Замок ледяной розы (дилогия)

(6.11)

С замиранием сердца я слежу за тем, как надменное и возмущённое лицо леди Винтерстоун, похожее на пугающую маску, плывёт сквозь толпу гостей. Приближается ко мне, будто ночной кошмар, в котором я снова одна и никому не нужна.

— Рин…

Он хочет сказать мне что-то, но я не могу отвести взгляда от графини, как кролик перед удавом. Сколько презрения в том, как она кривит губы и морщит нос! Неужели я заслужила это…

— Рин! Посмотри на меня.

Мягкое прикосновение к ладони заставляет вздрогнуть и разрывает оцепенение.

Взгляд чёрных глаз, пристальный и ставший вдруг совершенно серьёзным, тянет меня к себе, спасает от подступающей паники.

Рон берёт меня за руку — бережно и невозмутимо.

— Я давно хотел прояснить одно маленькое недоразумение.

— Какое?.. — шепчу я на выдохе, позволяя себе немного отпустить напряжение и страх.

А он подносит мою руку к губам и целует холодные пальцы.

— Там, на конюшне, ты сказала одну глупость. Так вот — мне нравятся твои руки. Они совершенны. Каждая… маленькая… деталь…

И ещё один мимолётный поцелуй — в ладонь. И ещё — туда, где под тонкой кожей часто-часто бьётся пульс.

Мир вокруг замирает. Музыка — медленнее и медленнее, пока не наступает абсолютная тишина. Или это звон в моих ушах. Танцующие пары, кажется, застыли, взлетев на мгновение над каменным полом, а после и вовсе исчезли.

Нет больше никого.

Только мы.

Дюймы между нами Рон умножил на ноль.

Незаметно — так, что об этом сумасшествии буду знать только я одна, он приоткрывает губы и касается языком тыльной стороны моего запястья.

А потом слегка прихватывает зубами косточку возле ладони.

Моя кожа теперь будет пахнуть яблоком.

Когда стрелки часов возобновляют ход, а Рон отрывает губы от моей руки с напряжённым выдохом — я твёрдо знаю одно. Я никогда больше не буду прежней.

— Кажется, она ушла.

Его голос хриплый, а в глазах притаился смех.

— К-кто?…

— Моя мать.

— К-куда?..

— Откуда мне знать, куда.

Он чуть наклоняет голову вбок и с любопытством рассматривает моё лицо. Кажется, ему нравится то, что он видит, потому что улыбка у этого несносного человека становится как у кота, объевшегося сметаны.

— А я… я не заметила.

Рон сжимает мою ладонь крепче.

— Вот именно. Теперь ты понимаешь, что я пытаюсь тебе объяснить?

И под его смеющимся взглядом я снова возвращаю себе способность дышать.

Да. Теперь я, кажется, понимаю.

Не важно, кто вокруг и какими глазами смотрит на нас. Если мы смотрим друг на друга — остальное не имеет значения.

Я улыбаюсь в ответ и опускаю лицо, смутившись.

Моя ладонь так и остаётся в его руке.

— Впрочем, если тебе интересно, могу сообщить, что, судя по виду моей маменьки, она направилась прямиком в свои покои. За нашатырём. И в этой ситуации мне больше всех жалко её собачку — бедняжку сдавили так, что она могла только слабо тявкнуть.

— Это несправедливо, что ты, оказывается, находил время глазеть по сторонам, в то время как я… — прикусываю язык, но поздно.

Рон смеётся.

— Значит, мой дар убеждения на тебя отлично действует! Это хорошо.

— Мог бы и словами объяснить, я не такая уж тупица… — ворчу, чтобы спрятать смущение.

Он подмигивает в ответ.

— Что поделать — до вас, женщин, почему-то словами дольше доходит. До матушки моей, кстати, тоже только сейчас дошло. Надеюсь. А если нет… Что ж, придётся провести ей демонстрацию поубедительнее — что скажешь?

Я вспыхиваю и пытаюсь забрать у него ладонь, но тщетно.

— А теперь… Эх, так и быть, Черепашка! Раз уж твоя рука и так в моей руке, то почему бы нам и в самом деле…

Высокие тяжёлые двери распахиваются и человек в стальном доспехе с гербом Винтерстоунов на груди чеканным шагом входит в бальный зал. Он неуместен здесь, как пятно на белом платье. Не задерживаясь, подходит к нам и останавливается напротив Рона, отдавая ему честь.

Рон оставляет мою руку — осторожно и мягко кладёт её мне на колени, а я во все глаза смотрю, поражаясь мгновенной перемене в его лице. Оно сосредоточенное, собранное, настороженное. Это совершенно другой человек — и острый блеск в его глазах под нахмуренными бровями напоминает мне, что у него есть другая жизнь, о которой я по-прежнему почти ничего не знаю. Что выражение тепла и нежности на его лице, которое так согревает меня и от которого так светло на душе — по-прежнему только мне одной. А сейчас граф Винтерстоун, наследник Замка ледяной розы, снова должен вернуться туда — за пределы нашего маленького обережного круга.

Он встаёт, и стражник говорит ему что-то вполголоса. Рон коротко кивает.

— Рин, прости. Я должен встретить гонца из столицы.

Я понимающе улыбаюсь. Слов не находится — все провалились в дыру у меня в груди.

Не тратя больше времени, Рон уходит вслед за стражником, и я остаюсь одна.