Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

3. КРИПТОАНАЛИЗ

Лучшие страницы в историю национальных спецслужб Соединенных Штатах вписали дешифровальщики. Начало этому в 1917 году положил ведущий американский криптоаналитик Герберт Осборн Ярдли, возглавивший основанный тогда же так называемый “Черный кабинет” — существовавшее по 1929 год Бюро шифров. Иначе оно называлось 8-й секцией разведки (МИ-8). В первые же послевоенные годы это подразделение достигло весьма существенных успехов, в особенности во вскрытии японских кодов и шифров, причем в условиях постепенного сокращения штатов и финансирования. Если в ноябре 1918 года Бюро насчитывало 18 офицеров, 24 гражданских криптографа и 109 машинисток и стенографисток, то уже к маю следующего года его штатная численность сократилась до 15 офицеров, 7 гражданских криптографов и 55 технических служащих[423]. После участия Ярдли в 1919 году в Парижской мирной конференции в качестве главного криптографа американской делегации руководство разведки объявило о предстоящем свертывании дешифровальной работы ввиду утраты ее актуальности. Ярдли категорически возражал и подготовил доклад под названием “Изучение и раскрытие кодов и шифров”, в котором указывал, что Соединенные Штаты имеют достаточно врагов во всем мире, и вскрытие их шифрсистем позволит правительству заблаговременно получить информацию о возможных угрозах национальной безопасности. Ярдли предлагал не прекращать эту работу, а реорганизовать МИ-8 в криптографическую службу мирного времени с двойным подчинением государственному департаменту и штабу армии. Эта аргументация настолько впечатлила начальника разведки генерала Мальборо Черчилля, что он уговорил государственного секретаря сохранить Бюро шифров и финансировать его работу из секретного фонда. Первоначальный бюджет Бюро составил 45 тысяч долларов вместо запрошенных 96 тысяч, а к 1929 году снизился до 19630 долларов[424]. В целях маскировки в августе 1919 года Бюро переместили из Вашингтона в Нью-Йорк. Для его прикрытия использовалось наименование “Компания по составлению кодов”, почти полностью совпадавшее с названием частной компании Ярдли “Компания по составлению кодов, Инк”. Ведущий американский криптограф постоянно совмещал свою работу на правительство с бизнесом и, наряду с владением упомянутой компанией, разработавшей и продававшей “Универсальный торговый код”, являлся также консультантом одной из фирм и брокером по торговле недвижимостью.

За первое послевоенное десятилетие самым результативным делом возглавляемого Ярдли ведомства явилось вскрытие японского дипломатического кода, позволившее американцам читать инструкции, получаемые из Токио делегацией на Вашингтонской конференции 1921 года по ограничению морских вооружений. Позиция США предусматривала установление соотношения тоннажа военных флотов Соединенных Штатов и Японии в пропорции 10:6, японцы же настаивали на его увеличении до 10:7. Криптоаналитики Бюро шифров вскрыли инструкцию японской делегации о допустимом размере уступок, что позволило американцам занять жесткую позицию и настоять на своем, не опасаясь сорвать конференцию.

Конечным продуктом криптографической службы являлся рассылаемый в Отдел военной разведки и государственный департамент бюллетень, в который включались все заслуживающие внимания факты, естественно, без ссылок на подлинное происхождение информации. Все сообщения начинались стереотипно: “Из заслуживающих доверия источников установлено, что…”. При этом никакого информационно-аналитического подразделения в Бюро шифров не существовало, материалы отбирал лично его руководитель, часто по субъективным признакам.

В 1920 году Ярдли доложил о раскрытии четырех японских кодов, но это утверждение было не вполне корректным, поскольку вскрытые системы являлись не кодами, а шифрами, причем довольно невысокого уровня стойкости. Однако вскоре после этого Бюро шифров действительно достигло впечатляющих успехов. Всего с 1917 по 1929 годы американцы сумели скомпрометировать 31 японскую шифрсистему (условные обозначения от JA до JZ и от JAA до JEE) и прочесть 10000 текстов, из них 1600 относившихся к Вашингтонской конференции. Это было очень высоким показателем, особенно с учетом острой нехватки сотрудников со знанием языка. На раннем этапе работы Ярдли спланировал и совместно с Бюро военно-морской разведки осуществил операцию по получению опорных слов в закрытом тексте японской шифровки, способных служить отправными точками для ее прочтения. По его предложению заместитель директора ОНИ подполковник Р. Мак-Кенни 29 января 1920 года направил меморандум японскому военному атташе в Вашингтоне генерал-майору К. Иноуэ, в котором попросил того проверить данные на недавно прибывшего в США из Токио русского по происхождению Владислава Филопеи, или Венцеслава Филофи. Этот человек и в самом деле появился в Соединенных Штатах и прошел на границе стандартную процедуру опроса иммиграционными властями, в ходе которой предоставил им некоторую информацию, однако прибывший и понятия не имел о том, что он якобы предложил свои услуги американскому правительству и отрекомендовался при этом личным секретарем атамана Семенова. В послании содержалась также ссылка на некоего Гортинского, также проживающего в японской столице. Иноуэ попался в ловушку и запросил Токио по сути меморандума. Получив ответ, 26 февраля он проинформировал американцев, что Филопеи-Филофи и в самом деле находился в контролируемых японцами частях Семенова, но всего лишь военным священником. Комбинация Ярдли вполне удалась, в радиоперехвате появился не один, а сразу шесть ключей для дешифровки, представлявших собой все перечисленные имена и фамилии. Впрочем, она несколько запоздала и оказалась не столь полезной, как планировалось, поскольку криптоаналитики уже подошли к вскрытию японской шифрсистемы математическим путем.

По сравнению с Японией, Германия занимала в планах США значительно более скромное место, и Бюро шифров прилагало соответственно меньшие усилия по вскрытию немецкой переписки. Послевоенные дешифровки базировались на полученных в Нидерландах в 1919 году ключах, которые предложил американским представителям инициативник, известный под агентурным псевдонимом “Дачмэн”. Личность этого человека осталась неустановленной, известно лишь, что его английский язык был весьма совершенен, но акцент напоминал русский, а почерк не соответствовал принятой в Западной Европе системе каллиграфии. Вероятнее всего, он являлся подданным бывшей Российской империи, служащим ее криптографического ведомства. Как часто случается в подобных случаях, “Дачмэна” обманули: когда он оставил кодовые таблицы для изучения, их сфотографировали и вернули, якобы по причине ненадобности. На основании его данных американцы сумели вскрыть германские коды с обозначениями 2500, затем 2970, 9700, 5300 и 1219. Всего Бюро шифров читало 20 германских кодов и шифров, однако на послевоенный период из них приходилось лишь 9, фактически представлявших собой вариации двух базовых систем.

Главную проблему для дешифровальщиков составляло все же не прочтение переписки, а получение исходных текстов, а с этим положение являлось весьма сложным, если не критическим. Во время недавней войны копии всех перехваченных телеграмм в обязательном порядке предоставлялись в распоряжение военного ведомства, а представители МИ-8 отбирали представляющие интерес сообщения. Зато в мирное время частные телеграфные компании немедленно вспомнили о существовании “Закона о радиокоммуникациях”, ратифицированного конгрессом США 13 августа 1912 года на основании Международной радиотелеграфной конвенции от 5 июля 1912 года. Этот нормативный акт гарантировал тайну корреспонденции, не предусматривая никаких исключений для любого правительственного органа: “Лицо или лица, вовлеченные в процесс или осведомленные об операциях любой станции или станций, не должны распространять или публиковать содержание любых сообщений, переданных или полученных такой станцией, исключая лицо или лиц, которым таковые адресуются, или их уполномоченных агентов, или другую станцию, занятую передачей такого сообщения по его назначению, если только это не будет официально предписано судом надлежащей юрисдикции или иным компетентным органом”[425]. Криптоанализ немыслим без перехватов, но упомянутая правовая норма не допускала послаблений даже для периода военных действий. Незаконность перехватов подтвердил и “Закон о радио” 1927 года, делавший изъятие лишь для информации, специально распространяемой для всеобщего сведения. Очевидно, что под эти послабления не попадали ни телеграммы иностранных дипломатических представительств, ни их радиограммы, конкретно адресуемые своим правительствам в лице министерств иностранных дел, однако последние хотя бы можно было перехватывать из эфира, не прибегая к услугам частных телеграфных компаний.

Соединенные Штаты являются совершенно особенным, во многих отношениях непостижимым для европейцев государством. Их правовая система вполне позволяет, например, похитить, судить и отправить в тюрьму президента независимой страны или же по собственному усмотрению осуществить вооруженное вторжение в крохотное соседнее государство, однако нередко ограничивает, казалось бы, элементарно необходимые действия собственного правительства. Поразительным являлось не само по себе наличие категорического запрета на подслушивание переговоров и перехват переписки иностранных миссий, содержавшегося в законах о радиокоммуникациях 1912 года и о федеральных средствах связи. Подобные ограничения существовали и в других странах, но только на бумаге. Проблема заключалась в том, что в США эти положения неукоснительно соблюдались, и частные телеграфные компании, как правило, отказывались содействовать властям в их нарушении. Опасения связистов были совершенно обоснованы, ибо в случае утечки информации о таком их содействии существовала вполне реальная опасность не просто потерять лицензию на право деятельности, но и отправиться в тюрьму — и это за помощь собственному правительству в разведывательных и контрразведывательных операциях! Указанная ситуация почти исключила легальные возможности получения текстов зашифрованных телеграмм иностранных представительств. Радиограммы технически можно было перехватывать из эфира без всякого специального разрешения, однако в начале 1920-х годов передатчики были еще весьма несовершенны, и основной массив переписки шел по телеграфным каналам, отныне наглухо закрытым для дешифровальщиков. Безусловно, принимавшие подобный нормативный документ американские законодатели менее всего собирались ущемлять специфические интересы криптоаналитиков. Судя по всему, окончательным толчком к принятию этого закона послужила публикация в газете “Лос-Анджелес Экспресс”, в июле 1911 года напечатавшей перехваченную радиограмму, адресованную редактору конкурирующей газеты “Лос-Анджелес Геральд”. Редактора “Экспресса” Эдвина Эрла арестовали по обвинению в краже, но судья немедленно оправдал его, заявив, что использование чужих “аэрограмм” не запрещается законами штата Калифорния и поэтому не влечет за собой уголовную ответственность. Хотя в результате принятия “Закона о радиокоммуникациях” конгрессмены имели в виду лишь подобные ситуации, в результате самый сильный удар пришелся по криптоаналитикам. Однако законодателей невозможно упрекнуть в близорукости, поскольку в 1912 году никакого “Черного кабинета” еще не существовало, а позднее его наличие являлось одним из самых тщательно скрываемых государственных секретов и до 1931 года просто-напросто не было известно практически никому.