Мракобой

Лачуга должника.

«Я живу в лачуге, в которую сквозь соломенную крышу течёт, а вчерась чуть бог спас от пожара, над печью загорелось», — вспомнил Вершинин из письма Радищева[51].

Сержант провел их извилистой тропинкой среди кустов черной рябины к убогой хижине в дальнем углу котлована. Раньше в этих координатах стоял памятник Минину и Пожарскому.

Более всего по отношению к убогому строению подходило слово халупа. Халупа не имела окон и состояла из грубо сколоченных досок и досочек, которые видно уже в момент строительства были насквозь гнилыми. Крыша обвалилась и существовала лишь фрагментарно. Стены местами просвечивали насквозь как на рентгене.

Лачуга имела то, что могло носить гордое название веранды, если бы пристройка насквозь не прогнила и не зияла дырами вместо двери и окон. Сверху веранду покрывала старая вся ржавая рыбацкая сеть, неведомо откуда здесь взявшаяся.

— Вот ваше чудо! Изучайте придурки! — сказал сержант, глаза оставались холодными и Вершинину не понравились.

В нем все кричало об опасности. Его опасения можно было выразить двумя словами. Слишком легко. Их слишком легко пропустили. Их практически не досмотрели. Хватило лишь общей дорожной грамоты. И самое главное. Сопровождающий мудак.

Вершинин посмотрел на ухмыляющегося сержанта.

Ему явно здесь не место. На закрытом объекте. Иностранная делегация. Двоих серых плащей из МГБ должны были приставить.

— Чего уставился? — огрызнулся тот. — Я должен проверить!

— Нихт ферштайн! — возмутился Хофер. — Эс ист давно! Алес проверен!

— Пошел на хер, сволочь! — послал начальника делегации европейских светил сержант, перевесил автомат за спину и полез внутрь.

Лачуга содрогнулась, но выдержала.

— Ходят тут говны всякие! — донеслось изнутри.

Загремела некая посуда. Что-то упало. Затем раздался громкий треск и вопль:

— Сука!

Боб повернул голову и проговорил:

— Если его там убили, нам всем хана!

Однако сержант выжил и подволакивая ногу показался из одного из отверстий веранды.

— Вы мне ответите за нанесение вреда здоровью при исполнении! — пригрозил он.

Шлем его укутывала вуаль паутины.

Одна из девушек предложила помощь, сказав, что у нее есть бинты и антисептик.

— Отравить хотите? — недобро сощурился сержант. — Шлепнуть бы вас всех, полудурки! Весь мир засрали! Нормальному человеку пройти невозможно!

Хофер хотел возразить, даже жаждал, но Боб незатейливо отодвинул его плечом, ещё больше утвердив Вершинина в его подозрениях, кто здесь главный.

— Ну что же, товарищ! Приступим к науке! — взяла инициативу в свои руки Эва.

Ученые по одному осторожно вошли внутрь. Внутри было светло как на улице. Оно и понятно. От улицы лачугу отделяли стены, но никак не крыша.

В единственной комнате стоял колченогий стол, пластмассовый табурет. У стены вся дырявая железная печка. У другой-земляная кровать. То есть земля навалена кучей, а на ней накиданы рваные одеяла. Такое убожество Вершинину не приходилось видеть даже в кино.

— Ну что ж, господа, приступим к нашей миссии! — скомандовал Боб.

Вершинину как в кошмарном сне престали перед мысленным взором зарезанный сержант, куча трупов у саркофага.

— Сержанта резать не дам! — заявил он.

Боб смерил его взглядом.

Прикидывает, какого размера мне нужна могила, решил Вершинин.

— Никого резать не будем, Жак! — успокоил Боб. — Здесь должен быть подземный ход!