Великие джазовые музыканты. 100 историй о музыке, покорившей мир

Джаз и литература: освобожденное слово

Джаз влияет на литературу еще с 20-х годов. Само свое название это десятилетие получило из книги Фрэнсиса Скотта Фицджеральда Tales Of The Jazz Age («Рассказы об эре джаза») 1922 года. В то время синкопированные ритмы джаза ассоциировались с социальным раскрепощением, нелегальным алкоголем наперекор сухому закону и сексуальной свободой. Как правило, джазовая музыка, как и люди, сотворившие и исполнявшие ее, описывались грубоватыми, откровенными и непристойными. Многие авторы (тот же Фицджеральд, Карл Ван Вехтен, Джон Дос Пассос) воспринимали эту скандальную музыку как освобождающую силу против расовых, социальных и сексуальных барьеров американского общества. Джаз нес в себе совершенно новую эстетику, которую нужно было встроить в старую систему ценностей.

Герой романа «Степной волк» (1927) Германа Гессе — отчаявшийся интеллектуал Гарри Шаллер — знакомится с женщиной Герминой, которая учит его танцевать. Через джаз Гарри переходит от книжно-ученой абстракции к непосредственному, явленному в ощущениях сиянию Эроса: «Джаз был мне противен, но он был в десять раз милей мне, чем вся нынешняя академическая музыка; своей веселой, грубой дикостью он глубоко задевал и мои инстинкты, он дышал честной, наивной чувственностью». Поначалу от «грубой и жаркой, как пар от сырого мяса», джазовой музыки этого ценителя Моцарта и Баха просто воротило. Но вскоре джаз полностью изменил мировоззрение мрачного типа с суицидальными наклонностями, и он узнал, что искусство не обязательно выстраивать по ранжиру значимости, а «музыка гибели» научила его новой, более осмысленной жизни, в которой он сможет смеяться.

Карл Ван Вехтен, увлеченный афроамериканской культурой, написал роман «Негритянский рай» (1926), наполненный одновременно распутной и творческой атмосферой Гарлема 20-х, переживавшего культурный подъем (не без участия самого Ван Вехтена). Спорный роман отлично продавался! Писатели восприняли свободы, которые им предоставила музыка, и попытались привнести в поэзию и прозу качающий ритм регтайма или раннего джаза. Кроме того, джазовые музыканты, в конце концов, оказались идеальными «героями нашего времени», выразителями освобожденного мышления и экзистенциальных поисков, несмотря на непременную алкогольную и наркотическую зависимость.

Хью, сводный брат главного героя романа «У подножия вулкана» (1947) англо-канадского писателя Малкольма Лаури, постоянно упоминает гитариста Эдди Ланга и джазового скрипача Джо Венути — музыкантов, которыми увлекался сам писатель. Лаури признался, что «учился писать, слушая Бикса Бейдербека», и в его письмах и других произведениях то и дело встречаются упоминания о джазе. Легендарное жизнеописание самого Бикса, умершего от алкоголизма в 28-летнем возрасте, само по себе стало катализатором литературного творчества. Писательница Дороти Бейкер написала роман «Юноша с трубой» (1938), главный герой которого явно был списан с Бикса Бейдербека.

Еще один герой раннего джаза, новоорлеанский пианист Джелли Ролл Мортон, появился в пьесе итальянского писателя (и музыкального критика) Алессандро Баррико «Новеченто (1990-й)» (1994) (по этой книге в итоге был снят фильм «Легенда о пианисте» с Тимом Ротом в главной роли). Главный герой, которого зовут Дэнни Будман Т. Д. Лемон Новеченто, стал великим пианистом, прожив всю жизнь на корабле: он участвует в соревновании по игре на фортепиано с самим Джелли Ролл Мортоном, горделивым «изобретателем джаза». В самом начале романа рассказчик нанимается на корабль, и «тип из Компании», прослушав его игру на трубе, дает определение джазу: «Если ты не знаешь, что это, значит, это — джаз».

Героем нескольких книг стал колоритный саксофонист Лестер Янг, чья отравленная алкоголем жизнь привлекала внимание литераторов. Наряду с Дюком Эллингтоном, Телониусом Монком, Чарльзом Мингусом и другими он появился в книге английского писателя Джеффа Дайера But Beautiful: A Book About Jazz (1991) (пианист Кейт Джаррет назвал ее «единственной книгой о джазе, которую можно порекомендовать друзьям»). Он также стал главным героем пьесы профессора Мичиганского университета ОйямО (Чарльза Гордона) The Resurrection Of Lady Lester с подзаголовком «Поэтическая песня настроения на основе легенды о Лестере Янге». Лестер в этой пьесе говорит нам: «Я воскрес из земли истинной гармонии жизни, где Бог поет в душе каждого».

Книги, написанные под влиянием джаза, или книги о джазовых музыкантах, как правило, серьезно ставят вопрос о свободе. Имеется в виду и физическая свобода, и свобода экзистенциальная, которую выдуманные джазмены (хотя бы Лестер Янг из пьесы) находят в своей музыке. Их жизнь трагична, но у них есть свое пространство свободы, волшебная страна без рабства и притеснения: стоит только прикоснуться к инструменту. Музыканты джаза как выразители свободного, творческого взгляда на мир особенно пришлись ко двору в среде нонконформистов 50-х. Джаз менялся в сторону бибопа — менялась и литература.

Бибоп повлиял сначала на субкультуру хипстеров — отщепенцев и бродяг, которые сознательно эмигрировали на дно общества ради духовного просветления. Джаз стал их отправной точкой, как и в случае писателей-битников, отвергших общество потребления и выразивших протест против буржуазных ценностей. Для битников мятежные боперы, которые выступали в роли бескомпромиссных интеллектуалов и серьезных артистов, были подлинными героями. Кстати, сам Чарли Паркер был и впрямь полноценным интеллектуалом: по воспоминаниям Майлза Дэвиса, он «читал романы, поэзию, книги по истории» и «мог поддержать разговор с кем угодно и на любую тему».

Так же как Лестер Янг («мрачный святой дурила», как назвал его Керуак) использовал стандартные ноты готовой темы, чтобы создавать свои собственные мелодии, так и авторы-экспериментаторы препарировали язык и играли с ним. Битники имитировали ломаные ритмы бибопа в своих стихах, а джазовые музыканты часто сопровождали их декламации. Поэт Аллен Гинсберг, который, будучи студентом, был частым гостем на бибоповых джемах 40-х, пытался имитировать джазовый подход во время сочинения поэмы «Вопль» (1956) (вдохновленной, по его словам, пьесой Лестера Янга Lester Leaps In): «Свят стонущий саксофон! Свят апокалипсис бопа! Святы джаз-бэнды марихуана хипстеры мир пейотль и колеса!»

Большим ценителем бибопа был и Джек Керуак, который не остановился лишь на написании книг: он записал несколько пластинок, читая в микрофон свои произведения. Продюсер Dot Records Боб Тиль (впоследствии перешедший на Impulse) в 1958 году за одну сессию звукозаписи записал первый альбом писателя — Poetry For The Beat Generation, на котором Джек Керуак (у которого даже был ангажемент в знаменитом клубе The Village Vanguard!) читает свою поэзию под аккомпанемент фортепиано. На пластинке есть и вполне джазовые стихи, посвященные Чарли Паркеру и Дейву Брубеку, но президент лейбла был возмущен и назвал результат «почти порнографическим». Тиль стоял на своем и был немедленно уволен. Ради этой пластинки он восстановил свой собственный лейбл и все-таки выпустил ее.

Не только американская, но и мировая литература тоже пленилась джазом. Тот же Чарли Паркер стал прототипом героя повести «Преследователь» аргентинского писателя Хулио Кортасара. Его герой — саксофонист Джонни Картер, одержимый музыкой, стремящийся вырваться за пределы культуры и языка. Серьезный поклонник джаза, Кортасар признавал, что очень любит музыку Луи Армстронга: именно на его концерте в Париже в 1952 году он придумал хронопов — героев цикла миниатюр «Истории хронопов и фамов» (1962). Принцип импровизации он переносил на свой творческий метод, призывая читателей к соответствующему восприятию: «Я хотел, чтобы читатель был свободен, свободен, как это только возможно».

Японский фанат джаза — Харуки Мураками (коллекция писателя состоит из 40 тысяч джазовых альбомов!), в книгах которого музыка (классика, джаз, рок, соул) занимает очень важное место. Много лет он прожил за границей, искренне увлекся западной культурой, а в 70-х годах открыл в Токио джаз-бар под названием «Питер Кэт». Говорят, в этом баре, оставаясь один после закрытия, Мураками и начал писать свои книги. Однажды он посетил выставку художника Макото Вада, на которой были размещены портреты великих джазменов, и это вдохновило его на создание томика с прочувствованными эссе о своих любимых джазовых музыкантах «Джазовые портреты». Получился окрашенный личностным восприятием искусствоведческий труд с забавными иллюстрациями!

Главный русский «джазовый» писатель — Василий Аксенов, для которого сомнительный для советских идеологов джаз был вестником демократических свобод и символом свободы личной, легкого отношения к обстоятельствам. В 1967 году он написал для журнала «Юность» репортаж о Таллинском джазовом фестивале, на котором выступали саксофонист Чарльз Ллойд и пианист Кейт Джаррет. Герои Аксенова любили джаз, модно одевались, предпочитали импортные сигареты и разительно отличались от плакатных строителей коммунизма. Сам Аксенов обожал джаз, писал с оглядкой на ритм, используя «синкопы» и неожиданные смены ритма; в его книгах «джинсово-джазовые» герои смело нарушали привычные и навязанные модели поведения, импровизируя в рамках темы своего существования. Покинувшего этот мир 6 июля 2009 года писателя провожали под звуки любимого им джаза.

Почитать

Джек Керуак. В дороге (1957)

Классический образец бибоп-литературы — книга Джека Керуака «В дороге». Этот гедонистический роман был напечатан автором на рулоне бумаги, «свитке» длиной 36,5 метра. Его герои убегают от дисгармонии современного общества к простоте и естественности, которую олицетворяет джаз. Путешествие начинается в 1947 году, в период «между «Орнитологией» Чарли Паркера и другим периодом, начинавшимся с Майлза Дэвиса». Ведя повествование в страшной спешке, наполняя его обрывками мыслей и чувств, Керуак имитирует стиль игры своего любимого саксофониста Чарли Паркера, бунтаря и святого безумца, «пацана из материнского дровяного сарая в Канзас-Сити», который «дул в свой перемотанный изолентой альт среди поленьев, тренируясь в дождливые дни». Но импровизация все-таки переходит в тему — так и герой романа Сал Парадайз не может вечно жить в условиях лихорадочной взвинченности и возвращается домой. Это компромиссное возвращение — и спасение, и поражение. Уйти от «дома» культуры и языка невозможно и в случае самого Керуака, и осознание этой невозможности звучит в романе отдельной горькой нотой.