Она принадлежит ему

22

Мне хочется убежать, но шок оказывается настолько сильным, что я даже не сразу нахожу в себе силы, чтобы соскочить с его коленей, вот только слишком быстро возвращаюсь обратно, а на моей шее снова появляется теплое ожерелье из сильных пальцев.

— Выпрашивая от меня правду, ты должна быть к ней готова, — Эзио говорит спокойно, бережно поглаживая большим пальцем по истерично бьющейся точке на шее. Но запах терпкого алкоголя в его дыхании не дает мне расслабиться. Он пьян, и мне стоит быть осторожной, чего я конечно же не делаю.

— Ты лжешь! — трясу головой в неверии, цепляясь дрожащими пальцами за руку, мягко удерживающую меня за горло, так, как умеют только хищники, которые не хотят навредить своей жертве раньше времени.

— Я хотел бы, чтобы это было ложью.

Его слова напирают на меня такой тяжестью, будто пытаются раздавить мои кости. Но мягкий тембр жесткого хриплого голоса и до абсурда нежные пальцы на шее спасают меня.

— Отец бы рассказал мне… — мои губы дрожат, и я впиваюсь ногтями в его накрахмаленную рубашку, лишь бы удержать безжалостные эмоции на месте. Там, где их никто не видит, кроме меня.

— Твой отец подонок, — произносит он с привычным равнодушием, за что тут же получает от меня твердую пощечину. О которой я не жалею. И даже получаю волну удовлетворения, когда мою ладонь охватывает сотня маленьких иголок.

— Не смей! Ты не имеешь права о нем говорить, — мой голос звучит приглушенно и сдавленно. — Ты понял меня? — едва ли не рычу я.

Он не доберется до меня. Ни через потерю отца, которую я пережила с Эммой, ни через друга, скорбь по которому еще слишком свежа. Я закрыла эти трещины от него, больше Эзио не имеет доступа ко мне. Только не через мою боль. Если потребуется уберечь себя от чудовища, я обрасту шипами. Ему больше не удастся вытащить из меня ничего из того, что он так жаждет.

Вернувшись сюда, я позволила себе сломаться и выплакать все, что пузырилось в моих венах горькими воспоминаниями. Заставила себя отпустить дорогих мне людей и закрыться от эмоций, которые когда-то испытывала с ними. Они в панцире. И лишь мои.

Только после этого мне удалось всю свою боль из прошлого закрыть глубоко внутри себя, а ключ обломать в замке́, чтобы она никогда больше не возымела власти надо мной. Иначе я не смогу здесь выжить.

Единственное, что мне не подвластно, это уродливая любовь и такая же ненависть к своему мужу. Рядом с ним эти чувства подобны маленьким пираньям, раскрывающим свои ужасные челюсти, чтобы прогрызть в моей груди дыру за первенство, особенно когда они слышат его голос. И все же мне удается противостоять им. Пока что да. Не знаю, сколько еще смогу сопротивляться им, потому что с каждой минутой игнорировать то, что заставляет меня хотеть жить, становится невыносимо. Еще немного, и моя избитая гордость преклонит колено перед этим злодеем.

— Не имею права, — Эзио хмыкает, кивая и поджимая нижнюю губу, после чего неспешно убирает от меня руку и проводит ладонью по своей щеке, слегка покрасневшей от пощечины, будто пробует на ощупь мою смелость. Но я не вижу на его каменном лице и толики злости. Ничего подобно. Оно неподвижно, что нарушается лишь уверенным движением сильных пальцев, охвативших гладковыбритый подбородок.

— Не имеешь, — тихо, едва слышно утверждаю, будто силы покинули мои голосовые связки, но я по-прежнему продолжаю сражаться.

Все еще занимая его колени, я аккуратно отодвигаюсь к краю, чтобы чувствовать себя менее восприимчивой к его близости, что так нагло крадет воздух из моих легких.

— Думаю, тебе действительно стоит узнать о своем отце больше информации. Но если ты еще хоть раз обвинишь меня во лжи, я больше не скажу тебе ни слова. — Он смотрит на меня, видимо, ожидая какой-то реакции, но я слишком напряжена, потому что знаю, что он не врет, и это не пустая угроза. А я хочу знать. — Ты поняла меня, Фел?

Как бы мне хотелось быть выше своего любопытства. Но я, как и всегда, проигрываю. Правда, со скрежетом зубов.

— Я… — Сжимаю челюсти и отвожу взгляд в сторону, будто смогу отказать ему. Но ненадолго. Пальцы Эзио скользят под мой подбородок и, подцепив его, возвращают мой взгляд обратно к своему каменному лицу с прищуренным взглядом.

— Что ты? — он выгибает темную бровь.

— Поняла.

Эзио одобрительно кивает и что-то меняется в его взгляде.

— Вот видишь. Мы способны понимать друг друга.

Его пальцы отпускают мой подбородок и снова добираются до шеи, будто это единственная часть тела, которая вызывает у него маниакальную потребность прикоснуться. Заставить почувствовать меня, какую власть он имеет надо мной. Что и провоцирует с новой силой мою ненависть. Потому что я чувствую эту бессердечную власть.

— Первый приступ у твоей матери случился после того, как она родила тебя. В истории болезни было записано так, только это недостаточная правда. — Он замечает застывший на моем лице шок от столь внезапно начатой темы и, будто просканировав мои мысли насквозь, заявляет: — Не надо задавать мне глупых вопросов, откуда я это знаю. Мои глаза и уши повсюду. Да и твой отец очень любил потрепаться, чем я, собственно, и пользовался, пока мы вели общий бизнес. К тому же у меня на руках не одно врачебное заключение. Мне незачем тебе врать.

Эзио по инерции тянется в карман, чтобы достать пачку сигарет, но резко останавливается и возвращает ее обратно. Надо же…

Сердито прочистив горло, он переключает внимание пальцев, которые должны уже держать сигарету, на мою выступающую ключицу, поднимаясь ими выше, не выпуская меня из-под фокуса твердого взгляда.

— Это случилось, когда ты еще была в утробе своей матери. Она застукала Анждело с любовницей в одной из квартир, которые он использовал, чтобы трахать всех своих женщин, — его чересчур спокойный голос совершенно не уместен и невероятно злит меня, не говоря уже о том, как сильно скрипят стенки моего сердца от того, что он рассказывает, но я заставляю себя прикусить язык и дать этому ублюдку то, что он хочет получить от меня. Покорность.

К сожалению, это не ускользает от моего мужа. И, насладившись моей выдержкой в полной мере, Эзио хвалит меня ласковым поглаживанием и продолжает.

— После того случая Наташа больше не могла верить твоему отцу, — от прозвучавшего имени матери, которую я нисколечко не помню, в груди почему-то все равно что-то переворачивается. — Да-а-а, это сводило ее с ума, — хрипло тянет Эзио, не прекращая трогать мою шею, он даже больше не смотрит на меня, увлеченный тем, как его прикосновения и слова ломают мое дыхание. — После родов к ее тревожному состоянию добавилась и послеродовая депрессия. Твоя мать стала плохо есть и спать, заменяя приемы пищи бутылкой водки, пока она гадала, где пропадает ее муженек. — Замечаю, как дергается его кадык. — Тебе было три года, когда Мелоди вытащила твою люльку из горящей комнаты. Ваша мать подожгла детскую спальню, потому что ей показалось, что она увидела в ней Анджело с одной из любовниц. Разумеется, никого кроме вас там не было. Твой старик никогда не приводил в дом чужих женщин, он был слишком осторожен в этом плане. — Эзио замолкает, словно чувствует, как мое горло начинает сжимается от отвращения.

Я даже снова пытаюсь слезть с его коленей, но оказываюсь слишком слаба и уязвима для этого. Кажется, еще немного, и я расплачусь, прямо сидя на нем, но Эзио проводит грубоватым пальцем по дрожащему подбородку, одним обманчиво ласковым движением отгоняя от меня слезы. Будто обещая мне, что все скоро закончится.

— Когда состояние твоей матери стало совсем плачевным, Анджело упрятал ее в психушку и был несказанно этому рад, — его голос становится тише, мрачнее. — Он был рад избавиться от жены, которая не давала ему ничего, кроме лишних проблем. — И только на этой части рассказа пальцы Эзио ожесточаются. — Так же он поступил и с твоей сестрой, когда она переживала сложный период после потери нашего ребенка. Мне пришлось прибегнуть к смене окружения, потому что в этом доме ей все напоминало о том, какая жизнь могла бы у нас быть, не потеряй она Эсми. Я даже планировал купить новый дом… — он тяжело сглатывает, перед тем как добавить сипло, — но этого не потребовалось. Я отвез ее погостить к Анджело в Нью-Йорк и был вынужден уехать обратно в Италию. Надеялся, что стены родного дома помогут ей отвлечься, пока я решаю свои проблемы в синдикате. Но я не учел одного — ненависти твоего отца.

Эзио концентрирует взгляд на моем лице, прежде чем из его рта вырывается удушливый смешок, который он словно пробует на вкус, процарапав зубами по нижней губе.

— Мелоди напоминала ему о ней. О Наташе. Ему было невыносимо жить с ней в одном доме. И при первом же приступе он избавился от своей дочери, как от пакета с мусором. — У меня перехватывает дыхание. — Я нашел свою жену, перекаченную транквилизаторами, в психиатрической больнице. Но забрать я ее оттуда не успел.

Теперь он смотрит мне прямо в глаза, и я чувствую самую настоящую агонию от того, что вижу на дне его льдистых омутов. Кажется, на мгновение я даже увидела его без брони. На крохотное мгновение.

— Ты знала, что твоя мать была связана с русской мафией?

Что за…

— Анджело слишком долго бил Пахана по болевым точкам, — его пальцы свободной руки монотонно постукивают по моему бедру в такт речи. — Твой отец играл с большим зверем, который не уступал ему в силе и власти. Все свое внимание он держал на Братве, когда одна из его любовниц воспользовалась положением вещей. Моргана де Сандро. Уверен, ты знаешь, кто это. Кстати, это она рассказала твоей матери о штаб-квартире, даже дала ей ключи, чтобы та убедилась в ее словах. Нет ничего хуже ревнивой и обиженной женщины, которая годилась лишь на роль любовницы. Даже не пачкая рук, она избавилась от его жены. Как и от других женщин, которых он трахал. Моргана была в этом профи. А когда Анджело попытался с ней порвать, она подобралась к твоей сестре благодаря своему положению и предала Анджело, расчленив ее по видеотрансляции. Что, разумеется, повлекло за собой свои последствия, — с пугающим холодом выталкивает он из себя по слову. — Она всего лишь использовала Мэл, чтобы отомстить твоему отцу за то, что он никогда бы не посмотрел на нее больше, чем на любовницу.

— Хватит, Эзио… — сдавленно шепчу я, — прошу, остановись.

Я надавливаю на его руку, умоляя отпустить меня, потому что мне нужен воздух. Мне нужно выйти на улицу. Но, оказавшись стоять на своих дрожащих ногах, понимаю, что не могу сделать и шага.

Не могу его оставить в таком сломленном состоянии.

Вместо этого я судорожно прокручиваю слова Эзио вновь и вновь. Пытаюсь вспомнить, когда у Мелоди случился тот приступ в доме отца, но ничего подобного не было. Я помню только, как однажды она приехала и плакала на моих коленях, напевая мелодию колыбельной. Тогда я не понимала ее реакции, зато сейчас, когда винтики в моей голове вращаются с космической скоростью, начинаю складывать пазлы. Вот почему на следующий день я не застала Мэл в комнате, ее не было нигде. Тогда отец сказал, что ей пришлось вернуться к мужу. А если верить Эзио, она не вернулась… Боже мой. Как же все запутанно и ужасно.