Замок ледяной розы (дилогия)

Я вздрагиваю. Он всегда был слишком проницателен.

— Верно. Скажи мне, Торнвуд… Разве это может быть простым совпадением? Имя человека, которое они скандируют там, внизу…

По рядам наступающих прокатывается торжествующий рокот. Даже те, кто растратил боевой пыл под яростью защитников Замка, снова приободрились. Как морской прилив о камни грохочет хор множества голосов:

— Ро-ланд! Ро-ланд! Ро-ланд!

И я вижу его. И узнаю в тот же миг, хотя лицо скрыто забралом. В его поступи, в том, как неторопливо движение этой высокой закованной в латы фигуры, перед которой расступаются соратники, в том, как он одним движением вытаскивает из ножен свой огромный двуручный меч… в каждой детали и звуке его имени, которое горит на моём языке, невысказанное, я узнаю его.

— Торнвуд, вспомни — что означает моё имя на старо-эллерийском?

— «Эллевин» — «ледяная роза». От древнего корня «элли» — «лёд», который слышен и в имени нашего народа, и в названии нашей страны. Эллирия. Вашу сестру родители назвали «Эллерин», что означает «ледяной свет».

— А вторая часть моего имени?

— «Вин» — «роза»… Но вы же не хотите сказать?..

— Винтерстоун. Так его зовут. Это имя я шептала во сне. Предвидение — мой проклятый дар, от которого нет спасения. Я знала, что встречу Роланда Витерстоуна сегодня. Каждую ночь, уже очень давно, я чувствую его приближение. Через все расстояния, через океан, через чужие руки, что раз за разом не давали ему прийти ко мне… Скажи — как можно любить человека, которого никогда не знала?

Он замолкает и ничего не отвечает мне. Да, теперь он, кажется, начинает понимать. Поэтому больше не останавливает — лишь смотрит вслед с немой скорбью. Не плачь обо мне, не нужно! Я сама выбрала свой путь.

А потом случается то, из-за чего даже защитники наши замирают, и бой останавливается, как по мановению волшебной палочки. Низкий вибрирующий рёв прокатывается по напоённому гарью воздуху.

В напряжённой тишине — стук копыт.

Нет, только не это!..

Приникнув к краю парапета, я вижу далеко внизу Серебряного. Я ведь просила слуг увести его в подземелья! Как он вырвался? Как оказался здесь?

На кончиках ветвистых рогов привязаны обгоревшие разноцветные ленты — это дети украшали его минувшим праздником Ледяной Розы. Густую гриву на груди испачкал пепел. Глаза пылают гневом — мне даже отсюда виден их алый огонь.

Серебряный замирает на мгновение, а затем угрожающе наклоняет голову, выставив рога, и взрывает копытом напоённую кровью землю.

Враги ещё шире расступаются — никто не хочет первым принять на себя гнев волшебного зверя.

— Не смей! Беги отсюда! — мой крик уносит ветер, я сама его не слышу. Но слышит тот, кто пришёл — на секунду поворачивает голову в мою сторону, и я чувствую на себе пристальный взгляд.

А мой олень в тот же миг срывается с места и несётся вперёд — как оживший таран, как воплощённое возмездие.

И я уже знаю, что будет дальше.

Взмах меча.

Короткий, почти человеческий вскрик.

Капли синей крови на снегу.

Мёртвая тишина, которая взрывается радостными воплями людей у подножия стен. В этот миг оборвалось и помертвело и что-то у меня внутри.

Как мог он сотворить то, что сотворил? У меня нет названия этому преступлению. После такого человек не может остаться прежним. Мне не терпится увидеть, наконец, его лицо. Быть может, тогда я пойму.

Чёрные клубы дыма уносит прочь ветер с привкусом тлена.

Догорают розы у подножия Башни.

Я спускаюсь с крепостных стен. Иду, прижав руки к груди, в последнем отчаянном порыве сквозь замершие от удивления ряды моих врагов, изо всех сил стараясь не смотреть туда, где только что погас последний волшебный огонь этого места.

За десять шагов до меня рыцарь стаскивает шлем и отбрасывает его.

Черные волосы, мокрые от пота, прилипли к вискам. Шрам над правой бровью, тёмной как ночь. Потрясение в синих как небо глазах.

Так вот ты какой, Роланд Винтерстоун…Медленно иду вперёд и останавливаюсь совсем рядом. Пытливо всматриваюсь, обвожу взглядом каждую чёрточку его лица. Я могла бы убить его сейчас. Всего лишь небольшой сгусток пламени — и его не спас бы никакой доспех. Но как жить после того, как убиваешь собственными руками свою единственную на все миры и все перерождения любовь?

— Элли-и-и-и! — детский крик со стены. Моя маленькая глупая сестрёнка. Крошка Рин… она не ушла, как я её просила. Жаль, что ей придётся это увидеть.

А Роланд смотрит на меня и колеблется — не знает, как поступить. Его учили, что эллери — кровожадные чудовища, которые достойны лишь меча и возмездия. Неужели теперь ты считаешь также, воин?

Поднимаю руку, чтобы коснуться его щеки.

— Не дай ей до тебя дотронуться! Разве ты не видишь? Это ведьма, ведьма!

Резкий грубый окрик откуда-то из-за его спины. Перемещаю взгляд и вижу в отдалении высокого прямого старика. Седые волосы развеваются, глаза сверкают безумием. Алый плащ, золочёный доспех, тяжёлый посох в иссохшей, но цепкой руке. На челе — венец с камнями, красными как кровь. Рядом с ним — усатый полный мужчина с пером и пергаментным свитком, записывает каждое слово и смотрит на своего монарха испуганно.

— Повелеваю тебе, мой преданный вассал, убей ведьму!

Роланд вздрагивает и хмурит чёрные брови. Смертоносное лезвие длинного меча по-прежнему смотрит в землю. А ярость в голосе его короля уже срывается на визгливые ноты:

— Разве ты не видишь?! Это не дева! Всего лишь искусная иллюзия, обман этого проклятого Замка! Она такое же чудовище, как и все они! Если коснётся тебя, ты погиб!

Медленно тяну руку к его щеке.

Поверь мне! Пожалуйста, поверь не ему, а мне — той, кто так долго тебя ждала!

— Убей! Убей чудовище! Убей!

За одно мгновение до того, как он принял решение, я уже всё поняла. Ты слишком долго привык повиноваться каждому слову своего короля, правда, любимый? Твоя рука привыкла разить, а не ласкать. Ты слушаешь свой меч, а не своё сердце.

Улыбаюсь. Да будет так! Ты — моя единственная судьба. Из твоих рук я готова принять и жизнь, и смерть, и… любовь. Даже если она придёт слишком поздно.

Взмах.

Боль.

Я падаю тебе на руки и на последнем вздохе моя рука заканчивает путь к твоему лицу. Касаюсь колючей щеки и в этом движении, последнем движении моей жизни, отдаю частицу себя. Часть моей магии, часть моего дара, часть моей души. Быть может, когда меня не станет, ты поймёшь. Какую судьбу мог выбрать для себя здесь — в Замке ледяной розы…

Выныриваю из видения резко, как из озера ледяной воды. Хватаюсь за грудь — там до сих пор всё горит огнём, как будто это меня, а не Эллевин пронзило насквозь бездушное железо. В ушах до сих пор гремят радостные крики окружающих солдат, празднующих победу и славящих своего полководца — последнее, что слышала Эллевин перед смертью. А перед моими глазами стоит потрясённое лицо человека, который её убил и которого она любила. Облик, что в каждой детали, каждой чёрточке возродился через много веков в облике человека, которого люблю я.

Медленно-медленно кусочки мозаики встают на место. Вот почему даже простого ножа не могла я удержать в руках, а вид любого оружия повергал в оцепенение. Вот откуда мой дикий, иррациональный страх и боль под сердцем — цепи, которые не давали мне довериться до конца любимому человеку, даже в самые близкие и бесценные моменты.

— Значит ты всё-таки открыла эту дверь. Не сомневался, что когда-нибудь ты сможешь.

От испуга взмахиваю рукой — содержимое полки летит на пол. Звенит по камням заколка, рассыпаются ворохом листы бумаги. Рон наклоняется, поднимает их. Выпрямляется, и я в страхе шарахаюсь от него к стене. Упираюсь плечами и затылком в рыхлый, пахнущий пылью гобелен.

Одно лицо. Только нет шрама над бровью и его глаза — они не синие, а чёрные. Но их выражение… Почему он так странно на меня смотрит? Это же я, его Рин! Откуда это недоверие, напряжённое ожидание? Почему смотрит на меня как на чужого человека? Что этот ужасный Сильверстоун ему сказал?!

Рон, наконец, отводит взгляд и внимательно оглядывает комнату. И под его тяжёлым взглядом ледяные розы закрывают венчики и тускнеют. Останавливается у гобелена и долго изучает молча, заложив за спину руки с зажатыми в них листами бумаги.

Почему он такой? Почему ничего не говорит мне?

Наконец Рон опускает глаза, подносит к лицу это странное письмо и пробегает по строкам.

— Что там? — не выдерживаю я.

Пожимает плечами.

— Думаю, это и есть настоящее завещание Роланда Победителя Чудовищ. И адресовано оно мне.

— Почему ты так решил?

— Хорошо, слушай.

И он начал читать вслух. В его сухом ровном голосе стали прорываться чужие интонации, каких я никогда не слыхала у него раньше. Как будто сам предок заговорил его устами, обретал плоть и кровь с каждым сказанным словом, незримым призраком проявлялся из тьмы небытия — в нём, своём потомке. Так же, как в имени «Рональд» остался заточённым «Роланд» Победитель Чудовищ. Разница между именами — так же она мала, как и между теми, кому они были даны? Хватит ли этой разницы, чтобы он выбрал не смерть, а жизнь? Чтобы выбрал меня, если придётся выбирать?

«Тебе, мой наследник.

Я знаю, однажды ты прочтёшь это. Увидел в одном из тех видений, что посещают меня так часто после смерти моей Эллевин.

Если ты читаешь сейчас эти строки, значит, моя душа получила шанс упокоиться, наконец, с миром. Я верю, что ты, мой потомок, моя кровь, исполнишь предназначение и исправишь самую большую ошибку моей жизни. Но сначала я должен рассказать то, что случилось со мной — рассказать без утайки всё, что мучает меня бесконечными тёмными ночами, которые я провожу без сна, глядя на этот гобелен.

Моя жизнь была такой же, как у всех рыцарей моего круга — вино, женщины, сражения. Добрая сеча, верное оружие, достойная добыча за честно выполненный воинский долг, которая частью просаживалась мною в кутежах, а частью шла на покрытие фамильных долгов. Когда пришёл срок, я женился, как и положено дворянину. Моя жена была добрая женщина, а главное — за ней давали приличное приданое. Хватило на покупку неплохого имения и стада коров.

Она родила мне троих — мальчишку и двух девчонок. Я уже не помню её лица. Помню только, что когда она умерла от воспаления лёгких, я долго и беспробудно пил. Из хмельного безумия меня вытащил клич короля — он звал верных вассалов встать под его знамёна и плыть к новым берегам, покорять заморские земли, что славились своими неисчислимыми богатствами. Я не мог не откликнуться, ведь это был шанс уехать подальше от глаз детей, которые спрашивали меня, где их мама — а я не мог ничего ответить.

Новая пелена забытья упала на мой разум — в этот раз кровавая. Мы брали город за городом, мы взяли столько трофеев, что десять поколений наших наследников не смогли бы потратить. И всюду в первых рядах наших противников бились ужасающие монстры, словно порождения диких ночных кошмаров, а со стен городов и замков нас поливали дьявольским волшебным огнём. Король Отто V воодушевлял нас биться до конца и объяснял, что мы совершаем благое дело — очищаем землю от чудовищ и проклятой магии, этой скверны мира людей. И все мы ему верили.