Мракобой

Дознание.

Он ожидал всего и в несколько этапов. Сначала возмущение и неприятие. Затем сомнение. А уже после горькое признание истины, истерика. Крики какие Палыч мог выдать.

Бекк знал, что все так и будет, а когда не стало, испытал настоящее потрясение.

Вершинин не стал ничего кричать, а тем более истерить. Молча сидел и смотрел вверх на решетчатое окно. Лицо невинное как у ребенка после сна. Бекк не любил, когда у его друга было такое лицо.

Майор тоже помолчал, уже потом удивился, как медленно до него доходило. А потом ДОШЛО.

Лицо у него одеревенело, с глазами тоже что-то нехорошее происходило, они как бы норовили вылезти из орбит.

— Ты… знал! — каркнул он, голос тоже не поддавался, хрипел, рвался и действительно более походил на карканье, Бекку потом сделалось очень стыдно за минутную слабость.

Вот ведь штука. Думал, кореша в неудобняк поставить, а сам сел в лужу хорошо, основательно, по самые брови.

— Как же так, Палыч? Как ты мог? — чуть не плача проговорил майор[59].

Палыч продолжал говорить тихим голосом. Будто сам с собой разговаривал. Может так и было. Доселе у него не было необходимости объяснять собственные поступки.

— Встаю иногда утром и по привычке зову жену или Сашку. Потом правда сразу все вспоминаю. И Сашку в белом костюме на заплеванном асфальте, и рвущие душу слова Татьяны. Я по утрам обожаю яичницу и кофе со сгущенкой. Вот сижу, ем в пустой кухне, и каждый глоток отзывается эхом. Поверь, не чую никакого вкуса после этого. Пантанал восхитительный проект, волею случая мы уже давно части его, а я вот сижу и думаю. На хрена! Не заводят меня сейчас грандиозные эксперименты над человечеством. Я все понимаю. Великолепная инопланетная мысль плюс высочайшее по мастерству и масштабам воплощение. И оно меня не трогает. Ну и что. Выбрал меня Проект и ладно. Качусь по инерции — Париж, Лондон, вот теперь Москва. А сам думаю, интересно, когда я сдохну. Тривиально отдам концы. Отойду в пустом гостиничном номере, или дома, который перестал быть домом. Разве это дом, который ненавидит тебя и твое чавканье по утрам. Который не ждет по вечерам. Да и некому там ждать. А потом появляется Эва! — Палыч впервые грустно улыбнулся. — Тогда в Париже мне не хватило двух суток, чтобы вытащить ее из тюрьмы. Я не успел. Не успел, как всегда. Я знал, что ее симпатия ко мне всего лишь игра французской разведки. Ну и пусть! Я хочу, чтобы со мной играли! И потом, когда я увидел ее здесь, я сразу все понял, но мне было все равно. Хоть день, хоть еще одна ночь, но мои! Какое счастье было прижать ее к себе, вдохнуть запах, услышать ее голосок. Это как вернуться в прошлое. Ее нет, говорил разум, но вот же она, говорило сердце. Я поверил в чудо. Я, старый дурак, поверил в чудо как мальчишка. Но как нам тогда понять цели Пантанала если мы не будем верить в чудеса? Мы слишком логичны, слишком зашорены. Законы физики, арифметика, а прим равно б прим. А что если кроме этого есть что-то еще? А что если чтобы понять, надо самому сойти с ума?

Бекк молча выслушал тираду, которая судя по желвакам ему безумно не нравилась.

— Про ум ты вовремя вспомнил! — проговорил он. — Ты в курсе, что тебе расстрельная статья светит?

— Ты меня спасешь!

— Я бы не стал утверждать это так уверенно. Я конечно толерантно отношусь ко всякого рода уголовникам, но за госизмену… Извини.

Палыч придвинулся, сунул майору записку и прошептал.

— Резидент Пантанала велел принести пробы от саркофага. Они будут интересны вашим аналитикам. В маляве указано место, где я их спрятал.

— Ну, Палыч! — вырвалось у майора. — Умеешь ты мотивировать! Но вытащить тебя будет сложно!

Палыч беспечно улыбнулся.

— Это как раз легче легкого. Сделай так, чтобы мне разрешили прогулки. И еще. Узнай с какой стороны забора есть высокое дерево!

25. Мракобой