Негласные войны. История специальных служб 1919–1945. Книга первая. Условный мир

3. КРИПТОАНАЛИЗ

Британские криптоаналитики заслуженно пользовались высокой репутацией в узких кругах лиц, знакомых с этой сферой деятельности. В итоге Первой мировой войны их мастерство возросло еще более, но одновременно изменившаяся обстановка показала, что, как и в агентурной разведке, время талантливых одиночек прошло безвозвратно. Изощренные криптосистемы основных потенциальных противников могли поддаться только совместным усилиям десятков специалистов. Опыт войны показал необходимость сведения воедино криптографических подразделений военного министерства и Адмиралтейства, однако правительство решило взглянуть на проблему шире. В 1919 году в кабинете министров был создан очередной Комитет по секретным службам, в задачу которого входил пересмотр всей послевоенной концепции их использования. Назначение его председателем Фишера наглядно продемонстрировало решимость всемерно сократить расходы на функционирование оперативных служб. Эксперты проделали большую предварительную работу, опросив представителей различных разведывательных и контрразведывательных органов, среди которых были директор военной разведки Джордж Кокерилл, директор Индийской политической разведки Сесил Кей, преемник Реджинальда Холла на посту руководителя морской разведки Хью Синклер, генеральный директор МИ-5 Вернон Келл и руководитель СИС Мэнсфилд Камминг. В результате Комитет решил всемерно ограничить претензии военной и морской разведок на ведение агентурно-оперативной работы и попытался логически разделить разведывательные обязанности между различными ведомствами. Вопросы внутренней безопасности государства стали компетенцией Секретной службы, которая должна была обеспечивать ее в тесном контакте с администрацией колоний и Департаментом внутренней разведки. СИС передавалась под контроль министерства иностранных дел, но руководство ее оперативной работой временно сохранялось за Адмиралтейством. В сфере радиоразведки и криптографии Комитет по секретным службам положил конец ведомственной разобщенности, при которой эта работа осуществлялась частично морской разведкой, частично военными, а также отделом связи Форин офис. Моряки представили наиболее весомые аргументы в пользу возложения на них обязанностей по всей криптографической деятельности, поскольку к 1919 году НИД успешно читало телеграфную переписку греков, итальянцев, испанцев, шведов, датчан, норвежцев и собиралось приступать к вскрытию французских шифров и кодов. Представитель Форин офис резонно настаивал на том, что в мирное время наибольшее значение будут иметь не военные, а дипломатические секреты, и поэтому предложил подчинить создаваемую единую структуру своему ведомству, но в тот момент к его мнению не прислушались. 24 октября Комитет по секретным службам принял компромиссное решение о создании Правительственной школы кодов и шифров (ПШКШ) для изучения иностранных методов закрытой связи и разработки собственных надежных шифрсистем. Новый орган должен был представлять интересы всех ведомств, но административно подчиняться Адмиралтейству. В момент создания служба насчитывала 25 офицеров и 28 вспомогательных сотрудников[9], однако ввиду отсутствия средств на их содержание они проходили по штатам иных ведомств. Министерство финансов одобрило решение комитета лишь 18 марта 1920 года, утвердив бюджет ПШКШ в размере 21217 фунтов, что позволило довести штат младших служащих до 46 человек[10]. Все сотрудники были переведены из СИС и из расформированной после войны “комнаты 40” — шифровальной группы разведки Адмиралтейства НИД-25. ПШКШ руководил шотландец, получивший образование в Бонне и Сорбонне, профессор немецкого языка из Оксфорда, капитан 3-го ранга Элистер (по документам Александр) Деннистон.

Элистер Деннистон

Русский отдел возглавлял бывший ведущий криптограф Российской империи Эрнст (“Феликс”) Феттерлейн, в подчинении которого работали еще три сотрудницы, также эмигрантки из России. Служба являлась одновременно и школой, где изучались теория и мировая практика криптографии, и центром радиоразведки, а ее официальные задачи были определены как:

— составление и издание кодов и шифров для британских правительственных департаментов;

— исследование криптографической стойкости всех действовавших правительственных кодов и шифров с учетом простоты в употреблении и вопросов экономии;

— поддержание связи по криптографическим вопросам с правительственными департаментами и консультирование их по использованию кодов и шифров;

— обучение возможно большего числа офицеров работе с кодами и шифрами;

— издание учебников и инструкций по перечисленным вопросам.

Дешифровальная работа в список декларированных задач ПШКШ не вошла, поскольку являлась слишком секретной для упоминания даже в закрытых документах. Для обеспечения доступа к исходным текстам иностранной переписки были приняты особые меры. Одновременно с учреждением центрального криптографического органа парламент включил в четвертый раздел “Закона о государственной тайне” 1920 года специальную оговорку, обязывавшую все действовавшие на территории Британии международные телеграфные компании направлять представителю правительственных ведомств копии всех принятых и отправленных телеграмм не позднее 10 дней после их прохождения. Таким образом негласно возобновлялась цензура телеграфной переписки, теоретически прекращенная после окончания войны. Продолжали работу цензорские пункты на Бермудских островах, Мальте и в Гонконге. Сложнее обстояло дело с доступом к радиообмену. Созданный в 1924 году Комитет по криптографии и перехвату, в котором принимали участие представители ПШКШ и видов вооруженных сил, провел восемь заседаний, после чего в 1928 году его преобразовали в Комитет по координации перехвата, более известный как “Комитет Y”. Эта весьма засекреченная и авторитетная структура была призвана упорядочить организацию перехватов, выполнявшихся различными ведомствами. Первоначально комитет возглавлял генерал Сесил Ромер, а позднее адмирал Хью Синклер. В нем явно доминировали военные, поэтому в вопросах получения исходных текстов радиограмм ПШКШ полностью зависела от армии. Криптоаналитиков в течение долгого времени рассматривали не как радиоразведчиков, а как исследователей, подлежащих в военное время мобилизации для работы в интересах вооруженных сил, поэтому в 1920-х годах в Правительственную школу кодов и шифров направляли далеко не самых первоклассных специалистов. С другой стороны, в период с 1919 по 1939 годы ПШКШ проявляла крайне мало интереса к радиограммам и ограничивалась в основном телеграфной перепиской расположенных на территории Великобритании иностранных представительств. Все остальные вопросы оставались прерогативой военных. Например, армия активно вела радиоразведку территории СССР с поста, расположенного в Абботабаде около индийского города Равалпинди. Продолжали действовать созданные еще в период Первой мировой войны Группы радионаблюдения (В.О.Г.).

В соответствии с рекомендацией Комитета по секретным службам, в апреле 1922 года ПШКШ вывели из-под контроля Адмиралтейства и подчинили министерству иностранных дел. Теперь она действительно могла действовать как межведомственный орган, уделяя при этом особое внимание вскрытию дипломатической переписки, наиболее актуальной в мирный период. Решение вызвало острое неприятие у руководителей всех трех военных разведывательных служб, и в январе 1923 года они направили в кабинет министров совместный меморандум, в котором заявили, что подчинение ПШКШ министерству иностранных дел ущемляет интересы видов вооруженных сил. В обоснование этого приводились следующие аргументы:

1. Они получают лишь малую часть переведенных сообщений.

2. Они не участвуют в решении вопроса о рассылке перехватов и дешифрованных сообщений.

3. Они не могут быть уверены, что получают все сообщения, представляющие для них интерес.

4. Они не участвуют в принятии решений о вскрытии конкретных шифров и по конкретным темам.

5. Не уделяется внимание систематической работе по вскрытию военных и военно-морских шифров.

Этот протест был проигнорирован, и подчиненность ПШКШ оставалась прежней, на что имелись свои веские причины. В быстро изменявшейся ситуации роль криптоаналитиков возрастала, они выдвинулись на передовые рубежи противодействия советской разведке. Экономика диктовала политике свои законы, и 16 марта 1921 года Великобритания подписала с правительством РСФСР торговое соглашение, означавшее его признание де факто. В нем, в частности, были зафиксированы взаимные обязательства сторон воздерживаться от всяких враждебных действий и пропаганды друг против друга. Это позволило открыть в Лондоне советскую миссию, вопреки всем соглашениям сразу же активно подключившуюся к деятельности Коминтерна. До этого британское правительство закрывало глаза на подрывную деятельность III Интернационала и, следовательно, Москвы, справедливо считая и себя отнюдь не без греха, но теперь ситуация изменилась принципиально. Первые же дешифрованные ПШКШ радиограммы показали, что в столице обосновалась активно работающая враждебная резидентура, меньше всего интересовавшаяся традиционным сбором информации. Ее конечной целью являлся экспорт революции и в итоге свержение британского государственного строя. Бывший начальник разведки Адмиралтейства Реджинальд Холл вполне осознал эту опасность еще в 1918 году и эмоционально предупреждал своих менее информированных коллег: “Теперь нам предстоит столкнуться с еще более опасным врагом. Это многоголовая гидра, и ее дьявольская власть стремится распространиться на весь мир. Эта угроза — Советская Россия”[11].

17 августа 1921 года британское правительство организовало утечку информации в газету “Таймс”, поднявшую вопрос о финансировании большевиками рабочего движения в Англии и Шотландии, в частности, газеты “Дейли геральд”. Премьер-министр принял неоднозначное решение обнародовать имевшуюся у него информацию ввиду убежденности ряда ответственных лиц в том, что усиливающаяся в стране социальная напряженность является результатом подрывной деятельности Москвы. Дополнительным стимулом для него явилось преддверие ожидавшихся в Аондоне и других частях страны волнений. Редактор “Таймс” нарушил свое клятвенное обещание и дословно процитировал восемь дешифрованных советских документов, предварив их преамбулой: “Следующие советские радиограммы были перехвачены британским правительством”[12]. В ПШКШ с ужасом ожидали, что Москва немедленно сменит коды, после чего вновь потребуется долгая и сложная работа по вскрытию шифрованной переписки, но из-за легкомыслия и халатности советского персонала этого не произошло. Утечка информации продолжалась, пресса публиковала одну радиограмму за другой, а наблюдавшие все это нарком иностранных дел Г. В. Чичерин и глава торговой делегации Л. Б. Красин бомбардировали ответственных лиц в Москве требованиями сменить шифрсистемы. Перелом произошел лишь в декабре 1921 года, когда М. В. Фрунзе сообщил в Кремль информацию, полученную от пленного начальника врангелевской радиостанции Н. А. Ямченко: “Секретнейшая переписка Наркоминдела с его представительством в Европе и в Ташкенте слово в слово известна англичанам, специально организовавшим для прослушивания наших радио целую сеть станций особого назначения. К шифрам, не поддающимся вскрытию немедленно, присылались ключи из Лондона, где во главе шифровального отдела поставлен англичанами русскоподданный Феттерлейн, ведавший этим делом прежде в России. Общий вывод такой, что все наши враги, в частности Англия, были постоянно в курсе всей нашей военно-оперативной и дипломатической работы”[13]. В самом деле, как выяснилось впоследствии, советские коды и шифры “Око”, “Пулемет”, “Стрелок”, “Пролетарий”, “Искра” и “Спартаковец” были настолько нестойки, что закрытые с их помощью сообщения вскрывались противником в течение часа. Более защищенные системы, такие как “УП Третий”, “Аро Первый” и другие, еще не появились.