Замок ледяной розы (дилогия)

(4.16)

Время замерло, как замирает птица на краю обрыва, прежде чем взлететь.

Дрогнул меч и остановил своё смертоносное движение. Погасли блики на остро отточенном клинке. Но не мои слова сделали это. Ведь я и сама толком не успела осознать, что и зачем творю. И уж тем более, Рон не успел бы отреагировать… Да и не захотел бы, я знаю точно. Желание защищать, во что бы то ни стало защищать то, что ему дорого, сплеталось сейчас в нём с жаждой охотника добить загнанную добычу, с инстинктом, безошибочно ведущим безжалостную тренированную руку воина — к ещё трепещущему сердцу его врага. И в этой убийственной смеси не было места ни моим наивным просьбам, ни смешному «Глазастику», что в моём глупом сознании никак не желал становиться монстром, а был тем, кого я видела перед собой — здоровенным пушистым мотыльком с рваной раной в боку и отражением нездешнего неба в испуганных фасеточных глазах.

В наступившей оглушительной тишине спокойный хриплый шёпот моего друга прозвучал так громко, будто он говорил прямо у меня над ухом.

— Рин… очень медленно выходи из воронки, а потом беги, не оглядываясь, в замок.

— Что?..

— Делай как я говорю. Живо. Я не могу двинуться. Совсем. Он меня заморозил. Наверное, твоё присутствие снова его питает. …Рин, да не стой же ты столбом, время уходит!

Глазастик пошевелил длинными усами-щёточками, на концах которых разгоралось сиреневое свечение.

Теперь и я это почувствовала — тонкую нить, что протянулась меж нами. Невидимый ручей, по которому в него перетекали остатки моих и без того основательно вычерпанных сил.

Рон по-прежнему стоял ниже меня на склонах воронки, совсем рядом с Глазастиком. Его руку, занёсшую меч, сотрясала крупная дрожь. Он боролся, но ничего не мог сделать.

Я сделала шаг назад… и споткнулась о камень, что так не вовремя попался под ногу. Шлёпнулась на пятую точку, и осыпающийся от моего движения склон понёс меня вниз в облаке пыли и мелких песчинок. Мимо моего друга и защитника. Прямо к Глазастику, замершему на самом дне в ожидании.

Его огромная пушистая голова неожиданно оказалась прямо надо мной — так близко, что запрокинув лицо я могла разглядеть тысячу своих отражений в его выпуклых тёмно-зеркальных глазах.

Не сразу поняла, что источником раздавшегося за спиной бешеного рычания был Рон. Краем глаза заметила две серебряные молнии, что метнулись с края обрыва мне на помощь. Но они всё равно были слишком далеко.

А Глазастик не шевелился и не делал попыток меня сожрать. Только ярче и ярче разгоралось свечение на кончиках его усов.

Тогда я улыбнулась дрожащими губами и сказала:

— Привет! Узнаёшь меня? Это я делилась с тобой снами…

И протянула к нему руку.

Одним биением сердца раньше, чем оленята добежали и вонзили свои сверкающие рога в бока Глазастика с двух сторон, половиной биения сердца раньше, чем он закричал от боли так, что у меня заложило уши, кончики длинных усов коснулись моей ладони в ответ.

Свет померк перед глазами, и всё окружающее стало смазываться и куда-то уплывать…

А потом обступившую меня со всех сторон темноту взорвала вспышка видения.

Это были сны, которыми Глазастик захотел поделиться со мной в ответ.

Небо.

Я никогда ещё не видела такого неба! Даже над Замком ледяной розы.

Оно было со всех сторон — и вверху, и внизу, и слева, и справа… Даже под моими ногами. Ярко-фиолетовое, подвижное и мятущееся — того глубокого, насыщенного цвета, которого просто не бывает в нашем мире. Разве что во снах и мечтах. Сиреневые и синие вихри других тонов вплетались изредка в него, как на картине, нарисованной пальцами.

Огромные пушистые белые облака нёс по нему свежий ветер, лепил из них причудливые формы. В них хотелось утонуть или уплыть вслед туда, откуда нет и не нужно возврата.

…Я очнулась резко, как будто вынырнула из глубокого омута, судорожно дыша и пытаясь понять, почему вокруг всё так тускло, почему воздух так давит на грудь и где моё Небо, которое столь безжалостно отняли у меня, что хотелось плакать.

Прямо передо мной лежал на земле Глазастик, крупно вздрагивая всем телом. Лапки больше не держали его. В тех местах, где шкуру пропарывали рога оленей, синие ветвистые молнии расходились по меху во все стороны. Казалось, его вот-вот разорвёт изнутри.

Я потянулась к оленихе, положила руку ей на голову и приказала ровным чётким голосом:

— Хватит. Прекратите. Оставьте его.

Она послушалась не сразу. Но сделала так, как я просила. Второго пришлось уговаривать чуть дольше. Упрямый всё-таки, как и его хозяин.

— Рин, какого чёрта ты творишь?! Это же безумие, даже для тебя! Уходи оттуда немедленно! Ещё немного, и я снова смогу двигаться. Мы должны добить его, слышишь? Не будь дурой!

Не стану оборачиваться. Ни за что не стану. Если увижу сейчас его лицо, увижу, как он сходит с ума от беспокойства за меня, точно не смогу сделать то, что задумала. Поэтому просто сказала:

— Всё будет хорошо! Доверься мне ещё раз, ладно?

Я опустилась на колени перед Шелкопрядом, тусклые глаза которого уже закрывала мутная пелена, и обняла его большую голову, прижалась к прохладному светло-серому меху, который оказался неожиданно мягким и нежным, как у кролика. Прошептала тихо — так, чтобы слышал лишь он:

— Я поняла. Я, кажется, наконец, поняла. Покажешь мне остальное?

Усики слабо шевельнулись в ответ.

— Не можешь?.. У тебя нет сил. Тогда я поделюсь! У меня остались ещё. Только не забирай всё до конца, хорошо?..

…Глубокие раны на его боках утонули в вихре фиолетовых искр и стали затягиваться прямо на моих глазах. Я крепче прижалась к Глазастику, чувствуя, как крупицы моей магии проникают в него и исцеляют, вдыхают новую жизнь в оболочку, которая вот-вот должна была опустеть.

Кончики светящихся усов опустились к моему лицу и осторожно, мягко, бережно коснулись середины лба. Я утонула в воспоминаниях, которыми он со мной делился. В этот раз сознание не покидало меня, и я словно существовала одновременно в двух мирах — своём и того чудесного, невероятного, странного и прекрасного существа, которое мы только что чуть не убили.

Мне захотелось, чтобы Рон тоже понял. И тогда я стала рассказывать ему о том, что вижу.

О том, что наш мир не единственный. Их много, очень много — как листвы на дереве.

О том, что гусеницы сирлирритов появляются из яиц в мире, что расположен прямо под нашим, а их мать погибает в тот же день, и они остаются совсем одни. Но пищи слишком мало для них там, и они должны прогрызать себе путь наверх, чтобы не умереть с голоду.

О том, что их питает энергия природы — любая. Больше всего нравится энергия дремучих лесов и диких трав, а у человека брать они не любят, потому что в ней слишком силён привкус грязи. И много поколений они тщательно избегали людей, а поднимались по своим тайным ходам на поверхность и уходили в леса. До тех пор, пока человек сам не пришёл в эти места, не нашёл сильные источники магии и не объявил их своими.

Люди поставили там замки роз, запечатали выходы наружу и оставили сирлирритов во тьме, страдать от голода и тоски по небу. Но не тому небу, что знает человеческий мир, — после трансформации они улетали в мир следующий, расположенный ещё выше нашего, далеко-далеко от тёмного и страшного обиталища людей, их злобы и страха, их страстей и терзаний, их неуёмной жажды убивать.

Тот верхний мир так пуст и прекрасен… лишь сирлирриты знают о его существовании, лишь им дано подняться в его фиолетовые небеса и обрести там подлинный покой и свободу. Пока не придёт пора возвращаться снова под землю, чтобы вывести потомство и умереть, в последнем движении передав свои детям врождённую тоску по этому бескрайнему небу и непреодолимую страсть к нему.

Я поняла, наконец, отчего небеса над Замком ледяной розы такого странного фиолетового цвета. Именно здесь тот разрыв в мироздании, где соседние миры, пусть ненадолго, соприкасаются. Единственное место, где Глазастик может расправить крылья и обрасти свою свободу, уйдя далеко за пределы нашей досягаемости. Вот только мы ему не позволили этого.

Он говорил со мной дальше без слов, одними образами, но я прекрасно его понимала. Говорил о том, как отчаявшимся сирлирритам, изнывающим во тьме и пустоте подземелий, пришлось в конце концов питаться тем, до чего они могли дотянуться, лишь бы только не умереть с голоду. А ближе всего оказались люди. И тьма, которую они впитывали с их энергией, в конце концов стала отравлять их самих. Был в людях и свет — но его оказывалось слишком мало, чтобы разогнать эту темноту. Особенно, когда маги привели своих страшных зверей с острыми рогами, и те гнали сирлирритов всё дальше и дальше вглубь подземелий — так глубоко, чтобы они навсегда позабыли о небе. Но они так и не смогли. Уснули на века, но лишь небо было в их снах всё это время.

Я открыла глаза и погладила Глазастика по голове. Его раны совсем затянулись. Он слабо пошевелил крылом в благодарность.

Оленята замерли в отдалении и не решались приблизиться. Кажется, даже они что-то поняли на этот раз. И потому, может быть, у нас впервые появится надежда. У всех нас.

— Глазастик, отпусти моего друга, пожалуйста! Я попрошу его убрать ту противную колючую штуку, и он больше не будет тебя пугать.

Я встала на дрожащих ногах и принялась карабкаться вверх по склону. На душе у меня было очень светло и тихо, как будто я долго-долго плакала, потом крепко заснула и вот теперь только проснулась.

Подошла к Рону и остановилась, тяжело дыша и по-прежнему не решаясь посмотреть ему в глаза.

Рядом с тихим звоном упал на камни меч.

Рон схватил меня за плечи и высоко поднял — так, что моё лицо оказалось вровень с ним. Основательно меня встряхнул.

— Ты самая ужасная, сумасшедшая, невозможная… Я поседею с тобой когда-нибудь!..А потом крепко-крепко прижал к себе, так что я думала, совсем меня раздавит.

Оленята помогли нам взорвать ледяную стену, что закрывала выход из пещеры.

Поддерживая Глазастика с обеих сторон, мы с Роном вывели его на поверхность, в лес. Наш новорождённый малыш был слишком слаб, чтобы идти самостоятельно, но изо всех сил старался, чтобы нам было не так тяжело. Длинные крылья тянулись за ним по земле, но раны на боках уже совсем затянулись, и я отчаянно надеялась, что у него всё получится.

Лишь однажды он помедлил — у самого выхода, как будто не верил, что это происходит с ним на самом деле. А может, просто опьянел от свежего зимнего воздуха и мягкого солнечного света, что уже золотило нижние края облаков и путалось меж ветвей деревьев у самого горизонта.

Оленята скакали рядом — мне кажется, они на всякий случай продолжали присматривать за своей непутёвой хозяйкой и её новым очень странным питомцем, который явно всё ещё не внушал им доверия.

Я даже совсем не удивилась, когда на выходе прямо перед собой мы увидели ровное кольцо из семи чёрных камней. Ещё одно. Потому что это было определённо не то место, в котором мы нашли оленят — лес здесь был немного другим и деревья тоже, хотя смутные очертания Замка ледяной розы всё так же угадывались где-то вдали, за нашими спинами.