Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

1. ВНЕШНЯЯ РАЗВЕДКА

На протяжении 1920-х и 1930-х годов оперативная обстановка в Соединенных Штатах Америки разительно отличалась от европейской и азиатской. Основными причинами этого являлись значительная географическая удаленность страны от “горячих точек” планеты, а также несоответствие между ее экономической мощью и зачаточным состоянием спецслужб, совершенно не соответствовавшим статусу великой державы.

После Первой мировой войны США вырвались в группу лидеров, из должника превратились в кредитора и стали всемирным финансовым центром, уверенно заняв ведущее место в мировой экономике и все более настойчиво пытаясь соответствовать ему также и в политике. Однако до конца 1920-х годов влияние страны на европейский процесс оставалось совершенно ничтожным, а ее основные политические интересы концентрировались в бассейне Тихого океана, предопределив изначальное дипломатическое и разведывательное соперничество с Японией. Европейские правительства и их секретные службы в Западном полушарии были в основном заняты попытками привлечения на свою сторону столь могущественной в экономическом отношении державы, а также вели там научно-техническую разведку, пытаясь получить доступ к секретам американской техники и технологии.

Всему этому вяло пытались противостоять послевоенные разведывательные и контрразведывательные структуры США, однако они были крайне слабы и даже отдаленно не напоминали мощные оперативные органы, которыми еще совсем недавно располагало государство. Как это ни парадоксально, но вместе с армией Соединенные Штаты фактически демобилизовали и распустили свои спецслужбы, почти возвратив к их предвоенному состоянию.

До начала 1940-х годов политической разведки в США не существовало, а ее задачи периодически возлагались на образованный в 1885 году в подчинении у генерал-адъютанта армии Отдел военной разведки (МИД). С 1889 года он начал получать информацию от сети аккредитованных в иностранных столицах военных атташе, а после создания в 1903 году штаба армии (сухопутных войск) вошел в него в качестве 2-го отдела (G-2). В 1908 году МИД слили с отделом G-З (военное планирование и обучение), а в 1917 году разведка в статусе соответствующей секции вошла в отдел военных учебных заведений. Это повлекло за собой буквально катастрофические последствия, но не продлилось долго, и 26 августа 1918 года МИД вновь обрел самостоятельность в рамках штаба армии. Определялось, что Отдел военной разведки “должен осуществлять наблюдение и руководство военной разведкой, как позитивной, так и негативной, и возглавляться офицером, именуемым директором военной разведки, который является помощником начальника штаба. Он же является старшим военным цензором. Обязанности отдела состоят в ежедневном контроле за военной обстановкой, экономической ситуацией и в выполнении других поставленных начальником штаба задач, а также в сборе, сопоставлении и рассылке данных военной разведки”[397]. Процитированный документ несколько опережал события. Восстановление МИД, несмотря на его декларированные задачи, в первую очередь было предпринято ввиду необходимости создания структуры по обучению кадров разведки, а вся практическая работа в рассматриваемый период велась разведорганами Американских экспедиционных сил (АЕФ) в Европе.

Первоначально в штате созданной в начале 1917 года, еще до высадки экспедиционных сил в Европе, Радиоразведывательной подсекции (РИС) АЕФ состоял из 3 человек, включая ее начальника лейтенанта Чарльза X. Матца. К концу войны он вырос крайне незначительно и насчитывал все тех же 3 офицеров и 8 рядовых. Зато войсковые разведывательные органы получили в АЕФ значительное развитие. В отличие от штабной структуры, они кодировались буквой “С” и начинались от уровня батальона, в котором присутствовал офицер разведки. В его подчинении находилась разведгруппа в составе 1 офицера и 28 рядовых, в том числе 15 разведчиков, 11 наблюдателей и 2 снайперов. В полку офицеру разведки подчинялись 8 наблюдателей, а в бригадах разведывательных органов не было вообще. Зато в дивизии действовала разведывательная секция в составе начальника, его заместителя по тактической разведке, офицера-переводчика, офицера-топографа и многочисленного вспомогательного персонала. На этом уровне информация поступала также и от воздушных наблюдателей на аэростатах, проходя по каналам связи артиллерийских дивизионов. Аэростаты оказались крайне неэкономным средством разведки. Один аппарат обслуживала целая рота штатной численностью в 178 человек, включая расчеты четырех зенитных пулеметов, а продолжительность его жизни в бою в среднем равнялась 15 минутам. Аэростаты сбивались столь часто, что их экипажи получили парашюты задолго до снабжения ими летчиков.

Согласно уставам, дивизионная разведка велась на глубину до двух миль, а фактически — значительно дальше, иногда до 5 миль. Именно этой величиной была ограничена зона ответственности корпусных разведорганов, которым подчинялись эскадрильи разведывательной авиации, группы звуковой и визуальной разведки, проходившие, однако, по штату артиллерии. Армия имела существенно более многочисленную разведывательную авиацию, в том числе ночную, топографический батальон и секцию радиоразведки. Венчала эту пирамиду располагавшееся в Сен-Шамоне Отделение военной разведки АЕФ (G-2). Его структура была весьма разветвленной и достаточно полно учитывала потребности экспедиционных войск в обеспечении информацией и в контрразведывательном обслуживании:

— Секция G-2A (информационная):

— подсекция G-2A1 — боевые расписания и стратегическая разведка;

— подсекция G-2A2 — переводы и техническая разведка;

— подсекция G-2A3 — карты обстановки и воздушная разведка;

— подсекция G-2A4 — отчеты и изучение ТВД;

— подсекция G-2A5 — цели для артиллерии;

— подсекция G-2A6 — радиоразведка и почтовые голуби;

— подсекция G-2A7 — рассылка информации и ведение журнала боевых действий;

— Секция G-2B (секретная служба):

— подсекция G-2B1 — контрразведывательная политика и расследование зверств;

— подсекция G-2B2 — рассылка информации от секретных источников и контроль за разведывательными фондами, непредвиденные ситуации;

— подсекция G-2B3 — картотека подозреваемых, контроль над гражданским населением, контрразведывательные операции;

— Секция G-2C (топографическая);

— Секция G-2D (цензура):

— подсекция G-2D1 — связи с общественностью и цензура прессы;

— подсекция G-2D2 — цензурные правила, почтовая и телеграфная цензура;

— подсекция G-2D3 — цензура фотоснимков, кинолент и посетителей;

— Секция G-2E (разведывательные подразделения).

Аегко понять, что такая мощная и авторитетная структура значительно превосходила влияние вашингтонского центрального аппарата и фактически затмевала его. К концу войны МИД насчитывал 282 офицера, 29 сержантов и 948 гражданских служащих, заметно уступая контингенту в Европе[398]. На этом фоне развилось неизбежное соперничество “европейских” разведчиков с “американскими”, причем первые явно доминировали. В Вашингтоне такую ситуацию терпели, понимая, что войска пребывают за океаном не вечно, и что рано или поздно в процессе их сокращения будет практически ликвидировано и Разведывательное отделение АЕФ. Однако в экспедиционных войсках тоже понимали это и вышли с предложением к командованию организовать послевоенную разведку армии США на базе именно их разведорганов. Эта идея была отвергнута, в первую очередь по бюджетным соображениям. Если в конце войны разведка располагала бюджетом в 2,5 миллиона долларов, то в 1920 году он составлял всего лишь 400 тысяч долларов[399], ее штат был не только не расширен, но, наоборот, существенно сокращен. В августе 1919 года численность МИД уменьшилась до 88 офицеров и 143 вольнонаемных лиц[400]. Частичной компенсацией описанной плачевной ситуации явилось создание отдельного резерва офицеров военной разведки, решение о котором вступило в силу 4 августа 1921 года. На протяжении последующих 20 лет в нем числилось в среднем по 635 офицеров.

За время войны разведка успела проверить себя в боевых условиях и выработала ряд адекватных концепций. Одной из них являлось осознание важности военной контрразведки, проводившейся под эгидой Негативного сектора МИД. В сентябре 1918 года это подразделение существенно расширило сферу своей деятельности и взяло под свой контроль контрразведывательные операции военных атташе Соединенных Штатов в различных государствах мира. Справедливости ради следует отметить, что важность данного шага была преимущественно теоретической, поскольку число таких операций можно было пересчитать по пальцам одной руки. Существенно более значимым актом явилась организация совместно с госдепартаментом системы паспортного контроля на границе США. Тогда же разведка взяла на себя контроль над военной цензурой, создав для этого секцию МИ-10. Ранее эта деятельность считалась прерогативой независимого сектора генштаба, а ее передача в контрразведку натолкнулась на немалое сопротивление из-за традиционно ревнивого отношения американцев к защите своей свободы слова. Эта же секция в качестве дополнительной задачи боролась со взяточничеством и мошенничеством в армии.

Разведка постепенно переходила к мирному режиму работы. В 1921 году вновь назначенный начальником штаба армии генерал Джон Першинг решил реорганизовать его и сохранить пять отделов: кадров, разведывательный, оперативный и учебный, снабжения, военного планирования. Однако конгресс Соединенных Штатов, не возражая против этого в принципе, разрешил иметь в штате этих пята подразделений лишь четырех бригадных генералов. В результате последовавшей буквально дикой конкуренции в период с 1922 по 1929 годы из семи директоров военной разведки бригадными генералами были только двое. Постепенно разведчики становились в американской армии офицерами второго сорта. Особенно ярко отношение к разведывательной службе проявилось в организации работы института военных атташе. Если в других государствах он был важнейшим элементом разведывательного сообщества, то военные дипломаты Соединенных Штатов выполняли преимущественно декоративные функции. Вплоть до вступления США в войну в декабре 1941 года аккредитованные в Берлине, Токио и Риме военные атташе были обязаны отчитываться о своей работе перед разведкой, однако лишь немногие из них осознавали, что разведывательная деятельность является требующей особого подхода и совершенно специфической военной специальностью. Перед отъездом в страну пребывания они не получали базовую специальную подготовку, за исключением основ шифровального дела и финансов, и отдача от их работы была соответственной. Немаловажным фактором являлось и то, что в межвоенный период МИД считался “сиротским” подразделением штаба, поэтому служба в разведке считалась непрестижной и рассматривалась как краткий и досадный перерыв в основной военной карьере, не дававший выслуги лет на командных должностях для получения очередного звания. Естественно, что озабоченные продвижением по службе перспективные офицеры всеми силами пытались избежать направления туда, что значительно уменьшало приток способных людей. Последствия подобной кадровой ситуации оказались весьма неблагоприятны. Хотя атташе и отрабатывали иногда некоторые конкретные узкие вопросы, например, по характеристикам немецких 105-мм орудий, но более широкий взгляд на проблему оставался для них недоступным. Достаточно часто их предположения, особенно по политическим проблемам, весьма далеко отрывались от реальности. Например, в 1934 году военный атташе в Берлине вполне серьезно прогнозировал скорую реставрацию германской монархии под руководством фельдмаршала Аюдендорфа. В целом, институт американских военных и военно-морских атташе оказался абсолютно не соответствующим своему назначению и слабейшим элементом разведывательного сообщества США. Эта ситуация была особенно опасна тем, что, за исключением радиоразведки, в межвоенный период атташе являлись основным средством сбора информации об иностранных государствах и их вооруженных силах. Однако уровень их работы зачастую просто удручал. Впоследствии генерал Джордж Маршалл вспоминал, что полученные по этому каналу разведывательные данные “были немногим больше, чем то, что военные атташе… могли выяснить за ужином или, в какой-то степени, за чашками кофе”[401].