Лето, бывший, я

Глава 31

Известие о том, что Лёшу уволили, для меня не становится новостью. Я уже говорила, что Карл мстителен? Но раньше я оставалась на стороне жениха и находила оправдания поступкам, хотя его реакция казалась чрезмерной. И теперь ни капли не сомневаюсь, что от Нечаева избавятся, каким бы крутым профессионалом он ни был. Даже в ущерб проекту. Даже в ущерб себе.

Для Карла месть — далеко не акт восстановления справедливости в мире, а скорее единственный способ выражения мучительной злости от всего, что он счёл оскорблением или унижением, потому, отомстив, он чувствует физическое облегчение. Однажды сказал, что это ощущается, будто с души ушёл разряд статического напряжения.

При этом Карл достаточно адекватен, чтобы впадать в ярость по мелочам. Он мстил считанные разы и никогда по личному поводу. Как правило, это был ответ на попытки обмана в бизнесе. Своеобразная иллюстрация факта, что с ним так поступать нельзя. Обычно фатальная для виновника. Если бы Лёша занимался только архитектурным программированием, была бы беда. Я уверена, что теперь по этой части он не найдёт работу ни в одной более-менее приличной нашей или тем более европейской компании.

А вот к тому, что мне станут поступать вежливые звонки с отказами по уже подписанным договорам, лично моим, заключённым без протекции Карла, оказалась не очень готова. Выплата неустоек производится на счёт, к которому имеем доступ мы оба. Карта, привязанная к нему, с сегодняшнего утра заблокирована. Об этом я узнала, расплачиваясь за кофе по пути в офис. Грязная игра, дорогой жених, оставить меня без денег входит в пакет мероприятий по принуждению к свадьбе “Ещё посмотрим”? Но он же прекрасно представляет, на ком хотел жениться, не тот метод.

Финансовый вопрос у нас в отношениях вообще особо не поднимался, потому что все масштабные приобретения, кроме Юленьки, совершал Карл, а на обычные рутинные траты я с третьего курса зарабатывала самостоятельно, хотя в этом не было необходимости. Карл ворчал, но в глубине души гордился. Не гонорарами, конечно, а успехами в архитектуре, потому что я зарабатывала только будущей специальностью. Собственно, Юленька — результат моей работы за полтора года в нескольких крупных проектах. Остатки от её покупки, лежащие на карте, теперь недоступны.

В офис я приехала за материалами по первому отелю, которые должен был доработать Михаил, чтобы проверить всё ли гладко с коммуникациями при стыковке “Магнолии”. Это уже не моя работа, но цветочек получился на редкость сказочным — решила полностью довести до конца.

На выходе из лифта меня ловит Миша, хватает за руку и уводит на лестницу.

— Не мог тебе дозвониться три дня! — озабоченно осматривает на предмет повреждений, несовместимых с ношением включённого телефона. Естественно, не находит и, вижу, что сердится, но не понимаю причину.

Да, после разговора с Карлом позвонила родителям, написала ангелочкам и сразу из кафе поехала на дачу в расконсервированный дом-ик, где провела эти дни, вдыхая прозрачный, почти уже осенний воздух и поедая яблоки прямо с дерева. Очень нужно было подумать. Обо всём и без всех.

От Мишиного взгляда в груди начинает ворочаться предчувствие беды. Дрожащими пальцами выуживаю телефон из сумки и ищу на холодном торце кнопку включения.

— Что случилось?

Очередь тренькающих уведомлений о пропущенных звонках запускает панику. Квас, Тимур, Сима, Миша — все люди из мира Нечаева пытались ко мне пробиться, пока я копалась в себе. Вашу Машу!

— Во-первых, Лёха уволился. Или уволили, — неопределённо разводит руки в стороны, — никто не знает. Инночка, как ужаленная, готовила бумаги по его переводу в турецкий филиал тоже директором, отдала их… — начинает так мяться и отводить глаза, что сразу понятно кому.

— Карлу, — подсказываю. Кивает с готовностью.

— Ага. Потом Лёху вызвали на совещание, после которого он написал заявление об уходе и больше не появлялся. Во-вторых… — его прерывает звонок моего телефона.

Тимур.

— Да? — хриплю пересохшим горлом.

— Лиза? Наконец-то. Где ты? Лёха в больнице…

Тим везёт меня в больницу, уверенно сжимая руль, и глубоким, спокойным голосом рассказывает дикие вещи. Карл приватно пообщался с Нечаевым, а потом на совещании вместе с Сизовым предложил перевод в другой филиал с сохранением в должности, но с существенной прибавкой в зарплате.

Могу только догадываться, что просто уволить Лёшу Карлу помешал именно партнёр, потому что приобретался русский филиал именно из-за светлой во всех смыслах головушки Лёшеньки. Который, кстати, в нецензурной форме отклонил предложение и написал заявление по собственному. Инночка говорит, что заведённый он был уже после беседы с глазу на глаз, но содержание разговора Тимур не знает.

После этого вечером Лёшу избили в подъезде дома, где я снимаю квартиру. Тимур со следователем отсмотрели камеры во дворе: белая машина дежурила во дворе несколько дней, и когда Лёша пришёл ко мне, трое парней прошли за ним в дом и спешно покинули его через три минуты.

Трёх минут хватило, чтобы сломать несколько рёбер, разбить лицо и нанести множественные ушибы по всему телу. Выключился Лёша из-за так называемого “королевского нокаута” — удара в печень, боль и шок от которого вызывают спазм такой силы, что человек может потерять сознание. Добивали его уже на полу. Настоящее чудо, что их спугнул кто-то из жильцов, иначе не знаю, чем бы всё закончилось.

Задираю голову и шумно дышу носом, пытаясь удержать в глазах набегающие слёзы, но где там. Сквозь пелену проверяю неотвеченные и нахожу два от Лёши. Не смог дозвониться и приехал. Надумал себе, наверное, чёрт-те чего: что я добавила его в чёрный список и не хочу больше видеть и слышать. Да и после нападения не пришла. Бросила, оказалась?

Боги! Если бы я не выключила телефон… Прикрываю рот ладонью и несколько раз громко всхлипываю. Мне необходимо повернуть время вспять и поехать после встречи с Карлом домой, ответить на звонок Лёши, встретить его дома и обнимать-обнимать-обнимать с порога. Прильнуть, прилипнуть, прирасти к нему так, чтобы никто никогда не оторвал. Он шёл ко мне, выбрал нас.

Тимур сбавляет скорость и достает салфетки из бардачка, а хочется попросить утопить педаль газа. Мне внезапно мало воздуха, мало пространства, мало мира без Нечаева. Быстрее бы.

— Лиз, — у двери в палату тон Тимура становится непривычно мягким, — ты, главное, помни, что всё не так ужасно, как выглядит. Хорошо? — поворачивается и заглядывает в глаза, уговаривая, как ребёнка. — Лёха крепкий, от пары царапин не умрёт.

Становится совсем нехорошо. И страшно. Прилагаю усилия, чтобы оторвать ноги от пола, повернуть ручку и войти. Но дверь внезапно распахивается сама, и в коридор выскальзывает Сима. Сима?!

— Спит, — тихонько предупреждает нас.

Автоматически смотрю на экран телефона — одиннадцать, — а Лёша жаворонок. Он не должен сейчас спать, по расписанию сегодня с утра тренировка. Он вообще здесь лежать не должен! Эта мысль окончательно добивает. В ушах нарастает гул, нечем дышать, тело ватное, одновременно пробивает ознобом и выступает пот. Растерянно смотрю на Тимура, цепляясь за реальность, но изображение теряет яркость и постепенно темнеет, уходя в полную черноту.

— Перенервничала, — железный голос постовой медсестры звучит издалека. Под нос суют отвратительно пахнущую вату, — как её зовут? Лиза? Лиза! Приходим в себя, — это уже мне. Очень громко и медленно, как слабоумной. Да, в себе я, в себе. И мне надо к Лёше!

Порываюсь с лавки, на которой неизвестно как очутилась, но громкий голос не даёт встать:

— Сидим пять минут, пьём сладкий чай. Ещё раз так хлопнешься, тоже заработаешь сотрясение — положим в соседнюю палату.

— Тоже? — спрашиваю у Власова, присевшего рядом со стаканом чая из автомата.

— Да, у Лёхи лёгкий сотряс. Повезло — удар в затылок прошёл по касательной… — прикрываю глаза ладонью, — так стоп. Пей, — впихивает стакан в руку, — и пошли.

В палате прикрыты шторы, чтобы лучи яркого солнца не беспокоили пациента. Ткань почему-то розовая, и вся комната наполнена нежным светом, пробивающимся сквозь неё. Бесшумно ступаю по направлению к кровати, но уже отсюда вижу кровоподтёки и ссадины на неприкрытом одеялом торсе, туго стянутые рёбра, полоски пластыря на брови и скуле, разбитую губу. Даже розовый свет не помогает скрыть весь кошмар пережитого Лёшей.

Грудь разрывает эмоциями, но изо всех сил гашу рыдания. Опускаюсь на стул рядом с кроватью, боясь издать малейший звук. Иначе его грудь перестанет мерно вздыматься, и он проснётся, а во сне же выздоравливают?

Смотрю на разбитые в хлам костяшки длинных пальцев. Дорого себя продал, мой хороший? Слёзы тихо бегут по щекам потоком. Топит чувством вины и злостью, а ещё облегчением оттого, что рядом. Аккуратно кладу голову на постель, закрываю глаза и наконец-то дышу. Лёшина кожа пахнет лекарствами и больницей, но ничего не перебьёт его личный запах, которым не могу надышаться. Столько времени была лишена этого и сейчас жадно восполняю пробелы, уплывая от щемящей близости. Как же я люблю тебя, Нечаев…

В волосы зарывается тёплая ладонь и хриплый ото сна голос шепчет:

— Сова моя, Лиза… Пришла…

В следующие минуты Лёшка, шипя от боли, прижимает меня к себе и, кажется, забыл все остальные слова, кроме “Сова” и “Лиза”. Всхлипываю, очутившись в его руках, прикасаюсь губами к выцветающим синякам, скольжу по коже предплечий, спины, запускаю пальцы в волосы на затылке — там огромная гематома. Боги! Если бы удар достиг цели, я бы ревела на его похоронах!

На даче каждый раз сердце сжималось от мысли, что, может быть, больше не обниму, не подышу им. Бережно упаковывала воспоминания об этих ощущениях, чтобы навсегда сохранить. Ведь, возможно, они станут последними, потому что, узнав, как это по-настоящему — быть с любимым человеком, невозможно согласиться на что-то иное.

Тяжело дыша и морщась от движения рёбер, твёрдо произносит мне в макушку:

— И никаких свадеб с ублюдками, поняла?

Не поняла.

А! Ааа… Поняла. Я же “метеорит” надела при нём, вот почему удивился, что пришла. Уже и забыла. Какие там свадьбы, Лёшенька…

Качаю головой, уткнувшись ему в ключицу, и шепчу с укором, шмыгая мокрым носом:

— Опять всё сам решил, да? А меня спросить?

— Я и шёл… Спросить, — со стоном откашливается, — то есть просить.

Поднимает мою голову и пронзительно смотрит синими глазами, будто ещё одну нить между нами натягивает:

— Останься? Будь со мной?

Ревниво кошусь на тумбочку, где стоят румяные сырники в стеклянном контейнере, обёрнутом фольгой, и компот. Я никогда такие не приготовлю. Это очень неплохая коммерческая больница и здесь должны хорошо кормить, но заботливая Сима поделилась с ним домашним теплом, поддержала по-дружески… По-дружески?

Проследив мой взгляд, Лёша с усмешкой поворачивает подбородок обратно. Ласково заправляет выбившиеся пряди за уши и любуется, приподняв брови, взглядом говоря, мол, ну что ты там за глупости себе выдумываешь. И в подтверждение просит:

— Лиз, спроси ещё раз: где ты у меня?