ах” понимаю, что он и сам справился.

Горлышко чётко указывает в мою сторону. Ни между мной и подругой, ни криво, строго по центру.

Вселенная, тебе говорили, что иногда ты бываешь просто вопиюще близорукой? Неловко принимаю кубики, не теряя надежды, что выпадет что-нибудь безобидное. Например, чмокну его в умопомрачительную шею и можно будет с лёгкой душой отчалить.

Задерживаю дыхание, кидаю. Видимо, сказывается влияние штрафной текилы, потому что вижу полёт кубиков как в замедленной съёмке. Каждая надпись, каждая грань вспыхивают горячими картинками в голове. И всё же не успеваю засечь, в каком положении упали. Никто не успевает, потому что на них очень быстро ложится широкая ладонь.

Лёша, не теряя зрительного контакта, стягивает кубики со стола, заботясь, чтобы не поменяли положения, и кивает мне в сторону комнаты, предлагая свободную руку:

— Пошли?

Как под гипнозом даю переплести наши пальцы и под смешки и улюлюканье иду, куда ведёт.

— Э-э-э-эй, кубики оставьте, эгоисты! — возмущается Квас.

— Мои возьми, — отвечает Лёша, указывая на чёрный мешочек на полке.

Оставив гостиную позади, Лёша в танцевальном па притягивает меня к себе и, совершив два оборота, разворачивает нас в другую сторону, резко меняя маршрут.

Вместо комнаты, куда отправлялись другие гости, мы оказываемся в… спальне. С вкрадчивым “клац” закрывается входная дверь, отсекая всё лишнее. Всё, что не касается меня, Алексея Блонди Нечаева и кубиков, которые он не выпускает из ладони.

Даже когда театральным жестом предлагает мне осмотреться, пока сам оказывается возле кровати — застеленной, надо отметить — и убирает пару вещей, унося их куда-то…

Атмосфера совсем другая. Будто остальная квартира — общественное пространство, а спальня — личное. Те самые книги, которые переехали с ним, прячутся здесь, занимая несколько полок. Стол с двумя мониторами, ноутбуком, коробкой чупа-чупсов и флаконом туалетной воды, ощетинившейся металлическими шипами. Наушники-великаны, стерео, постеры Боуи и The Clash. Мягкий ковёр с длинным ворсом под ногами. И очень немаленькая кровать, при виде которой я зависаю.

— Боишься? — голос у самого уха.

Вздрагиваю. Как он так тихо подкрался? Пульс снова подскакивает.

— Знаешь, почему совы мудрые? — дыхание щекочет шею.

— По определению? — съезжаю с ответа, потому что… Ну мудрые и мудрые, кто вообще об этом задумывался? Веду плечом, пытаясь справиться с волной мурашек, и очень надеюсь, что пушистая мишура, исполняющая роль шарфа, всё скроет.

Со смешком Лёшка выдаёт правильную версию:

— Потому что в детстве были слишком любопытны, — похлопав подушечкой пальца мне по носу, разворачивает на сто восемьдесят градусов от кровати. Падает в кресло на колёсиках и, улыбаясь, показывает сжатую ладонь с кубиками внутри. Подзывает кивком: — Неси своё любопытство сюда, совёнок.

Замираю.

— Неужели, не интересно? — говорят его черти в глазах.

Интересно! Причём настолько, что намертво пересохло в горле, и даже если очень захочу, не смогу сказать “да”. На ватных ногах подхожу к креслу, останавливаясь у Лёшкиных коленей. Выкладывает на стол первый кубик с надписью “шея”. Ставит ноги шире, подъезжает ко мне плотнее и медленно разматывает блестящий “шарф”. Но ведь это я бросала кубики, жертвой должен быть он! Пытаюсь возразить сквозь частое дыхание, но Лёшка не даёт говорить, прижимая палец к губам: