Замок ледяной розы (дилогия)

(6.12)

И я больше не вижу бала вокруг. Звуки мертвы, а краски тусклы.

Выдерживаю ровно несколько минут и иду за ним, хотя это возможно глупо и быть может, он на меня рассердится.

Осторожно как мышка спускаюсь по парадной лестнице. Здесь прохладно и тихо. И кажется, Замок замирает в тревожном ожидании вместе со мной.

Выхожу на крыльцо и вижу Рона чуть в отдалении. Он беседует вполголоса с невысоким человеком в чёрном, что держит под уздцы вороного коня. В вечернем сумраке мне не видно лица. Я не решаюсь приблизиться, но развернуться и уйти обратно тоже просто не могу. Остаётся торчать бледной тенью на пороге, вцепившись в тонкую ткань бального платья. Кажется, пошить целых два было большой ошибкой — ни в одном из них мне так и не выпадет потанцевать.

Рон берёт из рук гонца белый конверт без надписей и кладет себе в карман. Мужчина в чёрном взлетает в седло и растворяется в фиолетовых тенях старого парка.

Мой друг разворачивается и медленно идёт ко мне.

Я понимаю всё по глазам.

Делаю шаг назад.

— Ты уезжаешь?

Он хмурится и не отрывает от моего лица напряжённого взгляда.

— Да.

— Надолго?

— Я не знаю точно. Надеюсь, не больше чем на три-четыре дня. Но не хочу давать обещаний, которые могу не сдержать.

Делаю вдох… другой… открываю глаза и улыбаюсь самой нежной улыбкой, которую только могу подарить в таком состоянии. Я вижу, как ему тяжело. Вижу, как трудно ему сейчас уехать — еще труднее, чем мне остаться. И не хочу становиться камнем, тянущим его назад. Я хочу быть его крыльями.

— Тогда возвращайся скорее! Я тебя буду ждать. Очень.

Разворачиваюсь и хочу сбежать обратно в Замок — раньше, чем на мою улыбку прольются жгучие слёзы.

Не успеваю — меня ловят за руку и тянут обратно.

Рон разворачивает меня, хватает одной рукой за талию и поднимает — высоко-высоко, так, что мои ноги уже не чувствуют земли под собой. А второй осторожно берёт моё лицо за подбородок.

— Ты куда это собралась? Я не дал тебе последние наставления.

— Это какие ещё? — закусываю губы, чтобы не дрожали.

Он осторожно стирает пальцами слёзы с моих ресниц.

— Ну, во-первых, чтоб не вздумала мне больше бродить по тёмным закоулкам со всякими подозрительными личностями с непонятными намерениями.

— А с тобой бродить можно? — отвечаю совсем невпопад. Просто так захотелось.

— Со мной можно. Я — не подозрительная личность. — Улыбается одними губами. Глаза убийственно серьёзны. — И мои намерения предельно ясны.

Вздыхаю и протягиваю руку к его лицу.

Они колкие и щекотные, до сладкой-сладкой дрожи где-то в животе — эти колючки на его щеке. И кажется, кончики моих пальцев только что сказали мне по секрету, что это самое приятное, чего они касались в своей жизни.

— Да, и ещё одно, Рин… насчёт танцев…

Близко. Так близко, что я чувствую запах его кожи на своих губах.

— Я поняла… все оставшиеся вечера, пока ты не приедешь, у меня будет жутко болеть голова…

Его рука в моих волосах. Пальцы бережно обхватывают затылок, тянут, подсказывают, как открыться ему навстречу.

А потом ненароком дотрагиваются до заколки — той самой, что подарил мне Замок ледяной розы.

И тогда за мгновение до последнего, самого нежного прикосновения, которое мне сейчас нужнее воздуха, на меня вдруг опускается темнота и тело сотрясает беззвучный гром.

Перед закрытыми глазами проносится видение.

…чёрные клубы дыма уносит прочь ветер с привкусом тлена.

Догорают розы у подножия Башни.

Я спускаюсь с крепостных стен и выхожу через распахнутые настежь ворота.

Чёрные изломанные тела убитых зверей медленно истаивают, рассыпаются ворохом синих искр. Растерзанные тела людей остаются лежать в окровавленной траве.

Он идёт мне навстречу — неумолимо, как предопределение. Высокая фигура в стальном доспехе, лицо скрывает забрало шлема. Но я знаю, что он смотрит только на меня. Он всегда смотрел только на меня, в каждом из тысячи снов, что приходили в мои одинокие ночи задолго до того, как случилась эта встреча — на острие умирающей Эпохи.

Кровь на его мече. Как мог он сотворить то, что сотворил? Ужас растекается у меня внутри. Снова и снова встает в перед глазами то, что увидела только что с крепостных стен Замка ледяной розы. У меня нет названия такому преступлению. Это хуже, чем убийство защитников Замка. После такого человек не может остаться прежним. Мне не терпится увидеть, наконец, его лицо. Быть может, тогда я пойму.

За десять шагов до меня он стаскивает шлем и отбрасывает его.

Черные волосы, мокрые от пота, прилипли к вискам. Шрам над правой бровью, тёмной как ночь. Потрясение в синих как небо глазах.

Так вот ты какой, Роланд Винтерстоун…

…я выныриваю из видения, как из глубокого омута. Кажется, это длилось лишь долю мгновения, но я едва не задохнулась, утонув в нём.

Тьма нехотя отступает, а я судорожно дёргаюсь в обнимающих меня руках и отворачиваюсь от Рона прежде, чем его губы касаются моих. Меня сотрясает паника. Я до сих пор чувствую отголоски смертельного ужаса, они разрывают меня изнутри.

Потому что лицо человека из этого видения знакомо мне до боли.

Рон тяжело вздыхает и утыкается носом в волосы у меня за ухом. Шепчет глухо:

— Глупышка, неужели до сих пор меня боишься?.. Когда вернусь, придумаю что-нибудь, чтобы это исправить.

Я почти не разбираю слов. Просто упираюсь ладонями ему в грудь в безотчётной попытке оттолкнуть. Но он не пускает, прижимает крепче, и мы замираем так.

— Подожди, не убегай от меня снова… Рин, дай мне ещё минуту… я хочу запомнить твой запах.

Кажется, за нашими спинами открываются тяжёлые двери. Кто-то сдавленно ойкает и прячется обратно.

Мгновение за мгновением утекает в темноту, и тиски видения постепенно разжимаются. Я снова могу видеть и чувствовать. Вспоминаю, кто я, и чьи руки обнимают меня сейчас. Изо всех сил прижимаюсь к Рону, вцепившись в рубашку на его груди. Заталкиваю отголоски морока подальше вглубь себя. Сейчас для меня нет ничего важнее человека, в руках которого бьётся моё сердце.

Я хочу пустить в него когти, как делает кошка, сидя на коленях у хозяина.

Я хочу прорасти в него корнями, как трава в землю.

Я хочу так многого — но не смею попросить.

И когда он, наконец, уходит, а я остаюсь стоять на крыльце, в моих ушах звучит голос, повторяя слова, каждое из которых высечено в моей памяти, как в камне:

«…Потому что есть мужчины, любить которых — большая радость, но столь же большой труд. Ученые, первооткрыватели, воины… их всегда будут звать долг и честь, им всегда будет мало горизонта, а в тёплый мир твоих рук они возвращаются, как в драгоценнейшую гавань, но никогда он не заменит им всей Вселенной. И уж тем более ты не можешь ожидать от такого человека терпения и понимания больше, чем он в состоянии тебе дать. Подумай над этим — и не проси слишком многого. Потому что, когда ты перестанешь просить, он сам подарит тебе свою Вселенную».

Я не буду ничего просить.

Мне не нужна от него Вселенная.

Мне нужен только он.

Потому что я люблю его.

Рон не возвращается ни через три дня, ни через четыре.

На пятые сутки из Локвуда приходят новости, узнав которые мы с отцом спешно собираемся и уезжаем домой, мучительно гадая, что застанем по прибытии.

После Шестой зимы в Замке ледяной розы (6/7 — 1)

Я никогда не ценила это место так, как сейчас. Когда потеряла. Все мои мысли вечно были заняты Замком ледяной розы, который манил, очаровывал, переворачивал душу — а то, что было у меня под носом, казалось слишком скучным и обыденным. И вот сейчас я поплатилась за своё легкомыслие.

Потому что раньше, чтобы ни случилось, что бы не приносила мне очередная зима в Замке, мне всегда было, куда возвращаться. Словно привычная уютная нора, в которой хотя и гуляют сквозняки, но это единственное по-настоящему твоё место на всём белом свете, из которого тебя не выгонят по чьей-нибудь прихоти и в котором тебя всегда ждут.

Отныне мне возвращаться некуда.

— Кэти, мы непременно справимся и с этим! — отец кладёт мне руку на плечо. В голосе усталость, которую он напрасно пытается скрыть от меня. И стыд оттого, что снова не оправдал моих ожиданий, как он думает.

— Пап, это ничего! Правда! Главное, что все живы… — поворачиваюсь и крепко обнимаю его, ободряюще улыбаюсь, хотя на душе кошки скребут. И я действительно не понимаю, как мы можем с этим справиться.

Потому что Локвуда больше нет. Он за одну ночь погиб в страшном пожаре.

Мы с отцом стоим на небольшом пригорке и всматриваемся в то, что осталось от нашего дома. Его обгорелый скелет, окружённый рассыпающимися остовами деревьев, смотрит на меня пустыми глазницами с немым укором — и я не могу избавиться от мысли, что всё это случилось только потому, что я уехала. Ведь если бы я была здесь, то непременно присмотрела бы за старой Джонси, когда та уснула в кресле у камина и проглядела уголья, что упали на ковёр. Чувство вины грызёт невыносимо — словно я предала этот старый дом, вновь пустившись вдогонку за призрачной мечтой, стоило Замку ледяной розы поманить своим волшебством.

Это действительно огромное счастье, что никто не пострадал, что крестьяне, ехавшие из лесу с телегой хвороста, заметили дым и свернули с дороги проверить, всё ли в порядке у их бедовых господ. Оказалось, Джонси спросонья так перепугалась, что пыталась в одиночку погасить пламя, и даже не подумала позвать на помощь. Она сильно наглоталась дыма и чуть было не угорела.

Пока из дома выводили её и маму, пока спасали наиболее ценное имущество, огонь успел основательно вцепиться в старые, изъеденные жуком доски полов, оконные рамы и занавески. Никто не захотел рисковать жизнью и оставаться тушить дом, что и до того рассыпался прямо на глазах. Трудно было винить людей за это. Я была благодарна уже за то, что нас не оставили в беде, и даже вынесли книги прежде, чем до моей комнаты добрался огонь.

— Пап, поехали уже к маме! Она теперь, кажется, боится нас надолго отпускать.

— Ты вообще зря поехала. Тебе следовало остаться с ней и не смотреть на весь этот кошмар.

— Нет, я должна была увидеть это своими глазами, — качаю головой я.

Отворачиваюсь от пепелища, как будто закрываю ещё одну страницу своей жизни.

Мы с отцом садимся в наш старенький экипаж и приказываем кучеру возвращаться. Но даже спустя время запах гари всё также остаётся на моих губах.

Нас временно приютила мамина младшая сестра, тётя Харриет. Она уже пять лет как вдова, её дочкам, близнецам Энни и Роуз — двенадцать, и в белом доме с изящными тонкими колоннами полно места, поэтому нам с радостью выделили несколько комнат. Мне досталась в мезонине, и эта крохотная комнатушка с косым потолком, пахнущая пылью и старым кружевом — то, что надо, чтобы хоть немного прийти в себя.

Старый граф Винтерстоун, разумеется, предлагал нам оставаться в Замке столько, сколько потребуется, но отец, не колеблясь, отверг его любезное предложение. Посчитал, что хватит нам уже злоупотреблять их гостеприимством. А я ни слова не возразила. Мне будет слишком трудно объяснить, почему сердце так рвётся остаться и ждать. Да к тому же, я знала, что сейчас как никогда нужна родителям — а значит, запираем непослушные чувства на замок, и улыбаемся, как бы ни сжигала изнутри невыносимая тревога. Ведь Рон так и не вернулся, и у меня до сих пор не было о нём никаких известий.