Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

Цитирование донесений от различных источников можно продолжать очень долго. На данный момент рассекречено множество агентурных сообщений, причем именно с целью доказать, что разведка предупреждала руководство о готовящемся нападении и обеспечила его точными данными. Увы, большинство документов, если их рассматривать в соответствующем контексте, свидетельствуют о противоположном. Безусловно, и РУ, и многие подразделения НКВД/НКГБ располагали немалым количеством подтвердившейся впоследствии информации о предстоящем нападении Германии, но несравнимо большее число сообщений этому противоречило, а также раз за разом опровергалось при прохождении указанных сроков. Как можно было доверять источнику, на протяжении нескольких месяцев ошибочно указывавшему 3–4 конкретные даты начала войны, и какие основания были принять на веру названную им очередную дату? Гораздо логичнее было отнести и это сообщение к категории непроверенных, тем более, что она ничем не доказывалась, да и не могла доказываться, как стало ясно позднее. Конечно, с позиции сегодняшнего дня легко отсортировать телеграммы и информационные сообщения на достоверные и недостоверные, однако нельзя забывать, что истинная обстановка открылась миру лишь приблизительно к полудню 22 июня 1941 года.

Следует учесть, что процесс сбора информации происходил не в безвоздушном пространстве, а на фоне активной работы СИС, прилагавшей все усилия для вовлечения СССР в войну на стороне Британии. Любая информация о предстоящей агрессии вполне могла быть спровоцирована англичанами с целью столкнуть рейх с новым мощным противником, и это прекрасно понимали и Сталин, и Берия, и Голиков, просто обязанные учитывать такую возможность. На подобном фоне особенно подозрительно выглядел факт перелета в Шотландию 10 мая 1941 года заместителя Гитлера по НСДАП Рудольфа Гесса, вызвавший вполне оправданное беспокойство советского руководства по поводу возможности заключения перемирия между Германией и Англией, позволяющего сконцентрировать все силы Третьего рейха на Востоке.

Нельзя игнорировать и мощный фактор очень профессиональной немецкой дезинформации. Руководство Германии вполне отдавало себе отчет, что никакие маскировочные мероприятия не могут скрыть концентрацию многомиллионной группировки изготовившихся к нападению войск, и тогда немцы сделали весьма удачный и полностью оправдавшийся ход. Они сознательно стали распространять информацию о том, что Гитлер действительно планирует совершить агрессию против СССР, однако ее срок при этом указывался несколько позднее реально намеченного. По самым различным каналам к советским разведчикам и дипломатам поступали инспирированные Берлином предупреждения о предстоящем нападении, но одни из них ставили начало войны в зависимость от решения вопроса с Великобританией, а другие, более изощренные, сообщали, что началу боевых действий будет предшествовать предъявление жестких требований экономического и даже территориального характера, а позднее и ультиматума. Это весьма походило на правду и, к сожалению, действительно ввело советское руководство в заблуждение. Такую информацию давали буквально все источники берлинской резидентуры, она поступала и из других мест, и даже от разведок третьих стран, создавая иллюзию многократного перекрытия добываемых сведений, однако в действительности это была лишь вполне успешная дезинформация. Возможно, специализированное информационно-аналитическое подразделение смогло бы отфильтровать ее, но оно было сформировано во внешней разведке лишь в декабре 1943 года, а существовавший в военной разведке информационно-аналитический отдел выполнял несколько иные задачи.

В определении перспектив нападения Германии на Советский Союз весьма болезненно сказались непрофессионализм и амбициозность вновь назначенного руководителя берлинской резидентуры внешней разведки А. 3. Кобулова (“Захар”). Он не имел разведывательного опыта, зато пользовался в разведке особым статусом благодаря своему брату, приближенному Берия, заместителю наркома госбезопасности Б. 3. Кобулову, и попал на столь ответственный участок по его протекции. “Захар” был совершенно не готов возглавить загранточку, но все попытки Центра направить его работу воспринимал крайне болезненно, часто напрямую работая с руководством наркомата. В августе 1940 года резидент лично завербовал журналиста латвийской газеты “Бриве Земе” Ореста Берлинкса, причем сделал это спустя всего лишь десять дней после знакомства с ним, без соответствующей разработки, проверки и вопреки элементарным правилам вербовочной работы. Центр категорически возражал против столь скоропалительного решения, однако Кобулов напрямую обратился к брату, и в списке источников НКГБ появился новый агент “Лицеист”, которому предстояло сыграть заметную роль в определении сроков германской агрессии против СССР. По убеждению резидента, основой для вербовки источника являлось его лояльное отношение к установлению советской власти в Латвии и финансовые затруднения, однако произведенная Центром даже поверхностная параллельная проверка Берлинкса показала, что этот человек вовсе не симпатизирует СССР, а настроен активно прогермански и антисоветски. Тем не менее, резидент проигнорировал очевидные факты и активно включил агента в работу, выплачивая ему ежемесячно вначале 300, а затем 500 марок. В руководстве внешней разведки поступавшие от Берлинкса сведения постоянно оценивались отрицательно, Кобулову сообщали, что “информация “Лицеиста” содержит много воды и совсем мало фактов. Кроме того, информация содержит много неточностей, противоречивых и сомнительных данных, а также изобилует общими местами. “Лицеист” черпает свою информацию у лиц, предназначенных германским государственным аппаратом для “питания” прессы”[361]. Однако справиться с влиятельным резидентом, имевшим возможность напрямую направлять свои материалы заместителю наркома, удавалось далеко не всегда. В эйфории от собственных успехов в новой для него зарубежной агентурно-оперативной работе Кобулов не реагировал на предупреждения и безоговорочно верил своему источнику, полагая все предупреждения Центра интригами завистников. А “Лицеист” поставлял все новую информацию, исходившую из самых высоких источников в рейхе. 25 мая 1941 года он сообщил, что Гитлер придвинул войска к границе с СССР якобы в ответ на аналогичные передислокации Красной Армии и рассчитывает, что “Сталин станет в этой связи более сговорчивым и прекратит всякие интриги против Германии, а главное, даст побольше товаров, особенно нефти”[362].

А. 3. Кобулов

Непрофессионализм редко приводит к положительным результатам, не стал исключением и данный случай. После первого же контакта с Кобуловым Берлинке немедленно обратился к немцам, был завербован ими под псевдонимом “Петер” и использовался для проведения дезинформации на высоком уровне. Достаточно сказать, что подлежащие передаче материалы готовились специалистами германского МИД по личным указаниям Риббентропа и с санкции самого Гитлера. Немцы активно и старательно дезинформировали Кобулова, причем придавали этой операции особое значение, поскольку “Захар” сообщил Берлинксу, что отправляет его сведения непосредственно “на самый верх”, лично Сталину и Молотову. Лейтмотивом дезинформации являлось прежде всего внушение советской стороне, что перемещение вермахта к ее границам производится исключительно в ответ на возникшую советскую угрозу. Кроме того, не менее важно было донести до Москвы мысль, что нападение Германии, если таковое вообще состоится, не произойдет внезапно, ему будут предшествовать попытки Берлина добиться своих целей путем переговоров, шантажа, предъявления ультиматума и даже возможной оккупации отдельных частей Советского Союза. К сожалению, эта теория хорошо соотносилась с поступавшей от других источников дезинформацией и сыграла крайне негативную роль.

5 мая 1941 года связь Кобулова с “Лицеистом” оборвалась, и дальнейшая его судьба, равно как и сам факт работы латыша на немцев оставались для советской разведки неизвестными на протяжении всей войны. Истина выяснилась в 1947 году, когда работник контрразведывательного подразделения берлинского отделения гестапо Зигфрид Мюллер на допросе дал показания, раскрывающие истинную роль агента-двойника “Петера” — “Лицеиста”. Его попытались разыскать для примерного наказания, однако сумели найти только архивные материалы, но не самого Берлинкса. Выяснилось, что вполне заслуженной благодарности от немцев он не дождался. Когда после начала войны Гитлер обнаружил в его материалах утверждение Кобулова, что СССР вовсе не намерен нападать на Германию, то в гневе наложил на них резолюцию: “Лгун” и приказал арестовать журналиста. Руководству германской разведки едва удалось отстоять своего агента и для безопасности отправить его в Швецию, где следы бывшего “Лицеиста”, к счастью для него, окончательно затерялись.

Кроме дезинформационной работы, немцы, естественно, серьезно готовились к “Барбароссе” и по другим линиям разведки. Советская контрразведка сразу ощутила усиление агентурной работы СД и особенно абвера, но не зафиксировала факт создания в местечке Сулеювеке близ Варшавы специализированного разведывательного штаба “Валли I” по координации оперативной работы против СССР под руководством опытного разведчика майора Германа Вильгельма Бауна. Несколько позже немцы создали аналогичные штабы по руководству диверсионной и контрразведывательной работой “Валли II” и “Валли III”, а затем объединили их в один общий штаб “Валли”, который возглавил сотрудник Абт-Ш подполковник Хайнц Шмальшлегер. Одновременно на Советский Союз были сориентированы абверштелле в Кенигсберге, Бреслау, Вене, Данциге и Позене, а также абвернебенштелле в Кракове. Активизация разведывательной и контрразведывательной работы завершилась созданием так называемых абвергрупп и распределением их по воинским частям и соединениям. Все организационные мероприятия абвера остались для советской разведки и контрразведки незамеченными. Более того, сама структура германских спецслужб была крайне мало известна в периферийных органах советской контрразведки. В это трудно поверить, но в воспоминаниях бывшего военного контрразведчика генерал-майора В. А. Белоусова содержится поразительное описание новых для себя фактов, в июне 1941 года установленных начальником контрразведки дислоцировавшегося в Украине механизированного корпуса батальонным комиссаром С. М. Сенько: “Задержанный все время упирал на то, что он является сотрудником немецкой разведывательной службы — абвера. Об этой службе Сенько слышал, но еще не знал, что она занимает место в системе разведывательных и контрразведывательных органов Германии, ведущих подрывную деятельность против СССР и его Красной Армии. Поэтому против слова “абвер” он вывел жирный вопросительный знак”[363]. Так были информированы о своем непосредственном противнике военные контрразведчики, больше занимавшиеся надзором за благонадежностью войск, чем непосредственной борьбой с вражеским шпионажем. Например, директива Особого отдела ГУГБ НКВД СССР от 7 сентября 1940 года предусматривала систему отчетности в виде внеочередных донесений и докладных записок и специальных сообщений по особо важным вопросам. Как ни странно, в перечень тем для внеочередных донесений шпионаж не был внесен. Исчерпывающий список включал случаи измены Родине, дезертирства, нарушения государственной границы самолетами, террористические, диверсионные и вредительские акты, все случаи аварий и катастроф самолетов, массовые отравления и инфекционные заболевания личного состава, а также случаи хищения или утери мобилизационных и шифровальных документов. Контрразведывательные вопросы не были удостоены подобного приоритета. Как следствие, все предвоенные инструкции и материалы системы особых отделов содержали общий термин “германская разведка”, без конкретизации ее структуры и функций. Эти знания были получены уже в ходе боевых действий.