Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

1. КИТАЙ И МАНЬЧЖУРИЯ

Период с 1930 по 1939 годы историки обычно именуют “последним предвоенным десятилетием”, но эта успокоительная формулировка справедлива лишь для Европы. Разоренный и по-прежнему терзаемый войнами и междоусобицами Китай в эти годы не видел мира. Япония наращивала усилия по захвату все новых его территорий, официально объявила Маньчжурию своей “первой линией государственной обороны” и превратила ее в плацдарм для дальнейшей экспансии и для создания угрозы советскому Дальнему Востоку и Сибири. Усиление Квантунской армии дополнялось активной работой спецслужб и инвестированием в регион огромных финансовых средств.

Совершенно естественно, что создавшаяся обстановка весьма беспокоила сопредельный с Маньчжурией Советский Союз, но за ней с беспокойством наблюдали не только в Москве или Хабаровске. В Соединенных Штатах Америки тоже уже давно с тревогой следили за укреплением главного конкурента в тихоокеанском бассейне. В Вашингтоне придерживались положений “доктрины Гувера — Стимсона”, не допускавшей любых разделов Китая, и в этом отношении его интересы сходились с советскими. Зато в Лондоне были готовы признать особые интересы японцев в Маньчжурии, при условии ограничения экспансии Токио на юг и запад. Движение в сторону СССР и Монголии не наталкивалось ни на какие возражения со стороны британского руководства. Несмотря на такое благожелательное отношение к проблемам региона, Великобритания была вынуждена официально разделить озабоченность Лиги Наций обстановкой в Китае. В итоге долгих дебатов для изучения создавшейся ситуации на месте и для выработки рекомендаций на Дальний Восток была направлена уже упоминавшаяся “комиссия Литтона”, получившая свое название по имени возглавлявшего ее бывшего губернатора Бенгалии Виктора Александра Джорджа Роберта Бульвер-Литтона. Японцы чинили ей массу препятствий, создавали своего рода аналоги “потемкинских деревень” для введения проверяющих в заблуждение, но все же не смогли окончательно запутать их. Комиссия обнаружила множество неприглядных фактов и рекомендовала участникам Лиги Наций воздержаться от признания марионеточного государства Маньчжоу-Го, формально возглавляемого последним отпрыском династии маньчжурских императоров Пу И. В ответ Япония 23 марта 1933 года вышла из международного сообщества и с этого момента могла спокойно игнорировать его мнение.

Тем временем в Китае все сильнее разгоралась гражданская война, основным содержанием которой являлось противостояние Гоминьдана и коммунистов. Чан Кайши не оставлял попыток найти временный компромисс с Японией, поскольку лучше других понимал ее силу и влияние и не был подвержен безосновательным шапкозакидательским настроениям, овладевшим многими генералами. Тем временем обидевшийся на него “молодой маршал” Чжан Сюэлян, сын загадочно погибшего Чжан Цзолиня, начал искать пути сближения с коммунистами, однако опасался делать это слишком явно. К маскировке его намерений подключилась секретная служба КПК, распространявшая слухи и подбрасывавшая вещественные доказательства нескольких побед, якобы одержанных маршалом над Красной Армией. Эти совместные попытки провалились, поскольку ЦБРС сумело вскрыть дезинформацию и установить ее источники. Параллельно Центральное бюро расследований и статистики вело активную подрывную работу в провинции Шаньси по разложению коммунистического тыла. Его доклады о растущем влиянии коммунистов серьезно встревожили рвущегося к всеобъемлющей власти Чана, на днях получившего звание генералиссимуса и пост президента Гоминьдана. Он решил лично убедиться в их обоснованности, а особенно в правдивости информации о специфических отношениях Чжана Сюэляна с КПК, и для проверки его лояльности 9 декабря 1936 года с небольшим штатом охранников прилетел в контролируемый маршалом город Сиань.

Коммунистическая разведка уже довольно давно приобрела агентуру в ближнем окружении Чана и знала о предстоящей поездке. Ее главными источниками являлись несколько завербованных на патриотической основе офицеров-маньчжуров, возмущенных пассивным отношением президента Гоминьдана к фактическому захвату их родины. Чан Кайши действительно рассматривал это как неизбежную жертву и не предпринимал попыток противодействовать японской экспансии в этом районе из-за полной невозможности противостоять ей. КПК, напротив, постоянно декларировала свою активную позицию в противостоянии Японии (позднее оказавшуюся в значительной степени демагогической) и приобрела симпатии многих маньчжуров. В дальнейшем источники разведки компартии в окружении генералиссимуса оказались утраченными, поскольку в самом конце 1936 года эти офицеры в числе 3 тысяч военнослужащих маньчжурской национальности открыто перешли на службу в Красную Армию. Однако в течение некоторого времени коммунисты регулярно получали информацию обо всех перемещениях и настроениях генералиссимуса и были готовы к его прибытию в Сиань, где и произошел эпизод, обычно именуемый “декабрьским сианьским инцидентом 1936 года”. В нем многие исследователи усматривают провокацию КПК, но прямых доказательств участия коммунистов в начальном этапе развернувшихся событий не имеется.

Следует подчеркнуть, что визит Чан Кайши в контролируемый Чжан Сюэляном город проходил на фоне специфических взаимоотношений этих двух людей. Несмотря на стоявшую за ним реальную военную мощь, “молодой маршал” занимал по отношению к генералиссимусу мягкую и примирительную позицию. Президент Гоминьдана несколько раз находился в пределах его досягаемости, но, несмотря на возможность арестовать соперника, Чжан предпочитал метод убеждения. Такое поведение ввело Чана в заблуждение. Приняв мягкость за робость, он занял жесткую линию по подавлению политических противников, что и требовалось коммунистам, желавшим подтолкнуть маршала к активным действиям. В Сиани Чан Кайши встретила манифестация из нескольких тысяч маньчжурских студентов, поднявших лозунги сопротивления Японии и ликвидации марионеточного режима Маньчжоу-Го. Демонстранты абсолютно ничем не угрожали генералиссимусу, однако его охрана приняла самое неудачное из возможных решений и просто расстреляла людей, даже не потрудившись произвести предупредительные выстрелах поверх голов. После этого примирительная позиция Чжан Сюэляна претерпела разительные изменения буквально в одночасье, и 12 декабря “китайский Бонапарт” был арестован. Чану предложили подписать пакет документов, которые должны были положить конец гражданской войне в стране и консолидировать силы против японских захватчиков, но он категорически отверг это предложение. КПК потребовала судить попавшего в пределы ее досягаемости виновника междоусобиц, однако внезапно ее линия резко изменилась. Далее последовали странные события, не имеющие, казалось бы, вразумительного объяснения. Коммунисты в лице прибывшего в Сиань Чжоу Эньлая неожиданно выступили за освобождение арестованного и заявили о готовности прекратить повстанческие операции в обмен на обещание создать совместный антияпон-ский фронт. Такое, на первый взгляд, нелогичное поведение имело под собой достаточные основания. В случае насильственного отстранения Чан Кайши от руководства партией его место неизбежно перешло бы к откровенно прояпонскому председателю Политического совета Гоминьдана Ван Цзинвэю, как раз возвращавшемуся из Германии после переговоров с ее нацистским руководством. По сравнению с ним Чан являлся значительно меньшим злом, поэтому СССР по секретным каналам в категорической форме потребовал от Мао Цзэдуна освободить генералиссимуса. Следует констатировать, что все это свидетельствует о промахе советской разведки, не выяснившей, что в действительности КПК не имела возможности принимать такие решения или серьезно влиять на них. Полностью контролировал ситуацию только Чжан Сюэлян, лишь отчасти координировавший свои действия с коммунистами. Все же после двухнедельной паузы для “спасения лица” обеих сторон пленный президент Гоминьдана устно пообещал честно сотрудничать с компартией и организовать подлинное сопротивление иностранным захватчикам. Его выпустили на свободу, и 25 декабря в сопровождении поверившего ему Чжана Чан улетел к месту нахождения правительства в Нанкин, где по прибытии немедленно арестовал своего великодушного похитителя. Суд приговорил маршала к десяти годам тюремного заключения, но специально объявленная ему амнистия заменила этот приговор домашним арестом под контролем Гоминьдана. Западная пресса однозначно определила “сианьский инцидент” делом рук КПК, коммунисты же немедленно объявили его японским заговором.

Все эти бурные события и активная антикоммунистическая деятельность нанкинского правительства привели к тому, что о Японии как-то забыли. Это оказалось серьезнейшей ошибкой. Во все исторические эпохи период внутренних распрей в государстве являлся наиболее удобным временем для действий внешних захватчиков, и японцы в очередной раз подтвердили эту истину. В ночь с 7 на 8 августа 1937 года произошли положившие начало их обширной агрессии в Китае события в Лугоуцяо, известные также как “инцидент у моста Марко Поло”. Официальная версия японской стороны утверждала, что проводившая ночное учение рота японских войск подверглась внезапному обстрелу, в ходе которого один солдат бесследно исчез. Пропавшего начали искать целым батальоном, но не нашли. Вскоре Япония один за другим предъявила Китаю два ультиматума, после чего ее войска немедленно атаковали позиции противника. В Токио возложили вину за инцидент на прокоммунистические элементы китайской 29-й армии и немедленно использовали эту, судя по оценке большинства экспертов, провокацию в качестве предлога для широкомасштабного нападения. Японцы захватили Нанкин, Тяньцзин и Шанхай, причем все это время рассчитывали на уступчивость Чана, его капитулянтскую позицию и, как они полагали, симпатии, испытываемые им к Стране Восходящего Солнца.

Одним из самых слабых мест японской разведки являлось прогнозирование возможной реакции китайских государственных и военных руководителей на те или иные действия Токио. Так произошло и в данном случае. Чан Кайши проявил неожиданную для японцев, но, вообще говоря, достаточно легко предсказуемую твердость и призвал соотечественников, включая коммунистов, к сопротивлению иноземным захватчикам. Он официально признал образование сформированной КПК 8-й Народно-революционной армии под командованием Чжу Дэ и даже пополнил ее тремя правительственными дивизиями и бригадой, а 3 сентября 1937 года публично заявил о сотрудничестве с коммунистами в деле освобождении страны. Судя по всему, это было одним из негласных условий подписанного им 21 августа советско-китайского договора о ненападении, на основании которого в Китай начала прибывать советская техника, летчики-“добровольцы” и другие специалисты, а правительство Чана получило заем на сумму в 100 миллионов долларов.

Обманувшиеся в своих расчетах японцы решили наказать непокорного лидера Гоминьдана, при этом пострадавшим, как всегда, оказался народ. Захватчики устроили страшную резню беззащитного мирного населения Нанкина, в которой истребили не менее 300 тысяч человек и уничтожили треть городских зданий. Вошедшие в город военные начали акцию устрашения с того, что вывезли в поле и закололи штыками 20 тысяч мужчин призывного возраста, чтобы лишить китайскую армию возможности когда-либо пополнить ими свои ряды. Дальнейшие события скупо, но исчерпывающе изложены в приговоре Международного военного трибунала для Дальнего Востока: “К моменту вступления японской армии в город утром 13 декабря 1937 года всякое сопротивление прекратилось. Японские солдаты бродили толпами по городу, совершая различного рода зверства. Многие солдаты были пьяны. Они ходили толпами по улицам, без разбора убивая китайцев — мужчин, женщин и детей, пока площади, улицы и переулки не были завалены трупами. Насиловали даже девочек-подростков и старух. Многих женщин, изнасиловав, убивали, а их тела обезображивали. После ограбления магазинов и складов японские солдаты часто поджигали их”[372].