Она принадлежит ему

36

Эзио. Спустя пару дней

— Нью-Йорк объединился с Ирландией, и они начали новый бизнес с Якудза: запустили транш наркоты. Поставщик у них, естественно, со Среднего Запада.

— Что насчет Судзуки? — увожу ладью с большой диагонали и делаю глоток виски. — Вы достали нужную информацию?

— Работаем над этим, — подручный делает ход, но я тут же выдавливаю его фигуры из центра.

— Долго, Винни, — цокаю и ставлю «дьявольскую ловушку». — Слишком долго.

— Мы уже достали третьего информатора, но ублюдок вырезал себе язык и истек кровью. — Винченцо прикуривает сигару и принимается дымить, думая над своим ходом. — Проблема в том, что у Судзуки в наемниках те, кому нечего терять. Ни семьи. Ни детей. Ни жен. Нам просто нечем сломать их. А боли эти ублюдки не боятся. Леон снял с одного кожу, вырвал ему зубы и ногти, но эта мразь все еще дышала. — Винни затягивается, а после выдыхает облако дыма. — Блядь, он превратил его в дрожащий и обосанный кусок мяса, но мы не услышали ничего, что помогло бы нам в раскрытии убийства Попова. Ничего.

— А дочь? Есть какая-то информация о ней?

Я ставлю пешки на Е4 и f3, лишая слона и коня противника опорных полей, зато активизирую свои тяжелые фигуры. Скоро он будет задыхаться, а его ходы становиться не самыми лучшими. Я отрезаю ему все пути.

— Глухо. Судзуки держит ее на одном из островов, но подобраться к ним нет ни единой возможности, — Винченцо тоже ставит мне ловушку, но я не попадаюсь. — Весь периметр тщательно охраняется, нас либо расстреляют в воздухе, либо сделают все, чтобы наш корабль пошел ко дну.

Блядь.

— Итак, — бормочу я, растирая пальцами переносицу. — Что мы имеем. Наши два клуба подорваны. Пути транспорта через Запад перекрыты узкоглазыми, и часть моих денег с перехваченной партии — у Нью-Йорка. — Сложив ладони вместе, бросаю хмурый взгляд на подручного. — А мы так и топчемся на месте, разделывая ублюдков Якудза на мясные котлеты?

Винченцо делает еще один ход и сосредотачивает свое внимание на мне. Он всегда смотрит в глаза, когда хочет достучаться до меня.

— Ты знаешь, что синдикат сейчас переживает не лучшие времена, и мы делаем все для того, чтобы не допустить полной дестабилизации.

Я забираю белую пешку противника, продолжая игру на ограничение, и одновременно залпом осушаю стакан, с хлопком возвращая его на место. Чертовщина какая-то! Я должен устранить это дерьмо. Я хочу быть уверенным в своем гребаном положении. Я, к херам, не проигрываю! И доказываю это своему подручному, когда демонстрирую ему этюдный выигрыш.

— Сейчас не лучшее время куда-либо отпускать Филициию, Эзио, — впервые с начала партии, проведенной в компании дыма и глотков виски, хрипловатый голос Винченцо звучит иначе. — Твоя жена не понимает всей опасности и пренебрегает охраной. Сегодня в магазине она затерялась среди гребаных шмоток, а им будет достаточно секунды…

За жалкое мгновение я прихожу в бешенство, подрываюсь на ноги и одним движением руки сношу все с шахматной доски. А затем достаю сигарету, всталяю между губ и быстро прикуриваю, делая короткую затяжку.

— Значит, уволь тех, кто не справляется с охраной моей жены, — произношу я с рычанием, когда шум вокруг затихает.

— Я займусь этим вопросом.

— Нет, блядь. — Засунув одну руку в карман брюк, тычу в него сигаретой зажатой между пальцев другой. — Ты займешься сраными Якудза. Я хочу гребаную информацию, которая подтвердит истинного убийцу пахана. И мне насрать, каким способом ты ее найдешь. Я не собираюсь терпеть убытки! И тем более прятаться от этих придурков!

Стук в дверь заставляет меня втянуть носом воздух и замолчать.

— Войдите!

Дверь открывается, и я замечаю начальника ремонтной бригады.

— Дон Торричели, — кивает патлатый мужчина в синей робе. — Студия готова к сдаче.

Хорошо.

Делаю глубокую затяжку и выпускаю тонкую струйку дыма, на мгновение прикрывая глаза.

Мне нужно остыть.

Сглотнув, облизываю губы и взъерошиваю волосы на затылке, после чего возвращаюсь взглядом к Винченцо.

— Сообщи Массимо, что он теперь отвечает головой за мою жену. Киро может нести свою службу на псарне. На сегодня все. — Перевожу дыхание и, потушив сигарету, протягиваю другу руку, когда он поднимается вслед за мной. — Спасибо за игру, Винни. Не забудь передать от меня подарок и наилучшие пожелания синьоре Панини.

— Твой подарок сложно забыть, учитывая, что он перегородил весь проход.

Я ухмыляюсь, позволяя взрывной волне окончательно улечься на дно.

— Твоя мать достойна лучшего. Ты знаешь, как я восхищаюсь этой женщиной.

— Разумеется, — кивает он и выходит из кабинета, напоследок бросая через плечо. — Я рад, что ты последовал моему совету. Думаю, танцевальная студия сделает твою жену счастливой.

Филиция

Вечереет, а я сижу на ступеньках патио, прислонившись виском к колоне, наслаждаясь тишиной и свежестью бриза, ласкающего мою кожу. За два дня я вместе с ремонтной бригадой практически доделали первый этаж, но уровень шума и запах краски уже невозможно выносить.

Что-то я переоценила свои силы. И даже легкий шопинг не помог мне избавиться от усталости, как и душ — от призрачного присутствия едкого запаха красок, лака и пыли. Но мне нужно было заняться хоть чем-то, потому что я не смогла вести себя так же, как и Эзио: словно ничего не произошло.

После той ночи мы толком не говорили и практически не пересекались, разве что я ощущала его присутствие среди ночи в кровати, но тут же снова засыпала, стоило мне попасть в колыбель его сильных рук. Зато в остальное время я себя живьем сжирала мыслями о последствиях незащищенного секса. Нет, секс был невероятный, и, если бы не дурные опасения, я бы сама забралась на него еще раз. Однако мне нужно было время для принятия мысли, что, возможно, в ближайшем будущем стану мамой. Это оказалась не так просто. Я даже успокаивала себя тем, что забеременеть с первого раза не такая уж и большая вероятность, тем более, по моим подсчетам у меня самая безопасная фаза. И все же несколько раз я собиралась с силами поговорить с мужем на эту тему более серьезно, но каждый раз находила отговорку, чтобы этого не делать.

Так. Мне действительно нужен выходной. Никаких мыслей, только чистый морской воздух и спокойствие. Возможно, еще и аудиокнигу добавлю. Да, так я и сделаю. Поеду завтра на пляж. Мне нужно выдохнуть, и уже тогда, думаю, у меня получится вновь подобраться к каверзным вопросам о детях.

Поднявшись с удрученным вздохом, я направляюсь прямиком в дом, мечтая о ванне. Не хочу, чтобы Эзио отравился, прикоснувшись к пропитанной ацетоном коже. Вот только мои планы меняются, когда я замечаю приоткрытую дверь детской, которую Эзио снова запер, когда оттуда все вынесли. В голову невольно лезут воспоминания о том, как я нашла его там убитого горем, с чепчиком в руках, отчего по позвоночнику пробирается ворох жутких мурашек. Чувство вины все еще хранится на дне моей души, и я знаю, что мне стоит развернуться и пойти по своим делам, однако, как и всегда, не делаю этого, а через мгновение уже отворяю дверь шире и, глубоко вдохнув, заглядываю внутрь.

Твою мать...

Мое сердце падает куда-то в желудок, а дыхание учащается, с каждой секундой грозя мне потерей сознания, потому что вместо детской комнаты я зашла в небольшую танцевальную студию. Небольшую, но такую уютную и чудесную, что глаза уже начинают жечь предвестники слез. Только я забываю о них, снова и снова поворачиваясь в разные стороны, рассматривая все до мельчайших деталей. Всю стену с хореографическим станком занимает зеркало, в котором отражается блеск темного паркета, а противоположная стена полностью черная, матовая, с монотонной подсветкой благородного белого неона. Большое панорамное окно прикрыто такими же темными плотными вельветовыми шторами. Никаких излишеств. Все сдержанно, во вкусе моего злодея. А в уголке справа организованна небольшая зона отдыха: два маленьких диванчика, столик и встроенная в стену стереосистема. Боже… Прикрываю рот ладонью, мотая головой. Она идеальна. И пусть студия не светлая и совершенно не похожая на ту, в которой мы когда-то танцевали с Мелоди, для меня она идеальна.

Идеальна. Потому что он сделал ее для меня.

Так и есть.

В комнате, где должен был жить их ребенок, он сделал танцевальную студию для меня.

Что это, если не злая ирония судьбы?

Но зачем? Зачем он это сделал? Почему именно здесь? Не нужно было. Я ведь не просила уничтожать все, что могло ему напоминать о важном. Да я вообще ничего не просила уничтожать. Я не имела на подобное никакого права. И вопреки пробирающейся ко мне радости в моей голове снова звучит голос, говорящий о том, что я и есть причина столь жестокого обращения с памятью о погибшей жене и ребенке.

Мои руки дрожат, и я цепляюсь ими за платье. Нет. Быть этого не может. Я накрутила себя. Это все от усталости. Скорее всего, у меня вообще галлюцинации от интоксикации парами, и в этой комнате ничего нет, однако, когда я касаюсь поручня, убеждаюсь, что он реален. Как и шаги, звук которых я улавливаю сквозь гул в ушах.

— Нравится? — раздается за спиной низкий голос Эзио, и у меня перехватывает дыхание, прежде чем я разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов и утыкаюсь в него стеклянным взглядом.

Эмоции пульсируют в горле. И ответить просто-напросто не получается. Я открываю рот, и из него вылетает лишь скрипучий звук, заставляющий Эзио сдвинуться с места и стремительно нависнуть над моим дрожащим телом большой тенью.

Вскидываю голову, собираясь успокоиться и ответить как можно спокойней, но почему-то не выходит.

Его лицо каменное, не выдающее ни единой эмоции. Эзио напряжен. Возможно, даже взволнован, но как всегда тщательно скрывает это. Только вот во взгляде снова мелькает тот самый холод, пока он изучает меня, словно пытается пробраться ко мне в голову и вырвать все мои сомнения с корнем. Внезапно я чувствую мужские пальцы на своей щеке и резко выдыхаю. Потому что они касаются меня с той самой нежностью, на которую, я думала раньше, этот мужчина не способен.

— Я задал вопрос, Фел, — произносит в манере властного человека, но его мягкие прикосновения стирают всю мнимую жестокость тона. — Если тебе не нравится, только скажи и завтра здесь все уберут…

— Нет! — тут же выпаливаю, широко распахивая глаза и с трудом сдерживая слезы. — Нет… Не нужно, — добавляю тише, качая головой. — Мне очень нравится. Очень. Она идеальна. — Накрываю подрагивающими пальцами его ладонь на своей щеке и прижимаю крепче. — Правда нравится.

— Я чую ложь нутром. Откажись от этой вредной привычки, Филиция.

Филиция. Почему-то сейчас полная форма имени резанула меня подобно лезвию по коже. Не хочу, чтобы из-за моих глупостей между нами испортились отношения. И мне требуются все силы, чтобы заглушить в себе ту уязвимость, что поднялась со дна ударной волной.

— Но я не вру! — протестую более решительно, глядя прямо в его льдистые глаза и попадаю в ловушку холода.

— Хочешь сказать мне, что ты просто так вот-вот захлебнешься слезами? И это, черт подери, не слезы счастья. Их я тоже умею распознавать. В чем дело? — Нетерпение, исходящее от него сейчас, такое осязаемое, что воздух становится гуще, и мне сложнее протолкнуть его в свои легкие. — Говори.