Замок ледяной розы (дилогия)

(7.26)

Я стою перед зеркалом и не узнаю своего отражения. Это не платье — это ожившая мечта. Не знаю, как назвать его цвет — выбеленный синий, словно в зимнем небе растворили облака. На обнажённые плечи падают вечерние тени, рисуют хрупкий силуэт. Вырез больше, чем я привыкла, но это неожиданно красиво, и мне против ожидания не хочется его чем-нибудь прикрыть. И пусть у меня нет таких бриллиантов, как у Сесиль де Тремон — на моей груди висит простая деревянная роза, истёртая от времени, на шнурке из серебристой шерсти, и это самое дорогое на свете украшение. Такое есть только у меня одной. Жёсткий корсет стягивает талию, а пышные юбки волнами струятся до самого пола, мерцая серебристыми искрами. Словно розу перевернули нежными лепестками вниз.

Волосы я распустила. Так, как нравится ему. Сколола лишь несколько прядей шпильками. Пусть потом выбрасывает в окошко, я не против. А заколка пускай остаётся там, где ей самое место — в шкафу.

Разговор с Эмбер перевернул что-то у меня в душе. Я больше не буду опускать глаз.

Выхожу в коридор — там тихо, темно и торжественно. Как будто Замок замер вместе со мной — ждёт чего-то. Словно как и я чувствует, что этот вечер особенный. Быть может, самый важный в моей жизни.

Неожиданно вспомнилось детство. Как я бегала здесь, сломя голову и не чуя ног под собой. Жаль, что это беззаботное время нельзя вернуть. Хотя… Кто меня увидит?

Подхватываю юбки, улыбаюсь, набираю воздуху в грудь и беру разгон. Мне хочется в этом стремительном движении выразить то счастье, предвкушение, восторг, что бушуют в крови. Каждой клеточкой своего тела я чувствую, что сейчас нахожусь в единственном месте во всей Вселенной, где должна быть. Этот Замок — часть меня, а я — часть его. И сверкающие в полутьме прозрачной белизной стены, ожившие благодаря моей крови, благодаря моей любви — тому подтверждение. Он был чёрным, холодным и печальным, когда я впервые здесь появилась. Теперь он напоён теплом, улыбками и счастьем. Мне хочется верить, что так будет всегда.

У самой лестницы я замедляю бег и перевожу дыхание. Слетаю по ступенькам как птица, что только стала на крыло и торопится попробовать, каково небо на вкус.

На втором этаже меня ждёт Торнвуд. Почему-то не сомневаюсь, что ждёт именно меня — по нежности во взгляде мудрых глаз с морщинками-лучиками, по тому, как прячет что-то от меня в руках за спиной.

Приседаю перед ним в учтивом книксене.

— Мистер Торнвуд!

— Мисс Кэти! Вы сегодня просто светитесь!

— Это всё платье. Мне его подарила Эмбер, представляете?

— Нет, это не платье, — качает головой он. — Вы всегда были солнышком этого места. Мы заслужили его после стольких веков ожидания. Вы знаете, что означает ваше имя на старо-эллерийском?

— Нет! И что же?

— «Рин» означает «свет». Он выбрал вам очень удачное имя.

Я застываю, пытаюсь осмыслить то, что услышала. Почему-то мне кажется, что дворецкий хотел сказать намного больше, чем сказал. Но он не даёт мне задать следующий вопрос.

— А это вам от меня. Уважьте старика!

И протягивает мне синюю розу — прекрасную, нежную, только что сорванную, в капельках вечерней росы.

С благодарностью принимаю её и вставляю в причёску. Волшебный аромат! Аромат сбывшейся мечты.

— На них было много претенденток, скажу я вам по секрету. Даже мадемуазель Сесиль просила сорвать несколько, чтобы украсить себя к балу. Да только знаете что? Они вяли в чужих руках, стоило мне их отдать. Впервые в жизни вижу, чтобы так быстро вяли «ледяные розы Винтерстоунов»! Кажется, Замок приберёг их только для вас.

— Много сегодня народу в Замке, да, мистер Торнвуд?

— Не то слово. И перед балом еще приехали опоздавшие. Так что поторопитесь, пока в бальном зале есть место! Правда, молодой граф ещё не подошли, слишком много хлопот свалилось на моего мальчика. Ну да сомневаюсь, что он заставит вас долго скучать в одиночестве.

И Торнвуд учтиво распахнул передо мной двери в зал, где уже гремела музыка.

— Вот бы все двери открывались так просто, правда же? — пошутила я.

— Мне кажется, у вас уже есть ключи от всех дверей, — улыбнулись мне в ответ.

Едва я вступила в зал, как стихли разговоры гостей, что стояли рядом. На меня смотрели — кто с восхищением, кто с завистью. Но чужие взгляды соскальзывали, будто я была под стеклянным куполом. Мне сегодня нужен один-единственный, и только ради него я здесь.

А потом на меня налетел смеющийся вихрь.

— Кэти!

— Эмили!!

— Не буду тебя обнимать, а не то помну твоё потрясающее платье! Кэти, какая же ты красотка!

Мы не виделись с лучшей подругой всего несколько дней, но за это время произошло столько событий, будто я прожила несколько жизней.

— Но если ты здесь, то может и… — Как я счастлива видеть тебя, моя девочка!

Вот кто не постеснялся подарить мне крепкое объятие. Моя любимая старая леди! В своём привычном благородно-сером платье, с ниткой жемчуга на морщинистой шее, она пахла чем-то сладким и добрым, и я была до глубины души счастлива увидеть её здесь.

— И я, кстати, не с пустыми руками! Привезла тебе диплом об успешном окончании Королевской школы Эбердин. Поздравляю, моя дорогая! К сожалению, у тебя не вышло стать первой на курсе — Аврора де Меритон тебя обошла, но и второй быть очень почётно. Моя-то непутёвая даже в первую десятку не вошла. Один ветер в голове.

— Бабуля! — возмущённо протянула Эмили.

— Одна надежда, что подарит мне ещё пяток правнуков. Если, конечно, перестанет разбрасываться кавалерами и присмотрит себе, наконец, кого-нибудь стоящего.

— Бабуля!!

Пока красная как рак Эмили успокаивалась, обмахивая лицо веером, Джиневра Темплтон подалась ближе и сказала мне в самое ухо.

— Будь осторожна. Оскотт тоже здесь. Он уволился из Эбердин — родственники пристроили его в Сенат, на тёпленькое местечко. Возглавил там так называемую Комиссию по этике, но одна моя старая знакомая шепнула за чашечкой чаю с липой, что эта комиссия на самом деле собирается выискивать и расследовать «премерзкие случаи колдовства и магии». Так что постарайся хотя бы сегодня быть примерной девочкой!

— Непременно! — заверила я Наставницу, заработав скептический взгляд.

Старая леди вернулась к Эмили, а я направилась дальше, постепенно обходя зал по периметру. Вон там родители — папа с мамой на обитой бархатом кушетке о чём-то беседуют вполголоса и кажутся вполне довольными. Тётушка как всегда отчитывает близнецов, пока те невозмутимо общипывают вазы с фруктами. Мне почему-то не хочется к ним сейчас подходить, и я иду дальше.

Граф и его супруга принимают чьи-то восхищённые комплименты Замку. Увидев меня, графиня меняется в лице. Учтиво приседаю и продолжаю движение.

Ближе к центру зала, окружённые самыми блистательными придворными, король и его невеста. Сесиль смеётся громко, заразительно и очень раздражающе. На ней этим вечером ярко-лимонное платье и малиновое кружево. Перед моими глазами теперь час будут мелькать разноцветные блики. Его величество как всегда спокоен и сосредоточен, совершенно невозможно прочитать, о чём он думает. Просто смотрит с задумчивым видом на бокал вина в своей руке и не уверена, что слышит, о чём там заливается соловьем его пара. А позади них у самой стены в углу банкетки сидит очень бледная Николь с покрасневшими глазами и изо всех сил делает вид, что не смотрит в их сторону.

К этой маленькой драме мне тоже не хочется приближаться. Как будто передо мной пьеса, в которой мне не выдали роли. И хорошо — мне бы со своей разобраться.

Кстати о пьесах. Вслед за королем из столицы к нам пожаловала целая труппа королевского театра, почти в полном составе. Видимо, они очень хорошо подготовились к торжеству и старались произвести впечатление, потому что на специально сколоченном для них возвышении в конце зала начинают показывать небольшой музыкальный спектакль. «Последний подвиг Винтерстоуна». Эмили звала меня когда-то в театр, посмотреть его, но я всегда отнекивалась. Мне не нравилось название. Но тут делать нечего — мне никуда не скрыться от звонких голосов и пронзительного пения с натужными руладами.

Они повествуют о том, как Роланд Победитель Чудовищ истребил всех монстров, обитавших в замке, искупал свой меч в их крови. О том, как мохнатые твари-эллери, наводившие ужас на добрых людей, один за другим погибали, и горы их трупов были высотой до небес, и реки текли красными от крови целую неделю. И о том, что больше никогда не осквернит этот мир их злобная магия. Слава королю, что привёл своё отважное войско на берега Ледяных Островов… Слава его доблестным рыцарям…

Кажется, у меня начинает болеть голова. Что эти напудренные кривляки в париках знают о крови? О смерти? О том, что за подвиг совершил Роланд Победитель Чудовищ и какова была его расплата за этот подвиг?

Когда история растворяется в потоке времени, лишь горстка пепла остаётся в руках тех, кто стоит на берегу. И лишь картины, нарисованные этим пеплом, передают они своим потомкам. Как узнать в чёрно-белом немом слепке то яркое, живое, страдающее и любящее, убивающее и умирающее, то настоящее, что исчезло без следа? Наверное, только по тому, как оно изменило души людей, что были свидетелями минулого.

Спиной чувствую, что Рон в зале. Я как подсолнух — всегда тянусь к своему солнцу. Оборачиваюсь и вижу его у самой двери — какой-то седовласый сухонький старичок в пенсне остановил его и оживлённо рассказывает что-то, яростно жестикулируя. Рон слушает его почтительно, а взглядом скользит по толпе.

Медленно иду к нему навстречу.

Наконец, его глаза находят меня — и то, что вспыхивает в его взгляде, говорит яснее слов.

Вспоминаю наш предыдущий бал. Как он целовал мои руки и отгонял незадачливых кавалеров. Почему-то на меня нападает очень игривое настроение от этих воспоминаний.

Делаю невозмутимый вид и нарочно прохаживаюсь туда-сюда, чтобы он хорошенько рассмотрел моё чудесное платье. Чёрные глаза неотрывно следят за каждым моим движением, как у кота, что караулит мышиную нору. Но этот зараза даже не делает попыток закончить разговор и обратить, наконец, на меня внимание. Вместо этого в уголках губ появляется издевательская улыбка, которую мне немедленно хочется стереть кончиками пальцев.

Старичок продолжает что-то кряхтеть — кажется, жалуется на боли в пояснице, и взгромождается на стоящий неподалёку диванчик, протирает пенсне. Рон усаживается рядом и учтиво поддакивает. Скрестил небрежно руки на груди, ногу закинул на ногу — ни дать ни взять сиятельный граф на отдыхе! Вечный чёрный сюртук, ослепительно белая рубашка… синяя роза в петлице.

Начинаю прохаживаться ближе и закипать. Издевательская улыбка становится ещё более издевательской.

— Вы не представляете, барон, на что готовы иные девушки, чтобы заполучить танец, от которого сами же когда-то отказались! — заявляет вдруг Рон невпопад своему собеседнику, повергая старичка в немалое недоумение.

— Что? А, да, мой юный друг, вы очевидно правы… Так вот, ставки на Беарнских рысаков в этом году…

— О, а сколько кавалеров готовы подарить ей этот танец, если она так и будет стоять весь вечер у стеночки! — шиплю я. Довольно громко и вроде бы сама себе, потому что у меня-то собеседников нету, и прикрываться некем.