Замок ледяной розы (дилогия)

(7.19)

Меня разбудил стук в дверь. Я недовольно поморщилась. Не хочу просыпаться! Мне слишком тепло и хорошо. Мне снился какой-то совершенно дивный сон, а если сейчас встану, то непременно его забуду.

Стук повторился.

Я поёжилась и открыла глаза. Зажмурилась. Открыла снова.

Сердце пропустило удар, а потом бабахнуло так, что кажется, я сама оглохла.

Нет, ну если честно, увидеть поутру первым делом вот эту вот спящую физиономию с неожиданно мягким выражением и прячущейся в уголках губ улыбкой — потрясающее, совершенно фантастическое зрелище.

Но почему так близко?!

Я резко села в постели и запустила руку в растрепавшиеся волосы. До меня медленно начало доходить. Мамочки… Так это был не сон! Я каким-то образом заснула, и в бессознательном состоянии, кажется, полезла обниматься… Если бывает на свете паника, помноженная на миллион и возведённая в квадрат, так вот это была она.

Я стала судорожно выпутываться из пледа, одновременно пытаясь обтянуть платье, которое совершенно бесстыдным образом задралось почти до колен.

Снова стук в дверь, от которого я едва не подскочила.

— Хозяин, я принесла завтрак! Вы опять проспали?

Кажется, это Мэри. Та, которая служанка, а не Бульдогова жена. У них обеих — одно из самых распространённых имён в Королевстве.

Божечки, пусть Рон не просыпается! Пусть будет так, что он крепким сном младенца проспал всю ночь и вообще-вообще ничего не заметил!..

— Оставь под дверью! Я потом заберу.

Слишком ровный и громкий голос для того, кто только что безмятежно дрых. Моя паника усилилась. Я попыталась сделать невозмутимый вид и обернулась. К счастью, к тому моменту уже смогла освободиться из цепких объятий пледа и спустить ноги на пол. Хоть какое-то подобие приличного вида. Если не считать лохматых волос, мятого платья и наверняка ужасно виноватого выражения лица.

— С добрым утром, больной! Как мы себя чувствуем? — попыталась выглядеть бодрой, но хриплый спросонья голос категорически не желал слушаться.

Рон приподнялся в постели, подпёр голову рукой и насмешливо на меня посмотрел.

— С такой сиделкой как ты — великолепно!

Я пригладила волосы. Ну что ж, займёмся самообманом. Никто ничего не заметил. Всё совершенно нормально. Мне нечего стыдиться — я, можно сказать, выполняла праведный долг и всю ночь бдела у постели больного, не смыкая глаз. И моими самоотверженными стараниями ему, похоже, и правда намного лучше…

— Вот и отличненько! Тогда я пошла…

— Куда это?

Нет, ну как он умудряется! Вроде говорит совершенно спокойным тоном, но в глазах такие искры пляшут, что у меня стойкое ощущение, что надо мной втихаря посмеиваются.

— Ну… пойду твой поднос притащу. Ты же… голодный, наверное.

— Я же голодный, наверное. Притащи, — соизволили его графская милость, и я прикрылась хоть каким-то делом, как зонтиком, от своих беспорядочных мыслей.

Ух, как же осторожно я открывала дверь! С какой опаской выглядывала и озиралась по сторонам, чтобы убедиться, что в коридоре пусто в этот утренний час и никто не заметит бесстыжую юную леди, которая провела ночь в покоях джентльмена! С быстротой молнии затащила внутрь стоящий на полу поднос и захлопнула дверь.

Поскорее водрузила его на письменный стол, успокоила дыхание и обернулась.

Рон уже сидел на краю кровати, уперев руки в колени, и с интересом следил за моими манипуляциями.

— Завтрак подан! — бодро провозгласила я, указывая на поднос.

— Отлично. Но знаешь что, Рин… — ой, что-то мне совершенно не нравится хитринка в его взгляде… кажется, она не сулит мне ничего хорошего… — Раз уж ты решила ещё и моей горничной заделаться на полставки, то будь добра — помоги мне одеться.

Я уставилась на его обнажённую грудь и сглотнула.

— В смысле?..

— В смысле в моём шкафу висят рубашки. Достань одну и помоги надеть. Или ты думаешь, что я справлюсь со всеми этими пуговицами… своей несчастной раненой рукой?

Ох.

Вот не зря у меня было нехорошее предчувствие! Кажется, я попала по полной программе.

Ну ладно… Выше нос. Плечи распрямили. Дышим спокойно. В этом нет совершенно ничего сложного. В конце концов, я сама вызвалась помогать, никто за язык не тянул.

Кольнула тревога — бедный, неужели у него правда так плохо с рукой? А что, если это не пройдёт?.. Волнение за него ещё больше усилило раздрай в моей голове. Да и тело после вчерашнего сумасшедшего дня слушалось с трудом, как не родное.

Найти в шкафу белую рубашку среди дюжины висящих там белых рубашек даже мне в моём смятении не составило труда.

А вот что с этим дурацким куском ткани делать дальше, я совершенно не представляла. И в открытую уже ржущий надо мной Рон вовсе не собирался облегчать задачу.

— Продолжишь в том же духе — надену задом наперёд и завяжу бантиком! — с милой улыбкой пообещала я, приближаясь к нему и держа рубашку так, будто она была каким-то диковинным оружием, с которым я сейчас выхожу навстречу разъярённому дракону. Он задавил смех и дальше наслаждался молча моими неуклюжими попытками вдеть его руки в рукава и каким-то образом натянуть рубашку на широченные плечи. Даже пальцем не пошевелил, чтобы мне помочь! Я была уверена, что нарочно. Я его просто-напросто веселю. Нашёл себе развлечение с утра пораньше! Хотя я слышала, что здоровый оптимизм и хорошее настроение повышают шансы на выздоровление. Ну, хоть какая-то польза тогда будет от моего неуклюжего пыхтения и возни вокруг Рона с грацией беременной черепашки.

Особенно тяжело мне далось застёгивание рубашки на груди, ради которого пришлось опуститься на колени. Пальцы совершенно не желали меня слушаться, петли путались, пуговицы постоянно выскальзывали и вообще вели себя самым неподобающим образом. Даже Рон замолчал и не пытался меня поддеть по этому поводу. На самом деле, подозрительно тихо было во время этого процесса. Но я боялась поднимать глаза. Перед моим внутренним взором слишком отчётливо мелькали воспоминания о сне. И о том, как я тёрлась носом об вот эту самую шею, вокруг которой сейчас расправляю жёсткий накрахмаленный воротник…

Поскорее отвернулась, пряча взгляд за ресницами. В тысячный раз порадовалась, что совершенно не умею краснеть.

— Ты справилась, Рин. Я даже удивлён.

Голос как у кота, который объелся сметаны.

— Я счастлива, что его графская милость довольны своей горничной…

Правда, не уверена, что хорошо вышколенные горничные осмеливаются разговаривать с хозяином, стоя к нему спиной.

— А его графская милость лохматым пойдут завтракать? Кажется, моя обворожительная горничная отлынивает от исполнения своих обязанностей.

Не-е-ет… Он же не может иметь в виду…

— Расчёска в верхнем ящике стола. Лента там же. Взялась помогать — так помогай! А у меня рука болит.

Не знаю, как сдержалась и не запустила в него этой самой расчёской. Но какая-то уже спортивная злость не дала мне отступить и на этот раз. Справилась с дурацкой рубашкой, справлюсь и с этим!

Я схватила стоявший у стола стул и нервно выпинала на середину комнаты. Указала на него изящным жестом и присела в издевательском книксене.

— Милости прошу, граф! Ваш трон на сегодня.

— Уже лучше! — Рон встал с постели и ответил кивком, исполненным такого благородства, будто он находился по меньшей мере на приёме у короля. Ну ничем его не проймёшь! Совершенно непрошибаемый. Косичек ему, что ли, наплести из вредности?..

Рон уселся на стул, откинулся на спинку в расслабленной позе и закрыл глаза, блаженно улыбаясь.

— Черепашка… А я, пожалуй, так ещё и привыкнуть могу… Может, организуем тебе здесь постоянное рабочее место?..

Я поперхнулась очередной заготовленной ироничной фразой.

Молча подошла, занесла руку с расчёской над его головой, но долго не решалась притронуться к волосам. Это было слишком…

Это было слишком.

Наощупь его волосы оказались неожиданно мягкими. Они были длиной почти до плеч, слегка курчавились. Густые, спутанные после сна — и мне приходилось то и дело распутывать их пальцами там, где не брала расчёска.

Хорошо хоть, Рон терпел всю процедуру молча и не говоря ни слова. Надеюсь, я хотя бы не делала ему больно.

Аккуратно завязанная чёрная лента стала последним штрихом. Хочется верить, что больше он ничего не потребует от меня, иначе точно свалюсь в обморок. Колени уже трясутся и ноги едва держат.

Да уж — горничная из меня не ахти какая. Ещё хуже, чем сиделка.

— Надеюсь, больше тебе ничем не помочь? — я снова отвернулась к столу, чтобы скрыть смятение. Стала механически поправлять приборы на подносе.

— Покорми меня.

Я чуть не опрокинула сахарницу. Обернулась на Рона. Может, мне показалось?..

— Правая рука не слушается. А левой есть неудобно. Ты же вроде собиралась помогать?

— С-собиралась…

— Ну, так что там у нас на завтрак? Овсянка? Бери ложку и тащи сюда.

Это уже было просто ни в какие ворота! Форменное издевательство! И я честно собиралась было возмутиться… Но что-то в его гипнотизирующем взгляде было такого, что вместо этого я послушно взяла тарелку и снова подошла. Нерешительно зачерпнула каши на краешке ложки и замерла. Нет, ну это же просто бред какой-то…

— Не так. Уронишь всё на рубашку и будешь сама же снова переодевать. Иди ко мне!

Левой рукой он отобрал у меня тарелку и отставил на стол. А потом сграбастал за талию и усадил себе на колени. Хорошо, что я набрала каши всего чуть-чуть, иначе вот сейчас бы она точно вся оказалась на нём.

— Что ты делаешь…

— Черепашка, ты меня кормить собираешься, или вопросы глупые задавать? Неужели дашь больному помереть с голоду? Я, между прочим, вчера весь день не жр… росинки маковой у меня во рту не было, короче. Так что сиделка из тебя так себе, честно говоря. Совершенно безответственная.

И, наверное, это должно было прозвучать непринуждённо и иронично… Но совершено противоречило тому серьёзному, пристальному, потемневшему взгляду, которым он просто впился сейчас в моё лицо. Все мысли разом вышибло у меня из головы.

Я медленно поднесла ложку к его губам. Он съел всю кашу, не отрывая от меня глаз.

Немного осталось в уголке рта.

И я правда понятия не имею, что на меня нашло!

Потому что прежде, чем осознала, что делаю, я протянула руку и вытерла кашу пальцами с его кожи.

Короткий, резкий выдох — и Рон притягивает меня ближе. Его пальцы на моей спине сжимаются и комкают тонкую ткань платья. А ложка падает из моей ослабевшей вмиг руки. Прямо на бежевый, идеально чистый ковёр.

— Рин, знаешь, что я думаю?

— П-понятия не имею…

— Что послезавтра уже наступило.