Крепость в Лихолесье

— Ну? — сказал Хэлкар.

Эльф молчал. Желудок Гэджа сжался в горошину; он видел, как проклятый прут опускается к обнажённой груди эльфа все ниже, ниже, ещё секунда — и он коснётся бледной, покрытой мелкими мурашками кожи…

В последний момент Гэдж все-таки зажмурился — отчаянно, до боли в веках.

Потом эльф закричал.

Не закричал — взвыл, страшно, по-звериному, выгнулся дугой, забился в своих путах, заколотился затылком о доски настила: «Нет, нет, нет, нет, нет!..» Что-то странно зашипело, точно кусок масла на сковороде, отвратительно запахло горелым мясом, ужасом, отчаянием, нестерпимой болью…

Гэджа будто обдало изнутри кипятком. Он отпрянул, готовый сорваться с места и бежать прочь, без оглядки, куда глаза глядят — лишь бы далеко и безвозвратно.

— Смотри, я сказал! — гаркнул Хэлкар. Его стальная рука по-прежнему стискивала затылок Гэджа, пригибая вперёд его голову, заставляя смотреть…

Гэдж отчаянно заметался, как попавший в ловушку зверь, судорожно рванулся, его скрутило, точно жгут мокрого тряпья… Эльф захрипел, его жуткий вопль на мгновение прервался, и Гэдж успел подумать, что несчастный наконец потерял сознание, но нет — у пленника просто кончилось дыхание. Раскаленное орудие, припечатавшееся к его телу, наконец — спустя целую вечность! — оторвалось, оставив на груди подковообразный след спекшейся кожи, ярко-багровый, с бурыми вкраплениями внутри, вздувающийся по краям прозрачными пузырями.

— Ну как, достаточно? — холодно осведомился Хэлкар. — Или, может, продолжим?

Эльф беззвучно рыдал и хватал ртом воздух, глаза его вылезли из орбит, взгляд, мутный от боли и ненависти, бездумно блуждал по сторонам, прокушенные в неописуемой муке губы окрасились кровью.

— Здесь… никого нет… — выдохнул он. — На этом берегу… Эльфов — нет…

— Где же они?

— Вернулись… на западный берег…

— Полчаса назад ты утверждал, что твоих сородичей здесь больше, чем листьев в лесу.

Пленник беспомощно захрипел. По лбу его скатилась прозрачная капля.

— Провались… в Удун… тварь…

— Кто таков старик-лесовик? Как миновать заклятия, ограждающие его жилище?

Сквозь зубы эльфа порвался короткий стон.

— Я… не знаю… Он… сам по себе…

— Ты пытаешься лгать. И будешь за это наказан.

— Если ты… мне не веришь… к чему тогда вообще… это всё?

— Возможно, и ни к чему, — совершенно серьёзно заметил назгул. — А возможно, к тому, чтобы позабавить нашего красавца Клыка — смотри, как ему всё это в охотку. — Он покосился на исподтишка следящего за эльфом, жадно роняющего слюни шепелявого палача, небрежно бросил ему через плечо: — Еще раз!

Шепелявый с мерзкой радостью подхватился, облизнул клык, вновь потянул из жаровни пышущее жаром железо… Прут криво багровел в полумраке землянки нарисованным в воздухе светящимся знаком.

— Не надо, — беззвучно прошептал Гэдж.

Его никто не слышал. Прут вновь неторопливо миновал Гэджа, склонился к жертве, готовый клюнуть — ниже, ниже… Эльф дрогнул в путах; лицо его, перекошенное страданием, блестело от пота, губы тряслись, из уголка рта потекла розоватая пена…

— Стойте! — крикнул Гэдж. — Хватит! — Он больше не мог этого видеть, слышать, выносить, с каждым биением сердца пропускать через себя. — Прекратите это, сейчас же!.. — голос его постыдно сорвался.

Клешня назгула впивалась в его затылок, точно когтистая лапа.

— С какой стати? — отрывисто спросил Хэлкар. — Или ты что-то имеешь нам сообщить?

Гэджа мутило и трясло, все слова как-то слиплись и лежали под языком тяжёлой, кислой и вязкой массой, он с трудом выдавил их из себя — обрывочных, непослушных, застревающих между зубами:

— Я… я, по-моему, вспомнил… Вспомнил… дорогу. Я проведу вас… куда вам надо… Только… прекратите…

Он судорожно перевёл дыхание. Происходящее ударило его поддых тяжёлым тараном и раздробило в хлам, и вновь собрать себя по кусочкам в единое целое было для него сейчас делом не из легких.

Тем не менее хватка назгула слегка ослабла. Шепелявый палач, разочарованно сопя, отступил, а проклятый прут убрался обратно в жаровню.

— Что ж, я знал, что рано или поздно в тебе заговорит голос разума. — Хэлкар, кажется, довольно ухмылялся — там, под маской. — Ну, не будем терять время.

Эльф, медленно повернув голову, смотрел на Гэджа тускнеющим взором — но во взгляде его не было ни облегчения, ни благодарности. Скорее — стылая ярость, усталая обреченность и глухая бессильная тоска.

— Как ты слаб…

Гэдж старался не поднимать глаз. Пленник был прав — ни стоика, ни героя, ни даже так себе воина Анориэля из Гэджа не получилось. «Как ты слаб…» И жалок со своим неуместным состраданием, да. Ну что ж. Раз уж эльфы всё равно считают меня предателем и перебежчиком, сказал он себе, так тому и быть… и пусть у них, по крайней мере, будут для этого основания.