Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

Таковыми для Польши могли являться французы или англичане. Первый контакт в этой области произошел еще в 1932 году, когда заместитель руководителя криптографического отделения “Д” французской Службы разведки Густав Бертран, впоследствии ставший бригадным генералом, с 7 по 11 декабря находился в польской столице с рабочим визитом. Следует оценить смелость этого шага, сделанного в условиях не слишком хороших в тот момент отношений между Парижем и Варшавой. В случае огласки своей поездки криптоаналитик рисковал по возвращении попасть в тюрьму за государственную измену, однако он видел насущную необходимость в сотрудничестве и сознательно пошел на риск. Существует версия, согласно которой Бертран уже тогда передал Польше полученную от агента в ФА часть документации по машине, однако ее достоверность вызывает сомнения. Второй визит Бертрана, на этот раз в звании подполковника и статусе руководителя французских криптоаналитиков, состоялся в мае 1938 года. Тогда он посетил расположенный в лесу недалеко от Варшавы новый центр польской радиоразведки “Вишер”, не имевший себе равных по защищенности и удобству для работы. Все его сооружения представляли собой благоустроенные бункеры, оказавшиеся совершенно бесполезными в сентябре 1939 года из-за отступления армии под ударами вермахта.

Следующая, на этот раз трехсторонняя встреча криптоаналитиков прошла в Париже, где с 9 по 10 января 1939 года совещались англичане, французы и поляки. Они не договорились ни о чем существенном, однако стремительно ухудшавшаяся обстановка уже через полгода заставила всех отнестись к проблеме “Энигмы” иначе. В середине июля 1939 года начальник польского генерального штаба Вацлав Сташевич санкционировал передачу возможным союзникам в будущей войне всех имевшихся материалов по германским шифраторам. И в период с 14 по 26 июля в Варшаву прибыли от секции “Д” СР Густав Бертран и капитан Анри Бракени, от ПШКШ — Эллистер Деннистон и Альфред Диллуин Нокс, а также некий “профессор Сэндвич”. По мнению некоторых исследователей, им был заместитель начальника СИС Стюарт Мензис, приехавший под прикрытием должности профессора Оксфордского университета, однако, скорее всего, фамилия третьего участника делегации была подлинной, и им являлся капитан 2-го ранга Хэмфри Сэндич из разведки Адмиралтейства. Поляки передали прибывшим делегациям по одной копии “Энигмы” вместе с документацией, однако о “Бомбе” пока умолчали. В августе Лангер отправил дипломатической почтой в посольство в Париже еще два шифратора, один из которых предназначался для французов, а второй был отвезен Бертраном в Лондон и на вокзале Ватерлоо вручен Мензису.

На том же совещании поляки и французы решили совместно открыть объединенный центр дешифрования “Бруно”. После долгих колебаний его действительно создали под эгидой 5-го бюро генштаба и разместили во французском городе Гре-Арминье близ Парижа, подальше от неспокойной польско-германской границы. Англичане также участвовали в этой работе и прикомандировали к “Бруно” своего представителя майора Мак-Миллана. Осуществлялось и сотрудничество иного рода. В Варшаве располагалась ориентированная на Советский Союз резидентура французской СР, которой подчинялись еще две точки в Стамбуле и Бухаресте, имевшие собственную радиосвязь и шифры.

Война приближалась, и разведывательные органы рейха активно готовили обеспечение вторжения в Польшу. В августе 1939 года на территорию страны проникли группы из отряда специального назначения “Эббингхауз” для диверсионных действий на транспортных коммуникациях и деморализации польских войск. Абвер и СД оснащали фольксдойче и боевиков Организации украинских националистов оружием, главным образом нелегально перебрасывавшимся из Румынии. Накануне войны, 31 августа 1939 года в Польшу просочились переодетые шахтерами и рабочими бойцы диверсионных подразделений абвера общей численностью до 5 тысяч человек. Их целью являлся захват промышленных объектов и передовых мостов около германской границы, которые следовало сохранить в целости для обеспечения продвижения частей вермахта. Однако самые первые боевые действия по ошибке были начаты еще 25 августа отрядом численностью в 34 человека под командой лейтенанта абвера Ганса-Альбрехта Херцнера. Его личный состав был укомплектован добровольцами из числа польских, судетских и силезских немцев. Диверсанты должны были захватить и удерживать до подхода частей 7-й пехотной дивизии вермахта двойной туннель на Яблунковском горном перевале и станцию с поселком горняков на границе со Словакией. Радист отряда не принял сигнал о переносе срока начала боевых действий на 1 сентября и, в соответствии с планом, в 20 часов 30 минут диверсанты успешно выполнили поставленную задачу. Однако германские войска все не подходили, и ввиду отсутствия сил для организации сопротивления армейским частям Херцнер начал отход на свою территорию. К этому времени местное польское командование уже было извещено по телефону о произошедших событиях и выслало на перевал два пехотных батальона. Они очень скоро перехватили и окружили отряд, но не открывали огонь, не зная точно, кто находится перед ними. Польский генерал Кус-трон прибыл на место действия и потребовал объяснений от командира дислоцированной в этом районе на сопредельной стороне 7-й пехотной дивизии вермахта. Того на месте не оказалось, отсутствовали и его заместители, поэтому генералу удалось побеседовать только с дежурным по штабу. Он заявил, что окруженный отряд является словацкой группой, действующей без всякой связи с германским командованием и не имеющей отношения к рейху. Генерал Кустрон осведомился, почему окруженные словаки разговаривают между собой на немецком языке, но не стал обострять ситуацию и согласился обменять всех на задержанных ранее польских машинистов. Скорее всего, эта история получила бы широкий резонанс в мире, но начавшаяся пять дней спустя война заставила забыть о ней.

Отряд диверсантов. В центре — лейтенант Херцнер

Хорошо известна операция СД в Гляйвице (Гливице) в Верхней Силезии, в ходе которой группа переодетых в польское обмундирование немцев захватила свою же пограничную радиостанцию и передала в эфир провокационное антинемецкое воззвание. Первоначально Гитлер планировал поручить ее осуществление абверу, но проявивший странную щепетильность Канарис решил придерживаться норм международного военного права и отказался использовать чужую форму. Тогда проведение акции было возложено на Службу безопасности. Однако добывание комплектов польской униформы никаким нормам не противоречило, поэтому этот элемент подготовки военная разведка выполнила без возражений.

10 августа 1939 года Гейдрих назначил руководителем акции “Гиммлер”, как стала называться операция, хорошо зарекомендовавшего себя в Чехословакии Альфреда Науйокса. Он сформировал и возглавил отряд из пяти наиболее доверенных сотрудников СД-аусланд, один из которых в совершенстве владел польским языком. Лагерное управление СС подготовило группу заключенных под кодовым обозначением “мясные консервы” и содержало их в готовности, однако не располагало какими-либо деталями этой совершенно секретной операции. Опергруппа СД во главе с Науйоксом разместилась в гостинице Гляйвица, где в течение 14 дней ожидала команды к началу действий, но в последний момент Гейдрих резко изменил первоначальный план. Ранее заключенных планировалось переодеть в польскую форму, теперь же они должны были изображать немецких солдат, погибших от рук поляков. В роли таковых выступали присланные в последний момент 150 эсэсовцев. 31 августа по кодовому сигналу “Бабушка умерла” люди Науйокса ворвались в помещение радиостанции, надели наручники на ее работников и заперли их в отдельной комнате, предварительно несколько раз выстрелив в потолок. Некоторая заминка возникла из-за трудности с прерыванием ведущейся трансляции, однако в конце концов отыскался вклинивающийся в любое вещание “аварийный” микрофон, и в течение четырех минут через него шла передача на польском языке, сопровождавшаяся фоновым шумом, криками и выстрелами, создававшими у слушателей впечатление ожесточенной схватки. После этого “нападавшие” погрузились в машину и уехали, оставив в луже крови у порога одетого в мундир вермахта умиравшего заключенного. Еще несколько грузовиков развезли вдоль границы тела других переодетых в немецкую военную форму заключенных для имитации жертв, произошедших одновременно в нескольких местах вооруженных стычек. На следующий день, ныне считающийся официальным началом Второй мировой войны, Гитлер использовал желанный пропагандистский повод и отдал приказ о вторжении в Польшу.

Прибалтийские государства в 1930-е годы считались восточноевропейским захолустьем и совершенно не претендовали на какую-либо серьезную роль в мировом процессе. Однако их географическое положение было весьма важным фактором в военно-морской стратегии и торговом судоходстве на Балтике, а близость к границам СССР предопределила интерес иностранных разведок к проведению операций на их территории. Активная антисоветская политика Эстонии, Латвии и отчасти Литвы предыдущего десятилетия претерпела заметные изменения. Ссориться с могущественным соседом стало теперь опасно, поэтому в существовавшем ранее “санитарном кордоне” вокруг СССР на севере Европы образовались заметные прорехи. Все Прибалтийские государства первоначально находились в сфере влияния Великобритании и соответственно ориентировались на ее внешнюю политику, однако по мере усиления Третьего рейха они одно за другим стали входить в германскую орбиту.

Особенную важность в оперативном отношении имела Латвия, на территории которой располагались резидентуры многих западных разведок и проходили транзитные маршруты дипломатической почты, всегда привлекавшей внимание спецслужб. Кроме того, Рига была удобным местом для встреч с работавшей в третьих странах агентурой многих государств. СССР интересовали также базировавшиеся в них весьма активные антисоветские эмигрантские организации. Советская внешняя разведка имела в Риге точку, которую с 1935 по 1937 годы возглавлял С. А. Родителев, а после него до 1940 года — И. А. Чичаев. Из Берлина туда был переведен весьма результативный агент НКВД Роман Бирк.

В Таллинне резидентура внешней разведки СССР работала в самых трудные условиях во всей Прибалтике, поэтому для руководства ей направляли достаточно опытных резидентов. С 1932 по 1934 годы точку возглавлял Д. Г. Федичкин, с 1935 по 1936 годы — И. А. Чичаев, а с 1937 по 1940 год — С. И. Ермаков. Эстония раньше других Прибалтийских государств переориентировалась на Германию, чему способствовали значительная численность немецкого населения в стране и большая, чем у латышей и литовцев, этническая близость к немцам. В 1935 году в генеральном штабе эстонской армии одержала верх профашистская группировка офицеров во главе с начальником 2-го (разведывательного) отдела полковником Маазингом, а уже весной следующего года он вместе с начальником генштаба генералом Рээком прибыл в Берлин для установления взаимодействия между вооруженными силами и разведывательными службами двух стран. Контакт с адмиралом Канарисом оказался весьма результативным и привел к достижению двусторонней договоренности о взаимном обмене информацией. Эстония официально разрешила Германии использовать свою территорию для проведения разведывательных операций против СССР, взамен чего немцы предоставили эстонской разведке средства оперативной техники. Постепенно в страну стали прибывать установки для радиоперехвата переговоров и фоторазведки кораблей советского Балтийского флота, а в Таллинне разместилась группа немецких криптографов. Ежегодно руководители германской и эстонской военных разведок совершали взаимные визиты, дважды в год обмениваясь информацией на высшем уровне, а между двумя столицами курсировали специальные курьеры. Канарис в сопровождении Пикенброка посещал Эстонию в 1937, 1938 и 1939 годах, а в 1939 и 1940 годах с эстонской территории забрасывались в СССР диверсионные группы.