Мракобой

Москальян. Большая Татарская улица, 5.

Перевозчики нисколько не озаботились плавностью езды, и коневозка подпрыгивала на каждом ухабе. Людей кидало из стороны в стороны. Натыкаясь на острые локти Пестель вскрикивал каждый раз. Его пихали, кляли последними словами. В основном вокруг были женщины, но пахло от них ничем не лучше, чем от бачей. Потом, грязью, даже мочевиной. Дамы враз потеряли свою природную привлекательность.

Возможно это и есть наша настоящая сущность, думал Пестель. Достаточно было прийти бачам, пугануть смертью и вот мы физиологически голые. До трясучки стремящиеся жить.

Их привезли и выгрузили у неприметного 4-х этажного здания. Их встретили еще трое бачей, от которых сильно воняло насваем и анашой. Они собственноручно ощупали женщин и отделили непривлекательных. Бабак повел их куда-то за дом.

Хозяйственные работы должно быть.

Один из бачей уставился на Пестеля.

— А этот на хрена здесь? — спросил он на своем языке.

— Это мой! — поспешил Бута.

— Ну так забирай русскую свинью! — бача сильно толкнул Пестеля.

Бута повесил автомат на плечо и велел идти к дверям заведения. Это была кальянная. Кругом сновали вооруженные бачи, автоматы держали на плече, а то и за спиной. Никто не обращал на них внимания. В кино герой бы бросился на Буту, завладел автоматом и полоснул по этой сволочи.

На деле Пестель едва переставлял негнущиеся ноги и старался не упасть.

Крыльцо было в темных пятнах, которые оттирала тряпкой седая женщина с изможденным взглядом. Она посмотрела на проходивших пустым взглядом. Ради жизни она была готова на все, но с ней и сделали все. Она была вся в синяках, ноги в крови.

— Шлюха! — проходя, Бута пнул женщину.

Даже не со злобой, а так, для проформы.

В кальянной было полно народу. Кроме бачей, Пестель увидел и их женщин в хинжабах, напоминающих монашек. Одна их них сильно пихнула неповоротливого Пестеля. Бута прикрикнул на нее. Тогда ханум набросилась на женщину славянского вида-уборщицу и отхлестала по щекам.

Бута провел Пестеля по залу, потом на лестницу. Затем был небольшой коридор с несколькими отдельными комнатами. Бута постучал в одну из дверей.

— Калимат, это я, Бута!

Изнутри что-то каркнули. Бута отворил дверь, кивнул Пестелю:

— Гет!

Тот и зашел. Он уже начал отходить от шока и некие отмершие от липкого ужаса чувства начали постепенно реанимироваться.

Комната оказалась запущенной в хлам. В ней имелось окно: грубо замазанное то ли краской, то ли обычной грязью и не пропускающее света. Из мебели панцирная койка у стены с дырявыми одеялами. И все. На полу на коврике сидела старуха. Ей было лет сто, не меньше. Лицо в глубоких морщинах. Беззубый рот приоткрыт. В темном балахоне, из-под черного платка торчат две косы яркого ржавого цвета. На груди бусы. В руках четки.

— Это тот, которого ты велела привести! — доложил Бута.

Он обращался со старухой с осторожной почтительностью. Как человек обращался бы с притаившимся ядовитым пауком. Вроде не трогает, но может цапнуть в любой момент.

— Будет тебе садака! — старуха провела ладонями по лицу. — Каржин принесет в твой дом баракат!

— Иншалла! — Бута тоже провел ладонями по лицу.

Калимат жестом отпустила его, и здоровенный бугай подчинился беспрекословно. Когда он прикрыл за собой дверь, старуха неожиданно пала ниц и припала лицом к грязным кроссовкам Пестеля.

Пестель торопливо выпалил:

— Вы меня с кем-то путаете! Я не тот, кто вам нужен!

— Ошибки нет! — возразила старуха. — Великая Каржин выбрала тебя!

— Не знаю никакой Каржин! — торопливо отрекся Пестель.

— Это не важно! Лунные часы на горе Талку запущены! Что бы мы не делали, что не предпринимали, через 40 дней мы все умрем! Так велел великий Тенгри! Рекул эбел — мать земли просила не убивать ее детей-людей, на что Тенгри сказал: Что же никто не попросит за тебя? Рекул эбел пожаловалась, что просить за нее некому, нет такого человека на земле. На что Тенгри сказал, что придет человек, идущий за Божественной, припадите к ногам его, молите о пощаде!

Старуха совсем того, понял Пестель. Ему долго не удавалось оторвать от себя старуху. Она молила простить ее, и только пообещав это, он наконец избавился от нее.

Калимат неожиданно быстро успокоилась, вытерла сопли неведомо откуда достаным платком.

— Когда этот ишак Бута стал хвалиться внизу, что встретил того, кто идет за Дианой, я сразу поняла, кто это. Бута большой и глупый, он умрет первый! А ты ведь спасешь меня?

— Сделаю все что смогу! — твердо пообещал Пестель, не уверенный, что сам доживет до вечера. — А почему вы не уедете?

— Зачем, азиз[47]?

— Аксакалы договорились с Босянин-аглы. Он сам не русский и русских ненавидит так же, как и мы, обещал всех русских из города вывести, остальных мы быстро зарежем, и у нас будет свой справедливый халифат. Без русских свиней, без водки и шлюх, которые юбки надевать забывают.

— Тогда зачем вам я?

Калимат цикнула языком и закатила глаза.

— Ты совсем другое дело! С людьми: русскими, язерами или нохча мы сами справимся. Наш народ самый многочисленный в городе. А вот с убрами нам одним не справиться. Великий Тенгри отвернется от нас, если Идущий за Божественной, не поможет нам.

— Но что за убры? Кто-то их видел?

— Никто! — ответила Калимат, не моргнув глазом. — Но люди уже начали пропадать.

Пестель вспомнил произошедшее на Красной площади и сказал:

— Даже если что и произошло, то они этого не хотели. Это получилось случайно.

— Не случайно! — покачала старуха головой. — Я тут бросила кости на грядущее. Нам отпущен всего месяц, и в городе не останется ни одного живого человека!